Лучшие цитаты Александра Ивановича Герцена (500 цитат)

Нельзя дать внешней свободы больше, чем ее есть внутри.

Надобно иметь силу характера говорить и делать одно и то же.

Прощение врагов — прекрасный подвиг; но есть подвиг ещё более прекрасный, ещё более человеческий — это понимание врагов, потому что понимание — разом прощение, оправдание, примирение.

Религия – это главная узда для масс, великое запугивание простаков, это какие-то колоссальных размеров ширмы, которые препятствуют народу ясно видеть, что творится на земле, заставляя поднимать взоры к небесам.

Мы лжём на словах, лжём движениями, лжём из учтивости, лжём из добродетели, лжём из порочности; лганье это, конечно, много способствует к растлению, к нравственному бессилию, в котором родятся и умирают целые поколения, в каком-то чаду и тумане проходящие по земле. Между тем и это лганье сделалось совершенно естественным, даже моральным: мы узнаем человека благовоспитанного по тому, что никогда не добьёшься от него, чтоб он откровенно сказал своё мнение.

Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, когда оно само собою начнет отменяться снизу.

Самые жестокие, неумолимые из всех людей, склонные к ненависти, преследованию, — это ультрарелигиозники.

Умение читать хорошие книги вовсе не равносильно знанию грамоты.

Я ничего не сделал, ибо всегда хотел сделать больше обыкновенного.

Без равенства нет брака. Жена, исключённая из всех интересов, занимающих её мужа, чуждая им, не делящая их, — наложница, экономка, нянька, но не жена в полном, в благородном значении слова.

Мы слишком привыкли к тому, что мы делаем и что делают другие вокруг нас, нас это не поражает; привычка — великое дело, это самая толстая цепь на людских ногах; она сильнее убеждений, таланта, характера, страстей, ума.

Кто бывал искушаем, падал и воскресал, найдя в себе силу хранительную, кто одолел хоть раз истинно распахнувшуюся страсть, тот не будет жесток в приговоре: он помнит, чего ему стоила победа, как он, изнеможенный, сломанный, с изорванным и окровавленным сердцем, вышел из борьбы; он знает цену, которою покупаются победы над увлечениями и страстями. Жестоки непадавшие, вечно трезвые, вечно побеждающие, то есть такие, к которым страсти едва притрогиваются. Они не понимают, что такое страсть. Они благоразумны, как ньюфаундлендские собаки, и хладнокровны, как рыбы. Они редко падают и никогда не подымаются; в добре они так же воздержны, как в зле.

У каждого человека за его официальной моралью есть свой спрятанный esprit de conduite; официально он будет плакать о том, что бедный беден, официально он благородным львом вступится за честь женщины — privatim* он берёт страшные проценты, privatim он считает себя в праве обесчестить женщину, если условился с нею в цене. Постоянная ложь, постоянное двоедушие сделали то, что меньше диких порывов и вдвое больше плутовства, что редко человек скажет другому оскорбительное слово в глаза и почти всегда очернит его за глаза… * Здесь: в частной жизни (лат.).

За будущность науки нечего бояться. Но жаль поколение, которое, имея, если не совершенное освещение дня, то, наверное, утреннюю зарю, — страдает во тьме или тешится пустяками от того, что стоит спиной к востоку. За что изъяты стремящиеся от блага обоих миров: прошедшего, умершего, вызываемого ими иногда, но являющегося в саване, и настоящего, для них не родившегося?

С той минуты, когда младенец, улыбаясь, открывает глаза у груди своей матери, до тех пор, пока, примирившись с совестью и богом, он так же спокойно закрывает глаза, уверенный, что, пока он соснет, его перевезут в обитель, где нет ни плача, ни воздыхания, — все так улажено, чтоб он не развил ни одного простого понятия, не натолкнулся бы ни на одну простую, ясную мысль. Он с молоком матери сосет дурман; никакое чувство не остается не искаженным, не сбитым с естественного пути. Школьное воспитание продолжает то, что сделано дома, оно обобщает оптический обман, книжно упрочивает его, теоретически узаконивает традиционный хлам и приучает детей к тому, чтоб — они знали, не понимая, и принимали бы названия за определения. Сбитый в понятиях, запутанный словами, человек теряет чутье истины, вкус природы. Какую же надобно иметь силу мышления, чтоб заподозрить этот нравственный чад и уже с кружением головы броситься из него на чистый воздух, которым вдобавок стращают все вокруг!

Чем развитее народ, тем развитее его религия, но с тем вместе, чем религия дальше от фетишизма, тем она глубже и тоньше проникает в душу людей. Грубый католицизм и позолоченный византизм не так суживают ум, как тощий протестантизм; а религия без откровения, без церкви и с притязанием на логику почти неискоренима из головы поверхностных умов, равно не имеющих ни довольно сердца, чтоб верить, ни довольно мозга, чтоб рассуждать.

С той минуты, как попы, лавочники догадались, что потешные роты работников и учеников — дело очень серьезное, гибель New Lanark’a была неминуема. И вот отчего падение небольшой шотландской деревушки, с фабрикой и школой, имеет значение исторического несчастья. Развалины оуэнского New Lanark’a наводят на нашу душу не меньше грустных дум, как некогда другие развалины наводили на душу Мария; с той разницей, что римский изгнанник сидел на гробе старца и думал о суете суетствий; а мы то же думаем, сидя у свежей могилы младенца, много обещавшего и убитого дурным уходом и страхом — что он потребует наследства!

Мы лжём на словах, лжём движениями, лжём из учтивости, лжём из добродетели, лжём из порочности; лганье это, конечно, много способствует к растлению, к нравственному бессилию, в котором родятся и умирают целые поколения, в каком-то чаду и тумане проходящие по земле. Между тем и это лганье сделалось совершенно естественным, даже моральным: мы узнаем человека благовоспитанного по тому, что никогда не добьёшься от него, чтоб он откровенно сказал своё мнение.

Мы слишком привыкли к тому, что мы делаем и что делают другие вокруг нас, нас это не поражает; привычка — великое дело, это самая толстая цепь на людских ногах; она сильнее убеждений, таланта, характера, страстей, ума.

Любовь и дружба — взаимное эхо: они дают столько, сколько берут.

Двойственная натура человека именно в том, что он сверх своего положительного бытия, не может не стать отрицательно к бытию; он распадается не только с внешней природой, но даже с самим собою.

Человек так мало признавал права природы, что без малейших упреков совести уничтожал то, что ему мешало, пользовался, чем хотел.

Мы можем втеснять нашу волю только тому, что своей воли не имеет, или в чем мы отрицаем волю; поставить свою цель другому, значит его цель не считать существенною, или себя считать его целью.

Ничего не может быть ошибочнее, как отбрасывать прошедшее, служившее для достижения настоящего.

Все сущее во времени имеет случайную, произвольную закраину, выпадающую за пределы необходимого развития, не вытекающую из понятия предмета, а из обстоятельств.

Трудных предметов нет, но есть бездна вещей, которых мы просто не знаем, и еще больше таких, которые знаем дурно, бессвязно, отрывочно, даже ложно. И эти – то ложные сведения еще больше нас останавливают и сбивают, чем те, которых мы совсем не знаем.

Мы вовсе не врачи — мы боль.

Сожитие под одной крышей само по себе вещь страшная, на которой рушилась половина браков.

Любовь и дружба — взаимное эхо: они дают столько, сколько берут.

Когда бы люди захотели, вместо того, чтобы спасать мир, спасать себя; вместо того, чтобы освобождать человечество, себя освобождать, — как много бы они сделали для спасения мира и для освобождения человечества!

Сознаётся в вине только сильный. Скромен только сильный, прощает только сильный… да и смеётся сильный, часто его смех — слёзы.

Моралисты говорят об эгоизме, как о дурной привычке, не спрашивая, может ли человек быть человеком, утратив живое чувство личности.

Все религии основывали нравственность на покорности, то есть на добровольном рабстве.

Человек серьёзно делает что-нибудь только тогда, когда он делает для себя.

Вся нравственность свелась на то, что неимущий должен всеми средствами приобретать, а имущий хранить и увеличивать свою собственность… Человек… сделался принадлежностью собственности; жизнь свелась на постоянную борьбу из-за денег.

Кто бывал искушаем, падал и воскресал, найдя в себе силу хранительную, кто одолел хоть раз истинно распахнувшуюся страсть, тот не будет жесток в приговоре: он помнит, чего ему стоила победа, как он, изнеможенный, сломанный, с изорванным и окровавленным сердцем, вышел из борьбы; он знает цену, которою покупаются победы над увлечениями и страстями. Жестоки непадавшие, вечно трезвые, вечно побеждающие, то есть такие, к которым страсти едва притрогиваются. Они не понимают, что такое страсть. Они благоразумны, как ньюфаундлендские собаки, и хладнокровны, как рыбы. Они редко падают и никогда не подымаются; в добре они так же воздержны, как в зле.

Если бы в России строго выполнялись все законы и никто не брал взяток, жизнь в ней была бы совершенно невозможна.

Ничего не может быть ошибочнее, как отбрасывать прошедшее, служившее для достижения настоящего.

Только труд даёт душевное здоровье — упорный, бодрый труд.

Жизнь, которая не оставляет прочных следов, стирается при каждом шаге вперед.

Человек так мало признавал права природы, что без малейших упреков совести уничтожал то, что ему мешало, пользовался, чем хотел.

Всего меньше эгоизма у раба.

То делается нашим, что выстрадано, выработано; что даром свалилось, тому мы цены не знаем.

Мы можем втеснять нашу волю только тому, что своей воли не имеет, или в чем мы отрицаем волю; поставить свою цель другому, значит его цель не считать существенною, или себя считать его целью.

Страдание, боль, — это вызов на борьбу, это сторожевой крик жизни, обращающий внимание на опасность.

Личности надо отречься от себя для того, чтобы сделаться сосудом истины, забыть себя, чтобы не стеснять ее собою.

Искусство легче сживается с нищетой и роскошью, чем с довольством. Весь характер, со своим добром и злом, противен, тесен для искусства.

Человек без сердца — бесстрастная машина мышления, не имеющая ни семьи, ни друга, ни родины.

В мещанине личность прячется или не выступает, потому что она не главное: главное — товар, вещь, главное — собственность.

Первая любовь потому так благоуханна, что она забывает различие полов, что она — страстная дружба.

Все государственные и политические вопросы, все фантастические и героические интересы по мере совершенствования народа стремятся перейти в вопросы народного благосостояния.

Прогресс — неотъемлемое свойство сознательного развития, которое не прерывалось; это деятельная память и усовершенствование людей общественной жизнью.

Быть человеком в человеческом обществе вовсе не тяжкая обязанность, а простое развитие внутренней потребности; никто не говорит, что на пчеле лежит священный долг делать мед, она его делает, потому что она пчела.

Люди боятся умственной неволи, но они вдвое больше боятся отсутствия авторитета. Внешний авторитет несравненно удобнее: человек сделал скверный поступок — его пожурили, наказали, и он квит, будто и не делал своего поступка.

Нельзя людей освобождать от наружной жизни больше, чем они освобождены внутри. Как ни странно, но опыт показывает, что народам легче выносить насильственное бремя рабства, чем дар излишней свободы.

Ничто не очищает, не облагораживает так отроческий возраст, не хранит его, как сильно возбужденный общечеловеческий интерес.

Справедливость в человеке, не увлеченном страстью, ничего не значит, довольно безличное свойство лица.

Юность, где только она не иссякла от нравственного растления мещанством, всегда непрактична. Быть непрактичным — далеко не значит быть во лжи; все, обращенное к будущему, имеет непременно долю идеализма. Иная восторженность лучше всяких нравоучений хранит от падений.

Не от того ли люди истязают детей и больших, что их так трудно воспитывать, а сечь так легко? Не мстим ли мы наказанием за нашу неспособность?

Талант воспитания, талант терпеливой любви, реже встречается, чем все другие. Его не может заменить ни страстная любовь матери, ни одна сильная доводами диалектика.

Личности мало прав, ей надобно обеспечение и воспитание, чтобы воспользоваться ими.

Всякий безнравственный поступок, сделанный сознательно, оскобляет разум; угрызения совести напоминают человеку, что он поступил как раб, как животное.

В мещанине личность прячется или не выступает, потому что она не главное: главное — товар, вещь, главное — собственность.

Человек не может отказаться от участия в человеческом деянии, совершающемся около него; он должен действовать в своем месте, в своем времени — в этом его всемирное призвание.

Враги наши никогда не отделяли слова и дела и казнили за слова не только одинаковым образом, но часто свирепее, чем за дело.

Двойственная натура человека именно в том, что он сверх своего положительного бытия, не может не стать отрицательно к бытию; он распадается не только с внешней природой, но даже с самим собою.

Вопиющая несправедливость одной половины его законов научила его ненавидеть и другую; он подчиняется им, как силе. Полное неравенство перед судом убило в нём всякое уважение к законности. Русский, какого бы звания он ни был, обходит или нарушает закон всюду, где это можно сделать безнаказанно; и совершенно так же поступает правительство.

Нет народа, вошедшего в историю, который можно было бы считать стадом животных, как нет народа, заслуживающего именоваться сонмом избранных.

Юность, где только она не иссякла от нравственного растления мещанством, всегда непрактична. Быть непрактичным — далеко не значит быть во лжи; все, обращенное к будущему, имеет непременно долю идеализма. Иная восторженность лучше всяких нравоучений хранит от падений.

Вся жизнь человечества последовательно оседала в книге: племена, люди, государства исчезали, а книга оставалась.

Есть эгоизм узкий, животный, грязный, так, как есть любовь грязная, животная, узкая.

Мучительная любовь не есть истинная.

Все сущее во времени имеет случайную, произвольную закраину, выпадающую за пределы необходимого развития, не вытекающую из понятия предмета, а из обстоятельств.

Страдание, боль, — это вызов на борьбу, это сторожевой крик жизни, обращающий внимание на опасность.

Первая любовь потому так благоуханна, что она забывает различие полов, что она — страстная дружба.

Ничто не очищает, не облагораживает так отроческий возраст, не хранит его, как сильно возбужденный общечеловеческий интерес.

Требуйте вместо любви к человечесту ненависти ко всему, что валяется на дороге и мешает идти вперед.

Действительный интерес совсем не в том, чтобы убивать на словах эгоизм и подхваливать братство, а в том, чтобы сочетать гармонически свободно два неотъемлемые начала жизни человеческой.

Женщину безвозвратнее точит и губит всепожирающий Молох любви… Она больше сосредоточена в одном половом отношении, больше заключена в любовь. Она больше сведена с ума и меньше нас доведена до него.

Я вижу слишком много освободителей, я не вижу свободных людей.

Вопиющая несправедливость одной половины его законов научила его ненавидеть и другую; он подчиняется им, как силе. Полное неравенство перед судом убило в нём всякое уважение к законности. Русский, какого бы звания он ни был, обходит или нарушает закон всюду, где это можно сделать безнаказанно; и совершенно так же поступает правительство.

Вся нравственность свелась на то, что неимущий должен всеми средствами приобретать, а имущий хранить и увеличивать свою собственность… Человек… сделался принадлежностью собственности; жизнь свелась на постоянную борьбу из-за денег.

Жизнь, которая не оставляет прочных следов, стирается при каждом шаге вперед.

Надобно иметь силу характера говорить и делать одно и то же.

Только труд даёт душевное здоровье — упорный, бодрый труд.

Если бы в России строго выполнялись все законы и никто не брал взяток, жизнь в ней была бы совершенно невозможна.

Трудных предметов нет, но есть бездна вещей, которых мы просто не знаем, и еще больше таких, которые знаем дурно, бессвязно, отрывочно, даже ложно. И эти – то ложные сведения еще больше нас останавливают и сбивают, чем те, которых мы совсем не знаем.

Моралисты говорят об эгоизме, как о дурной привычке, не спрашивая, может ли человек быть человеком, утратив живое чувство личности.

Я ничего не сделал, ибо всегда хотел сделать больше обыкновенного.

То делается нашим, что выстрадано, выработано; что даром свалилось, тому мы цены не знаем.

Религия – это главная узда для масс, великое запугивание простаков, это какие-то колоссальных размеров ширмы, которые препятствуют народу ясно видеть, что творится на земле, заставляя поднимать взоры к небесам.

Все религии основывали нравственность на покорности, то есть на добровольном рабстве.

Нельзя дать внешней свободы больше, чем ее есть внутри.

Человек и наука — два вогнутых зеркала, вечно отражающие друг друга.

Нет мысли, которую нельзя было бы высказать просто и ясно.

За будущность науки нечего бояться. Но жаль поколение, которое, имея, если не совершенное освещение дня, то, наверное, утреннюю зарю, — страдает во тьме или тешится пустяками от того, что стоит спиной к востоку. За что изъяты стремящиеся от блага обоих миров: прошедшего, умершего, вызываемого ими иногда, но являющегося в саване, и настоящего, для них не родившегося?

Я нисколько не боюсь слова «постепенность», опошленного шаткостью неверным шагом разных реформирующих властей. Постепенность так, как непрерывность, неотъемлема всякому процессу разуменья.

Справедливость в человеке, не увлеченном страстью, ничего не значит, довольно безличное свойство лица.

Требуйте вместо любви к человечесту ненависти ко всему, что валяется на дороге и мешает идти вперед.

Враги наши никогда не отделяли слова и дела и казнили за слова не только одинаковым образом, но часто свирепее, чем за дело.

В мещанине личность прячется или не выступает, потому что она не главное: главное — товар, вещь, главное — собственность.

Не от того ли люди истязают детей и больших, что их так трудно воспитывать, а сечь так легко? Не мстим ли мы наказанием за нашу неспособность?

Прогресс — неотъемлемое свойство сознательного развития, которое не прерывалось; это деятельная память и усовершенствование людей общественной жизнью.

Искусство легче сживается с нищетой и роскошью, чем с довольством. Весь характер, со своим добром и злом, противен, тесен для искусства.

Великая горесть всех систематиков — все грани и межи условны.

Где не погибло слово — там и дело еще не погибло.

Как мало можно взять логикой, когда человек не хочет убедиться.

С той минуты, когда младенец, улыбаясь, открывает глаза у груди своей матери, до тех пор, пока, примирившись с совестью и богом, он так же спокойно закрывает глаза, уверенный, что, пока он соснет, его перевезут в обитель, где нет ни плача, ни воздыхания, — все так улажено, чтоб он не развил ни одного простого понятия, не натолкнулся бы ни на одну простую, ясную мысль. Он с молоком матери сосет дурман; никакое чувство не остается не искаженным, не сбитым с естественного пути. Школьное воспитание продолжает то, что сделано дома, оно обобщает оптический обман, книжно упрочивает его, теоретически узаконивает традиционный хлам и приучает детей к тому, чтоб — они знали, не понимая, и принимали бы названия за определения.

Сбитый в понятиях, запутанный словами, человек теряет чутье истины, вкус природы. Какую же надобно иметь силу мышления, чтоб заподозрить этот нравственный чад и уже с кружением головы броситься из него на чистый воздух, которым вдобавок стращают все вокруг!

Чем развитее народ, тем развитее его религия, но с тем вместе, чем религия дальше от фетишизма, тем она глубже и тоньше проникает в душу людей. Грубый католицизм и позолоченный византизм не так суживают ум, как тощий протестантизм; а религия без откровения, без церкви и с притязанием на логику почти неискоренима из головы поверхностных умов, равно не имеющих ни довольно сердца, чтоб верить, ни довольно мозга, чтоб рассуждать.

Человек серьёзно делает что-нибудь только тогда, когда он делает для себя.

Когда бы люди захотели, вместо того, чтобы спасать мир, спасать себя; вместо того, чтобы освобождать человечество, себя освобождать, — как много бы они сделали для спасения мира и для освобождения человечества!

Полипы умирают, не подозревая, что они служат прогрессу какого-нибудь кораллового рифа.

Я нисколько не боюсь слова «постепенность», опошленного шаткостью неверным шагом разных реформирующих властей. Постепенность так, как непрерывность, неотъемлема всякому процессу разуменья.

Без равенства нет брака. Жена, исключённая из всех интересов, занимающих её мужа, чуждая им, не делящая их, — наложница, экономка, нянька, но не жена в полном, в благородном значении слова.

Сознаётся в вине только сильный. Скромен только сильный, прощает только сильный… да и смеётся сильный, часто его смех — слёзы.

Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, когда оно само собою начнет отменяться снизу.

Освобождение от рабства относится к праву народов.

Никто не повинен в том, если родился рабом, но раб, который не только чуждается стремления к своей свободе, но приукрашивает и оправдывает своё рабство, есть внушающий законное чувство негодования, презрения и омерзения холуй и хам.

Без насилий по отношению к насильникам нельзя избавить народ от насильников.

Какая глыба, а? Какой матёрый человечище!

Нет ничего пошлее самодовольного оптимизма.

Свияжск, Троцкому. Удивлен и встревожен замедлением операции против Казани, особенно если верно сообщенное мне, что вы имеете полную возможность артиллерией уничтожить противника. По-моему, нельзя жалеть города и откладывать дольше, ибо необходимо беспощадное истребление…

Насчет иностранцев советую не спешить высылкой. Не лучше ли в концентрлагерь…

Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать.

Разрозненные рабочие — ничто. Объединенные рабочие — все.

Можете ли вы еще передать Теру, чтобы он всё приготовил для сожжения Баку полностью, в случае нашествия, и чтобы печатно объявил это в Баку.

Одним из таких буржуазных лицемерий является убеждение в том, что школа может быть вне политики. Вы прекрасно знаете, насколько лживо это убеждение. И буржуазия, выдвигающая такое положение, сама во главу угла школьного дела ставила свою буржуазную политику и старалась школьное дело свести к тому, чтобы натаскать для буржуазии покорных и расторопных прислужников, старалась снизу доверху даже всеобщее обучение свести к тому, чтобы натаскать для буржуазии покорных и расторопных слуг, исполнителей воли и рабов капитала, никогда не заботясь о том, чтобы школу сделать орудием воспитания человеческой личности. И теперь ясно для всех, что это может сделать только школа социалистическая, стоящая в неразрывной связи со всеми трудящимися и эксплуатируемыми и стоящая не за страх, а за совесть на советской платформе.

Мелкий хозяин особо жёстко эксплуатирует наемных работников.

С той минуты, как попы, лавочники догадались, что потешные роты работников и учеников — дело очень серьезное, гибель New Lanark’a была неминуема. И вот отчего падение небольшой шотландской деревушки, с фабрикой и школой, имеет значение исторического несчастья. Развалины оуэнского New Lanark’a наводят на нашу душу не меньше грустных дум, как некогда другие развалины наводили на душу Мария; с той разницей, что римский изгнанник сидел на гробе старца и думал о суете суетствий; а мы то же думаем, сидя у свежей могилы младенца, много обещавшего и убитого дурным уходом и страхом — что он потребует наследства!

Женщину безвозвратнее точит и губит всепожирающий Молох любви… Она больше сосредоточена в одном половом отношении, больше заключена в любовь. Она больше сведена с ума и меньше нас доведена до него.

Быть человеком в человеческом обществе вовсе не тяжкая обязанность, а простое развитие внутренней потребности; никто не говорит, что на пчеле лежит священный долг делать мед, она его делает, потому что она пчела.

Человек не может отказаться от участия в человеческом деянии, совершающемся около него; он должен действовать в своем месте, в своем времени — в этом его всемирное призвание.

Человек без сердца — бесстрастная машина мышления, не имеющая ни семьи, ни друга, ни родины.

Личности надо отречься от себя для того, чтобы сделаться сосудом истины, забыть себя, чтобы не стеснять ее собою.

Нельзя людей освобождать от наружной жизни больше, чем они освобождены внутри. Как ни странно, но опыт показывает, что народам легче выносить насильственное бремя рабства, чем дар излишней свободы.

Все государственные и политические вопросы, все фантастические и героические интересы по мере совершенствования народа стремятся перейти в вопросы народного благосостояния.

Слово эгоизм, как и слово любовь слишком общи: может быть гнусная любовь, может быть высокий эгоизм. Эгоизм развитого, мыслящего человека благороден, он-то и есть его любовь к науке, к искусству, к ближнему, к широкой жизни, к независимости; любовь ограниченного дикаря, даже любовь Отелло — высший эгоизм.

Действительный интерес совсем не в том, чтобы убивать на словах эгоизм и подхваливать братство, а в том, чтобы сочетать гармонически свободно два неотъемлемые начала жизни человеческой.

Всякий безнравственный поступок, сделанный сознательно, оскобляет разум; угрызения совести напоминают человеку, что он поступил как раб, как животное.

Люди боятся умственной неволи, но они вдвое больше боятся отсутствия авторитета. Внешний авторитет несравненно удобнее: человек сделал скверный поступок — его пожурили, наказали, и он квит, будто и не делал своего поступка.

Да, спящий «Северный Колосс», «Исполин, царю послушный», просыпается, и вовсе не таким послушным, как во времена Гавриила Романовича Державина.

Доброго утра тебе – пора, пора! Богатырский был твой сон – ну и проснись богатырем! Потянись во всю длину молодецкую, вздохни свежим, утренним воздухом, да и чихни – чтоб спугнуть всю эту стаю сов, ворон, вампиров, Путятиных, Муравьёвых, Игнатьевых и других нетопырей; ты просыпаешься – пора им на покой.

Любовь раздвигает пределы индивидуального существования и приводит в сознание все блаженство бытия; любовью жизнь восхищается собой; любовь – апофеоз жизни.

Русское правительство, как обратное провидение, устраивает к лучшему не будущее, а прошлое.

Жандармы – цвет учтивости; если б не священная обязанность, не долг службы, они бы никогда не только не делали доносов, но и не дрались бы с форейторами и кучерами при разъездах.

История поглотила внимание всего человечества, и тем сильнее развивается жадное пытание прошедшего, чем яснее видят, что былое пророчествует, что, устремив взгляд назад, – мы, как Янус, смотрим вперёд.

Я буду всего лишь историей у тебя в голове… Только пусть это будет хорошая история, потому что, знаешь, это и была хорошая история. Самая лучшая.

Это не любовная история, это история о любви.

История рассудит нас.

Худшая ошибка — отвечать эмоциями на эмоции оппонента. Вместо этого — твердый, взвешенный ответ.

Людей всегда разбирает желание спорить, когда у тебя нет никакого настроения.

Женщине трудно продолжать спорить, когда её целует нравящийся ей мужчина.

В груди было так холодно, что больше уже не болело.

Можно любить зиму и нести в себе тепло, можно предпочитать лето, оставаясь осколком льда.

Самое гадкое состояние — ожидать, не имея возможности ничего сделать.

Это очень правильно — приезжать в чужой город под утро. На поезде, самолёте — всё равно. День начинается будто с чистого листа…

Враги становятся друзьями куда реже, чем друзья — врагами. Это закон природы. Все на свете стремится от сложного к простому.

Живите так, как хотите жить… и не мешайте другим, кто живёт иначе.

А в детстве всё по-другому. И драки кончаются лишь слезами, и краски чище и ярче, и любовь может быть только одной и навсегда…

Вот так бывает — чуть-чуть познакомишься с человеком и вдруг понимаешь, что мог бы с ним подружиться. Что он стал бы тебе другом, может быть, самым лучшим. Но жизнь разводит в разные стороны, и только в детских книжках друзья наперекор всему остаются друзьями.

Жизнь сама по себе является смыслом и сутью существования.

Пуля создает удивительные изменения в голове, даже если она попадает в задницу.

Да, сослаться на то, что ты дурак, — самое безотказное оправдание.

Пошлость вообще бессмертна.

Все, не только земля, но и человеческий труд, и человеческая личность, и совесть, и любовь, и наука, — все неизбежно становится продажным, пока держится власть капитала.

Мы полны чувства национальной гордости, и именно поэтому мы особенно ненавидим свое рабское прошлое.

Дерево Свободы должно время от времени омываться кровью патриотов.

С кем хочешь, но за Россию.

Без Родины, без любви к Родной Земле, человек не сможет найти себя, найти свою Душу.

Наверное, по сути своей я невероятный патриот.

Патриотизм — это полная противоположность национализма. Национализм — предательство патриотизма. Говоря «наши интересы превыше всего, что бы ни случилось с остальными», вы уничтожаете самое ценное, что может быть у нации, что делает её живой, великой, а самое главное — уничтожаете её моральные ценности. Старые демоны воскресают. Иногда история угрожает снова вернуться к своему трагическому курсу и поставить под угрозу нашу надежду на мир. Да здравствуют свободные нации всего мира! Да здравствует дружба между народами! Да здравствует Франция!

Истинный патриотизм не исключает понимания патриотизма других.

Ведь говорили же российские эксперты, эти гадкие пропагандисты, управляемые кровавой рукой Кремля, что из вот этого германо-турецкого пакта, скорее всего, ничего не выйдет. Не получится порешать все проблемы, не получится полностью решить миграционную проблему и вообще там масса подводных камней… Что нам говорили? Нам говорили и здесь и там: «Вы просто ничего не понимаете! Мы живём в другой реальности. Не то что вы там. Это мы здесь лаптем щи хлебаем. А мы там — у нас хо-хо! У нас, между прочим, чтоб вы знали, Евросоюз! Никак не меньше! И даже где-то НАТО! И мы поэтому договорились! И вы будете знать!»

Давайте не будем относиться к себе слишком серьезно. Никто из нас не обладает монополией на мудрость.

А как изменилась Европа! Кто бы год назад поверил в Brexit? Я, правда, и сейчас в него не очень верю, хоть британцы и проголосовали за выход из ЕС. Но это, думаю, поправимо. Уж за два года-то найдется какая-нибудь хитрая формула, и все сделают вид, что она их устраивает.

Российские же мигранты — помыкавшись в свободе, пройдя через неспособность продать себя на западном рынке, — вернутся на родину другими. Изжив мифы. Познав вкус и рынка, и закона, и свободы. Поняв, чем плоха шпана.

Украинское правительство имеет полное право вести обстрелы и бомбардировку мирных жителей, так как при этом отстаивает единство страны. США не могут верить источникам, которые сообщают об увеличившемся потоке эмигрантов в РФ. Эти украинцы покидают страну не из-за кризиса и обстрелов, а просто отправляются навестить родственников в Россию…

Эмиграция, как и получение вида на жительство в Евросоюзе — это как загробный мир, оттуда никто не возвращается.

Жена, домогающаяся власти, становится тираном своего мужа, а господин, сделавшийся рабом, бывает смешным и жалким созданием.

Терроризм — это когда больше нечего терять. Те, у кого всё есть, перестаньте хотеть ещё большего!

Шум от проезжающих машин
Нарастает и стихает в окнах.
Ты разбужен здесь совсем один,
И чего-то все вокруг так блекло? Не грусти. Я просто б не смогла
По шаблону чмокнуть на прощанье
И лететь как быстрая стрела
По делам без всяких колебаний. Или диалог вести спокойно,
Словно эта ночь была не важной,Кофе пить жеманно и чуть сонно
И казаться офигенно странной.

В Казани я познакомился с легендарным летчиком, Героем Советского Союза Михаилом Девятаевым, который в феврале 1945-го бежал из немецкого концлагеря на угнанном им бомбардировщике «Хейнкель-111». Я бывал дома у Михаила Петровича, он рассказывал то, чего в книгах нет. Оказывается, спустя годы двое из военнопленных, которых Девятаев спас, посадив в самолет, утверждали, будто они устроили побег. Наверное, в жизни всегда так бывает. У победы много родителей…

Погодите, его еще обратно понесут!

Часто такое бывает, что самая большая подстава приходит от близких людей.

И ты идешь трещинами от того, что человеку, который давно уже и прочно занимает постоянную комнату в твоей голове, так плохо сейчас, а ты ничем не можешь ему помочь.

Острее жалит боль, когда ее причиняет кто-нибудь из близких.

Вражда между близкими бывает особенно непримирима.

Я поняла, что возможность быть частью общества и семьи — самое большое счастье для людей вне зависимости от их социального и материального положения. Но семья все-таки стоит на первом месте. Разделить свою жизнь с родными тебе людьми — это секрет долголетия и единственный способ удовлетворить душу.

Нам суждено терять близких людей. Как иначе узнать, насколько они значимы для нас?

Ближнему счастье можно дать только сделав то, чего он от вас просит; прогнуться под близкого человека и дать ему то, чего он от вас хочет.

Пережитые вместе ужасы часто помогают людям стать очень близкими на всю жизнь.

Если хочешь быть помилован Господом, сам также милуй; хочешь, чтобы тебя почитали, — почитай других; хочешь есть — корми других; хочешь взять — другому давай: это и есть равенство, а рассудив, как следует, себе желай худшего, а ближнему — лучшего, себе желай меньше, а ближнему — больше.

Будьте милосердны к несчастным, будьте снисходительны к счастливым.

Наше предназначение — давать, а не принимать! Это наша природа. Это наша суть.

Наши судьбы кроются там, где нам нужно кому-то послужить бесплатно.

Только око милосердия ясновидяще: вот вся философия христианства.

Предотвращай милостыню, не допуская нищеты; помогай обедневшему соседу, дав ему подарок или деньги, научив его торговать или вручив ему ремесло, чтобы он мог честно заработать себе на жизнь и не был вынужден протягивать руку за подаянием. Это высочайшая ступень золотой лестницы добродетели.

Самый благословенный и желанный дар совершается тогда, когда даритель остается безымянным.

Никто не обеднеет, подавая милостыню.

Кровь наших врагов всё равно остаётся кровью людей. Истинная слава и величие монарха в том, чтобы щадить её.

Милосердие в буквальном смысле слова означает любовь, любовь, которая способна на понимание, которая не просто делится имуществом, но с истинной симпатией и мудростью помогает людям помочь себе самостоятельно.

Милость без правды есть малодушество, а правда без милости есть мучительство, и обе они разрушают царство и всякое общежитие. Но милость, правдой поддерживаемая, а правда, милостью укрощаемая, сохраняют царю царство на многие дни.

Если хочешь быть помилован Господом, сам также милуй; хочешь, чтобы тебя почитали, — почитай других; хочешь есть — корми других; хочешь взять — другому давай: это и есть равенство, а рассудив, как следует, себе желай худшего, а ближнему — лучшего, себе желай меньше, а ближнему — больше.

Не сотворившим милость и суд бывает без милости.

Иль милосердьем надели того, кто угнетать привык,
Иль мне терпенья больше дай, чтоб мне не плакать каждый миг.

Истинно добрый человек не видит собственного милосердия.

Трудно быть одновременно и милосердным, и рассудительным.

Вариантов всегда больше одного.

Наверное, это неизбежно. Того, кто любит тебя, обмануть очень просто. А того, кого любишь сам, — почти невозможно. Каждая улыбка, каждая уверенная фраза выйдут наигранными и ненастоящими. Словно ты, говоря вполголоса одно, выкрикиваешь при этом другое. Когда любишь, даришь частичку себя. А себя не обманешь.

Это редкость — человек, понимающий чужую боль.

Сон — единственная радость, которая может приходить не вовремя.

Я больше не верю ни в Свет, ни в Тьму. Свет — это просто поток фотонов. Тьма — это просто отсутствие света.

Это очень трудно, — убеждаться в подлости недавних друзей. Никто не сможет искать им оправдания упорнее, чем мы.

Для того чтобы бороться с чудовищным злом, требуется чудовищное добро

Самое страшное в войне — понять врага. Понять — значит простить.

Можно и правду… дозированно. Правду всегда надо говорить дозированно, это плохо перевариваемый продукт, с непривычки человек и заболеть может.

Темнота тоже бывает красивой — когда в ней прячется свет.

Глупо считать, что виртуальность сделала людей хуже, чем они есть. Смешно надеяться, что она сделает их лучше.

Я не падаю. Я так летаю.
Каждый летает, как умеет.

Не опаздывай. Никогда не опаздывай. После драки не машут кулаками. Разбитое доверие не склеишь слезами и соплями. Утонувшему бесполезно кидать спасательный круг.
А я — опоздал…

Если есть люди, владеющие чем-то уникальным, у них обязательно попробуют это отобрать.

Чем старше мы становимся, тем больше мелких дурных привычек приобретаем. Будто цепляемся за малейшие проявления своей природы — а нет якоря надёжнее, чем порок.

Главное — успокоиться, прогнать из души липкий страх. Тот, кто паникует, уже проиграл.

Ничего так не спасает от паники, как простые и внятные действия.

Если не можешь стать счастьем — будь болью. Разучившись любить, не спеши ненавидеть. Любовь их — это необузданная слабость, губительная для предмета их любви, ненависть — горячая, стремительная, слепая сила, всегда губительная для них самих. Когда ты почувствуешь, что способен любить, — сходи с Дороги и строй Дом. Если тебе показалось, что можешь ненавидеть, — беги!

— А приключения — это как раз то, что хорошо кончается. Если они кончаются плохо, то их называют неприятностями.

Любовь — счастье, но лишь когда веришь, что она будет вечной. И пусть это каждый раз оказывается ложью, но только вера дает любви силу и радость.

Настоящее приключение требует безрассудства. О, скольких увлекательных приключений недосчиталось бы человечество, задайся люди целью вначале немного подумать и подготовиться!

Небо не для нас. Нам не дано летать. И всё что мы можем — это постараться не падать.

Пока есть солнце и воздух, всегда будет ветер. И хорошо, что он порой бьёт в лицо.

Мы устали верить в добро и любовь, мы написали на знамени слово «свобода» — в наивной вере, что свобода — выше любви.

Это не тупик. Это словно коридор. И можно пойти вперед или назад. В одну сторону – очень страшно. А в другую – всего лишь противно. Но так противно, что лучше уж пусть будет страшно.

Никогда не возвращайся по своим следам. Там ждут лишь тени.

Сними розовые очки, они не идут твоим небритым щекам.

Если любовь в тебе — это сила. А если ты в любви — это слабость.

Не важно, от кого получаешь подтверждение собственной ценности — от друзей или от врагов. Главное, что оно есть.

Лучше обладать горячим сердцем, даже если это стоит нам лишних ошибок, чем быть ограниченным и чрезмерно осторожным.

Было бы сердце, а печали найдутся.

От исчезновения одной-единственной женщины в мире не остановится ничего, кроме сердца одного-единственного мужчины…

Отношение определяет отношения. Если я буду смотреть на тебя и мысленно тебя осуждать, то в этот момент наши отношения начнут портиться. А если я буду смотреть на тебя и мысленно представлять, что Бог тебя мне прислал (что ты проявления Бога для меня), то в этот момент все мои мысли относительно тебя будут позитивны, и тогда наши отношения тоже будут положительными.

Интересно отметить, что именно замороженные в смысле цели сексуальные влечения, формируют длительные привязанности людей друг к другу.

Если есть доверие — это и есть идеальные отношения.

Он всё делал сам. И сам научился рассматривать любую цепочку жизненных событий от начала до конца, потому что ему уже в раннем возрасте было важно исчерпать вопрос.

Я люблю и любима. Увы, это не один и тот же человек.

Торжество разума состоит в умении уживаться с людьми, оного не имеющими.

Действительность — вот лозунг и последнее слово современного мира! Действительность в фактах, в знании, убеждениях чувства, в заключениях ума, — во всем и везде действительность есть первое и последнее слово нашего века. Он знает, что лучше на карте Африки оставить пустое место, чем заставить вытекать Нигер из облаков или из радуги. И сколько отважных путешественников жертвует жизнию из географического факта, лишь бы доказать его действительность! Для нашего века открыть песчаную пустыню, действительно существующую, более важное приобретение, чем верить существованию Эльдорадо, которого не видали ничьи смертные очи.

Когда крыша едет, делу — труба.

Чем хуже варит голова, тем лучше в ней каша.

Я понимаю уровень ума человека по тому, как он задает вопросы.

Избыток ума равносилен его недостатку.

И дикая мысль имеет хозяина.

Он умер — караван поэта покинул бренный свет.
Но чем исчислить нам утрату, — кто может дать ответ?Глаза, не размышляя, скажут: «Лишь одного не стало»,
Но разум горестно воскликнет: «Сколь многих больше нет!»

Ничто так не сбивает с толку, как разум.

Время — это порождение разума. Не думаю, что оно существует для кого-то, кроме человека.

Сколько стариков были бы молодыми, если бы они считали в своей жизни только то время, которое они употребили с пользой.

Мудрое распределение времени есть основа для деятельности.

Время – это друг успешного бизнеса и враг слаборазвитого.

Если со временем быть неосторожным — оно может пройти.

Все зубы выпали мои, и понял я впервые,
Что были прежде у меня светильники живые.
То были слитки серебра, и перлы, и кораллы,
То были звезды на заре и капли дождевые.
Все зубы выпали мои. Откуда же злосчастье?
Быть может, мне нанес Кейван удары роковые?
О нет, не виноват Кейван. А кто? Тебе отвечу:
То сделал Бог, и таковы законы вековые.
Так мир устроен, чей удел – вращенье и круженье,
Подвижно время, как родник, как струи водяные.
Что ныне снадобьем слывет, то завтра станет ядом,
И что ж? Лекарством этот яд опять сочтут больные.
Ты видишь: время старит все, что нам казалось новым,
Но время также молодит деяния былые.
Да, превратились цветники в безлюдные пустыни,
Но и пустыни расцвели, как цветники густые.

Самый ценный актив — время. Большинство людей не могут его правильно использовать. Они упорно трудятся, делая богатых богаче, но не прикладывают усилий, чтобы сделать богатыми себя.

Время идёт. Поэтому, что бы вы ни делали, делайте это. Делайте это сейчас. Не ждите.

Время — это порождение разума. Не думаю, что оно существует для кого-то, кроме человека.

Нельзя остановить время, но ради любви оно иногда останавливается.

Современный человек не знает, что делать со временем и силами, которые он выпустил из своих рук.

Время устало и встало…
И ничего не стало.

Никто не может «убить» время, он может его только потерять.

«Время проходит!» — привыкли вы говорить вследствие установившегося неверного понятия. Время вечно: проходите вы!

Печать времени — самая неизгладимая печать.

Память — она всегда плохо горит.

Все люди как люди, один я в мокрых штанах и в поисках приключений.

Если любить, то принцессу, если ненавидеть, то целую цивилизацию!

Никогда не делай необратимого. Одно слово «ненавижу» не искупит десять слов «люблю».

А человек всё время меняется, он каждый день становится другим. На самом деле мы живём не одну жизнь, мы живём тысячи жизней — просто они идут одна за другой, и мы не сразу замечаем, что прежняя жизнь закончилась, а началась новая…

Настоящие профессионалы не обращают внимания на такие мелочи. Если Джеймс Бонд и заходит в туалет, то только для того, чтобы подслушать чужой разговор или ухлопать затаившегося в смывном бачке злодея.

Страшно, когда на ответы нет вопросов.

Бегство никогда не бывает окончательным выходом. Куда бы ты ни бежал — ты всегда бежишь от себя.

Туристы – это самая ужасная порода людей. Иногда возникает смутное подозрение, что любой народ за пределы страны старается отправить самых неприятных своих представителей – самых шумных, самых невоспитанных, самых бестолковых. Но, наверное, все проще. Наверное, в голове у каждого человека срабатывает секретный переключатель «работа-отдых» и отключает процентов восемьдесят мозгов.

Странные встречи иногда происходят без всяких чудес.

Вот так всегда в жизни — твои проблемы доставляют развлечение даже самым лучшим друзьям.

Ибо каждый шаг, каждое слово меняет тех, кто рядом.

Есть твоя правда? Ты в ней уверен? Тогда в неё и верь. Верь и борись. Если духа хватит. Если сердце не ёкнет. Тёмная свобода, она ведь не тем плоха, что свобода от других. Тёмная свобода — в первую очередь от себя свобода, от своей совести и души. Почувствуешь, что ничего в груди не болит, — тогда кричи караул. Правда, поздно уже будет.

Чёрт! Не люблю дурные предчувствия! Они иногда сбываются.

У всего должен быть финал. Нет ничего ужаснее, чем обнаружить – конец ещё вовсе не конец. Бегун, разорвавший грудью финишную ленточку и увидевший, как впереди натягивают новую; боец, подбивший танк и обнаруживший за ним ещё парочку; долгая тяжёлая беседа, закончившаяся словами «а теперь давай поговорим серьёзно»…
Финал должен быть хотя бы для того, чтобы за ним последовало новое начало.

Но нельзя смотреть на мир чужими глазами. И уж тем более нельзя решать за других, как им смотреть.

Мир изменился. А я и не заметил, забившись в свою тесную, уютную, надёжную скорлупу.

Очень уж доброе и хорошее лицо: усталость есть, а озлобленности нет. Рядом с такой девушкой чувствуешь себя не таким, каков ты на самом деле. Пытаешься быть лучше, а это тяготит. С такими предпочитают дружить, чуть-чуть флиртовать, делиться откровениями. В таких редко влюбляются, но зато все таких любят.

А ещё мне хочется – до дрожи в коленях, до кома в горле – того же, чем я был напичкан в детстве. Простоты и ясности мира.

Может, проклятие такое висит над людьми? Когда обещают порядок, жди хаоса, когда защищают жизнь, приходит смерть, когда защищают мораль – люди превращаются в зверей. Стоит только сказать – я выше, я чище, я лучше, и приходит расплата. Только те, кто не обещают чудес и не становятся на пьедестал, приносят в мир добро.

Любовь — она как воздух… её не замечаешь, пока она есть.

В общем-то, сказать можно и нужно всё. Надо лишь правильно выбрать время, иначе правда станет хуже лжи.

Миллионы живых существ в этом мире считают себя людьми, не имея на то никакого права.

И не думать, никогда не думать, что победить невозможно. Стоит так подумать — и ты уже проиграл.

Пусть я не знал, что делать, но уже знал, куда идти. И это немало.

Мы смотрим на мир сквозь очки с толстыми кривыми стеклами, которые нам одели в детстве. Эти очки — воспитание, культура, менталитет. От них не избавиться никогда.

Некоторые враги могут быть таким же предметом гордости, как и друзья.

Если у нас есть мужчина и женщина, едва знакомые, но чем-то привлекательные друг другу, то в их отношениях рано или поздно наступает странный момент: «Я вдруг…» Или не наступает — но тогда и отношения заканчиваются, не начавшись.

В деревне нет никакого нового года, а есть лишь продолжение старого. Деревенское время, в отличие от городского, не разноцветные обрывки из разных мест понадерганные и связанные узелками новогоднего шоу по телевизору, а бесконечная, низачтонеразрывная нить, на которой, как на елочной гирлянде, висит все — и валенки, сохнущие у печки, и сама печка, и мокрые насквозь обледенелые детские рукавички, и летние ситцевые сарафаны, и зимние овчинные тулупы, и засыпанная снегом собачья будка, и собака вместе с ее брехней, и две сороки на крыше сарая, и стог свежескошенного сена, и сугроб, и дом с трубой, и дым из трубы, и крестины, и именины, и поминки, и сто пятьдесят без всякого повода, и даже сверчок, который теперь трещит в ласковом тепле нагретой печки, а летом звенел кузнечиком и следующей зимой снова будет сверчком.

Мне нравится жить в деревне, и, когда я дома, мои будни ничем не отличаются от жизни моих друзей.

В городской квартире уют создать непросто — один для этого расставляет по всем комнатам фарфоровые статуэтки пионеров, балерин и писателей, купленные на блошином рынке; другой в художественном беспорядке разбрасывает умные книги у себя на письменном столе, да еще и в каждую вставит по пять закладок; третий перед духовкой, в которой румянится дюжина куриных голеней из супермаркета, ставит кресло, закуривает трубку и заставляет лежать у своих ног на синтетическом коврике комнатную собаку размером с кошку; четвертый… Впрочем, всё это в городе. В деревне, для того чтобы создать уют, достаточно затопить печку или ранней весной вырастить на подоконнике огурцы, покрытые нежной молочной щетиной.

Нас с братом в деревню отправили к деду,
Отняли компьютер, планшет, телефон.
Сказали два месяца к нам не приедут,
О, если б вы слышали рёв наш и стон. Вот раннее утро в деревне настало,
Об этом петух сорок раз проорал.
Корова в окошко под ухо мычала
И запах жасмина по дому гулял. Ну как тут не встать, коли всё пробуждает,
Всё молвит о том, что идет чудный день!
Роса на траве перламутром сверкает
И быстро слетает усталость и лень. Кричат воробьи, торопитесь на речку,
Кто рано придёт, тот поймает сома.
А дальше, на пасеку к деду, где гречка
Там мёд золотой, что сведёт нас с ума. А к вечеру ближе, на пруд и купаться,
На тёплом песочке лежать, загорать,
А ночью в душистом стогу кувыркаться,
И утром всё снова, опять и опять. Мы рады, что не было с нами планшета,
Мы быстро забыли, что есть телефон.
У деда в деревне, другая планета,
Планета, где души находят свой дом.

Одичала смородина,
Покосилась изба.
Моя милая Родина,
Знать такая судьба… Заросли твои нивы.
Опустели луга.
В огороде крапива.
Обмелела река. В ясный день за деревней,
Как явленье чудес,
Виден Новгород древний —
Это выпилен лес.

Пенсия — это отдых, навязанный тебе тогда, когда все, что ты можешь, — это работать.

О сердце человечье, ты все в кровоподтеках,
Не мучься, не терзайся, отдохни!
Ты свыкнешься с увечьем, все дело только в сроках,
А как тепло на солнце и легко в тени!
Не мучься, не терзайся, родное, дорогое,
Не мучься, не терзайся, отдохни!
Увечья не излечит мгновение покоя,
Но как тепло на солнце и как легко в тени!

Единственное спасение у нас в труде. Деятельность дает закономерный отдых. А вот когда у меня «выходной» день, я — несчастный человек. Я не умею «отдыхать» — я предоставлен самому себе и своему одиночеству, и что мне делать? Воистину это «страна труда» и больше ничего. И самое страшное в ней — отдых!

Он оставляет сообщение — жёлтый клейкий листочек на чёрном экране монитора: «Ушёл на ланч. Может, задержусь». Его больше не увидят в офисе до конца дня. Нечастая радость прогула — бегства от служебной каторги, от целой кипы печатных листов на столе, преступного обилия грамматических ошибок при отсутствии здравого смысла. Верное синее перо под колпачком может тоже отдохнуть. Никто и не заметит.

Я собирался отдохнуть, посмотрев, как устроен Голливуд, но, похоже, люди здесь сталкиваются с опасностями даже чаще, чем мы.

Некоторые копы и в выходные не дают себе расслабиться. В Чикаго они играют в софтбол без перчаток — это калечит пальцы, но помогает снять стресс. Из этого следует, что они пойдут на что угодно, лишь бы забыть, что они копы, хотя бы на час. Другие любят деньги, поэтому подрабатывают охранниками на стороне. А тот, кто работает под прикрытием не может расслабиться никогда — оплошность будет стоить ему жизни. Изредка появляется возможность забыть о работе и провести немного времени с семьей, как обычный человек, но от зловония не всегда легко избавиться.

Хотите испортить свои отношения — езжайте в отпуск. Всё начинается с того, когда один из вас хочет ходить, а второй, блин, приехал в отпуск. И он как бы хочет отдохнуть.

Вы ещё здесь? Вам следует вернуться к своим обязанностям. Теперь идите, пока я не доложила о вас начальству.

Работал над тем, как лучше отдохнуть.

Если плохо думаешь — хорошо не отдохнёшь.

Российские туристы не загорают, они сражаются с солнцем!

Отдых и праздник требуются тому, кто занят нелюбимой работой. «Лучший отдых — смена вида деятельности».

Для большинства советских людей слово «дача» имело значение, которое не отыщешь ни в одном слове синонимов. Это слово — «вкалывать»!

Ездили на лето в Коблево в отель «Буревестник». Тем, кто хочет спокойный уютный отдых у моря, рекомендуем сначала съездить в «Буревестник». После него любой отдых будет спокойным, уютным и у моря.

Почему, куда бы мы с вами не приехали: в Турцию, Испанию, Египет, — вы везде устраиваете Туапсе?!

Людям время от времени полезно «отдохнуть от жизни».

Нормальный человек должен жить один… На расстоянии и родственники хорошие, и жена хорошая и муж. Но если вместе в одну квартиру — дурдом.

Одиночество достаточно большое несчастье, нечто вроде тюрьмы.

Великие люди редко появляются в одиночестве.

Внутренней пустоты не бывает. Обычно за такой пустотой стоит обида, боль, горечь, разочарование, досада, страх, одиночество, тоска, что-то очень-очень болезненное. Чувство внутренней пустоты является неким наркотиком, естественным внутренним каким-то препаратом, который спасает человека от разрушения и безумия. Это потрясающе, что наш организм, наша психика помогает человеку выжить.

Эгоист сходен с эскимосом: пребывая в вечном холоде одиночества, он всю жизнь ходит в оленьей шкуре своего себялюбия и умирает, так и не узнав силы солнечных лучей любви.

Лучше быть в одиночестве, чем в толпе; где только МЫ, там Я не видно.

Я одиночка. Я люблю спокойную и тихую жизнь. В моей жизни всего лишь несколько человек, которые стоят того, чтобы потратить на них свое время.

В каждом, кто обособляется в себе, есть что-то от преступника. Грезящий человек грезит всегда вопреки царству смертных. Он отказывает ему в его доле; он отдаляет ближнего в бесконечность.

Вы должны импровизировать. Меня спросили: «Как ты научился играть на басу одной рукой?». А я в ответ: «С таким лицом, как у меня, вы многое научитесь делать одной рукой».

Надоело одиночество — действуй!
Учись проявлять инициативу и создай свою счастливую семью!

Вокруг очень много людей, которые.. эм.. любят тебя, но при этом… ты вдруг понимаешь: правда жизни — одиночество. Оно, как ни крути, оно всё равно есть. В успехе, в радости, в печали.
Одиночество.

Нет звука громче, чем молчание телефона.

Человек, отделяющий себя от других людей, лишает себя счастья, потому что чем больше он отделяет себя, тем хуже его жизнь.

Всё верно: человек заводит собаку, чтобы не было чувства одиночества. Собака в самом деле не любит оставаться одна.

Одиночество – это время заняться чем-то важным.

Красивые женщины редко бывают одни, но часто бывают одиноки.

И все-таки это очень трудно — стать другом для бывшего врага. Еще труднее самому считать его другом.

Почему никогда не спутаешь, встает солнце или садится, когда видишь его над морем?

Не собираюсь гадать. В мире всё равно нет иной правды, кроме той, в которую нам хочется верить.

Когда перекошен весь мир, легче признать ненормальным того, кто держится прямо.

Правда — это такая удобная штука, что нет никакой надобности заменять её ложью. Из неё и так можно сделать что угодно.

А тебе никогда не хотелось холодным осенним утром стоять на опушке леса над обрывистым берегом реки, пить горячий глинтвейн из пузатого бокала… И вокруг никого…

Воспоминания — коварная вещь. Они могут дремать годами, но стоит их затронуть, и память принимается усердно подбрасывать то, что хотелось бы забыть.

А человек становится взрослым, когда перестаёт этого хотеть.

Глубина не умеет думать, она лишь живёт. И борется за жизнь, как умеет.

Я привык жить без сердца. Меня так просто не убьешь.

Один в поле воин, если знает, что он один.

Человек, бросивший вызов судьбе, — любимое зрелище богов!

Неискоренимая привычка русского человека, подозревать в каждом подарке судьбы, двойное дно.

Слова — это капкан. Если ты неверно понял собеседника, то как ни дергайся ни рвись, все равно первый, неправильный смысл болтается в подсознании.

Странно, чем человек умнее, тем труднее ему прийти к какому-то решению.

Такая странная вещь — речь, ведь если хочешь, ею можно выразить все, что угодно, хоть устно, хоть на бумаге… Есть только большая вероятность что тебя поймут неправильно.

Какая беспощадная вещь – доброта.

Когда взрослым людям нужен идиот, они берут первого попавшегося человека, и говорят ему чуть-чуть правды.

У каждого своя судьба. У кого-то — править чужие жизни или ломать империи. У кого-то — просто жить.

Самая главная свобода всегда была внутри человека. В душе. Даже самые страшные тираны не могли отнять у человека право думать по-своему.

Прогулка по незнакомому городу, если вы не стёрли ноги, не валитесь от усталости, имеете в кармане хоть немного денег, а в запасе несколько дней, — это одно из самых приятных на свете занятий.

Да и в жизни, если разобраться – вора, укравшего кошелек, граждане могут убить на месте, а ловкого мошенника, обворовавшего страну на миллиард, терпят и даже готовы им восхищаться.

Люди вообще по большей части нормальные — кроме тех, кто психи.

Все пошли, а ты стой. Понял? Думай сам! Поступай по совести! Не предавай! Не трусь! Не будь толпой!

Мне хотелось захныкать. Не заплакать, а именно захныкать, словно маленькому ребёнку. Плачут от горя, а хнычут — от беспомощности.

Между прочим, каждый ошибается! А если никогда не давать возможности исправить ошибки, то они так и останутся неисправленными, и ошибшийся человек будет этими ошибками жить.

Это мой мир. Щедрый и безграничный, шумный и безалаберный. Человеческий. Он станет лучше, изменится вместе с нами, только надо верить в это. Не блуждать в лабиринтах, когда выход рядом. Не влюбляться в отражения, если рядом живые люди.

А тебя я люблю, люблю, люблю! Ну пойми же ты и шагни ко мне, сволочь ты любимая, гадина ты моя милая, враг мой единственный, придурок ты мой ненаглядный!

У детей существуют два способа передвижения, один из которых утрачен большинством взрослых. Первый – это плестись и волочиться. Второй – это бежать вприпрыжку. Как правило, нормальный ребенок первым способом движется в школу, а вторым – обратно.
У взрослых, как вы понимаете, утрачен второй способ.

Но даже взрослые иногда ошибаются. Или не находят выхода и тогда делают вид, что их ошибка — правильный поступок.

А я пытаюсь понять <…> Понять и простить, или хотя бы понять, или хотя бы простить. Последнее — труднее всего. Иногда простить — вообще труднее всего на свете.

Ему было приятно знать, что он может изменить весь мир… но он не собирался этого делать.

Это самый сильный наркотик — власть.

Ты понимаешь, как все это устроено? Я — нет! А есть старый программистский закон: «Работает — не трогай!»

Смерть — это последнее приключение.

Жизнь — величайший дар, не следует отказываться от него в минуту слабости. Поверь, ты ещё найдёшь немало причин, чтобы жить.

Ключам никогда не сообщают, какую дверь им предстоит открыть.

Враги есть у всех. Без этого скучно жить.

Чудо — оно лишь к тому приходит, кто его увидеть сумеет.

Я ведь просто воюю за свою любовь. В первую очередь. А уж потом — за вас, которым готовят новое неслыханное счастье.
Только, может быть, и это тоже правда?
И, сражаясь за свою любовь, каждый раз сражаешься за весь мир?
За весь мир — а не с целым миром.

Странное дело – вот такие короткие знакомства. Обычно они происходят в дороге, но порой ждут нас и в родном городе. Мы с кем-то встречаемся, говорим, едим и пьем, иногда ссоримся, иногда занимаемся сексом – и расстаемся навсегда. Но и случайный собутыльник, с которым вы вначале подружились, а потом наговорили друг другу гадостей, и скучающая молоденькая проводница, с которой ты разделил койку под перестук колес, и, в более прозаичном варианте, катавший тебя несколько часов таксист – все они осколки неслучившейся судьбы.

Каждая встреча – крошечный глазок в мир, где ты мог бы жить. И ловкий чиновник Саша, и провинциальный водитель, которому по ночам жена наставляет рога, – это все твоя неслучившаяся судьба. Мне они интересны.

Особенно когда я узнал, как легко стираются из жизни наши судьбы.

Самый надёжный замок на свете — тот, у которого нет ключа.

Человек свободен, пока он верит в свою свободу.

Сказки врут не меньше, чем статистика! Но иногда в них можно найти капельку правды.

Одиночество — это быть одному, плюс поток дерьмовых мыслей.

Орлы летают одиноко, бараны пасутся стадами.

Я желал бы свергнуть злое иго
суеты, общенья, встреч и прочего.
Я коплю, как скряга и сквалыга,
редкие мгновенья одиночества. Боже, сколько в разговорах вздора:
ни подумать, ни сосредоточиться.
Остается лишь одна опора—
редкие мгновенья одиночества.

Москва — город одиноких людей.

Чем дальше от Москвы, тем чище нравы.

Стресс снимает только работа. Если есть любимое дело, нет стресса.

Стресс — это удар по голове, нанесенный изнутри.

Хочешь быть счастливым — веди себя как счастливый человек.
Хочешь быть богатым — веди себя как богатый.
Хочешь жить в этом мире — живи и радуйся, а не ходи с кривым и недовольным лицом, что мир несовершенен.
Мир создаешь ты… в своей голове.

Тяжелые (трудные) времена рождают сильных людей. Сильные люди создают хорошие времена. Хорошие времена рождают слабых людей. Слабые люди создают тяжелые времена… Многие не поймут, но надо воспитывать воинов, а не паразитов.

Поле человека — это одновременно и шахматная доска, и клетка в бесконечности шахматных досок, так что ему ничего не остается, как раствориться в этом множестве, потому что понять, где именно он — не возможно.

Дай человеку костёр — и он будет греть его одну ночь. Подожги человека — и ему будет тепло до конца жизни.

Районы теперь называются — спальными! Люди приходят туда только поспать, а уходят, чтобы оплатить квартиры в этих спальных районах. Они спят, потому что устали работать, а работают, чтобы оплатить то место, где спят.

Все люди рождаются бисексуальными, в дальнейшем они выбирают свою сексуальную ориентацию в зависимости от жизненных обстоятельств.

Прежде чем диагностировать у себя депрессию и заниженную самооценку, убедитесь, что вы не окружены идиотами.

Поискать мемуары, автор которых не старался бы все время сойти за независимого.

Все мы какой-нибудь стороной да удались.

Умеренные — это те господа, которые умеренно пекутся об интересах ближнего.

Наконец-то я узнал, что отличает человека от животного: денежные неприятности.

Чувствительные люди, рыдающие над ужасами революции, уроните несколько слезинок и над ужасами, её породившими.

Блеять с баранами немногим достойнее, чем выть с волками.

Нельзя обесчестить того, кто не страшится смерти.

В жизни люди цитируют все, что хотят. Значит, мы имеем право цитировать все, что нам нравится. Так что я показываю людей, которые цитируют.

Мы забыли, как разжечь костёр. Мы забыли слова молитвы. Но мы ещё помним место в лесу.

Льстец равно невысокого мнения и о себе и о других.

Жизнь против смерти, любовь против ненависти… И сила против силы, потому что сила не имеет моральных категорий.

Обидно, что с годами мы глупеем и забываем свои гениальные идеи.

Он очень многого не умел, но зато он умел зажигать звезды. Ведь самые красивые и яркие звезды иногда гаснут, а если однажды вечером мы не увидим на небе звезд, нам станет немного грустно…

Если дети — цветы жизни, то этот ребенок был цветущим кактусом.

Почему в людях к старости непременно просыпается страсть ковыряться в земле? Привыкнуть, что ли, пробуют?

Задай себе главный вопрос… Самый главный. Если правильно поставить вопрос, то в нём будет и ответ…

Любовь — стихия. Из ровно тлеющих углей можно раздуть огонек страсти, но никак не пламя любви.

Нельзя играть с Тьмой в поддавки. Нельзя идти на уступки. А ещё опаснее — принимать её дары.

Даже если очень хочется не верить, есть границы, за которыми сопротивляться глупо.

Мы их защищаем самозабвенно и неустанно. Вот только почему им не становится лучше? Люди сами делают работу Тьмы. Почему? Может быть, мы что-то утратили, Антон? Ту веру, с которой светлые маги посылали на смерть армии, но и сами шли в первых рядах? Умение не только защищать, но и радовать? Чего стоят крепкие стены, если это стены тюрьмы? Люди забыли о настоящей магии, люди не верят в Тьму, но ведь они не верят и в Свет!…

Я верил в любовь и дружбу, в бескорыстие и преданность. Любовь сменилась расчетом, дружба — деловыми отношениями, бескорыстие обернулось удачным вложением капитала, преданность — просто предательством.

Я не пустился в загул. Полдня заняло писание прощальных писем — всем, кто оставался мне дорог. Их оказалось на удивление много — вот только рядом почему-то не было никого. Друзья исчезали из моей жизни и моего города так постепенно, что я не смог этого осознать.

Не надо никаких гениев, которые хотят сделать весь мир счастливым насильно. Надо лишь помогать тем, кто рядом. Тогда лучше станет всем.

Возможно всё, но не всё должно.

Иногда так хочется забыть о жестяном ящике, набитом микросхемами, не открывать волшебные ворота в огромный и пленительный мир. Побыть в обычной комнате, где отстают у потолка обои, где скрипит рассохшийся паркет, тянет холодком из форточки… где женщина, которую любишь, напевает на кухне, готовя завтрак для тебя, лоботряса…

Мы все, даже в отношениях с друзьями, что-то недоговариваем, а что-то скрываем. Не обязательно из дурных побуждений. Иногда проще и быстрее недоговорить, чем объяснять и убеждать.

Каждая встреча – крошечный глазок в мир, где ты мог бы жить.

Нет, точно, мир сошел с ума. И мне придется спятить — отвечая требованиям моды.

— А тебе попадалась книга, где всё просто и правильно?
— Да. Телефонный справочник.

Любовь делает свободного человека ещё свободнее, но она же превращает заключённого в раба.

Зеркала не лгут.
И смешно бить зеркала, когда не понравилось отражение.

Трудный путь к цели выбираешь лишь тогда, когда легкий кажется оскорблением мечты. Или когда сам путь важнее результата. Хочется верить, что мной руководила первая причина.

Любовь принципиально нелогична, за что ее так не любят люди, по ошибке родившиеся человеком, а не вычислительной машиной.

Можно придумывать чужие судьбы, можно грустить и насмешничать над несуществующими людьми… Как трудно узнать их — живых и настоящих. Сделать хоть шаг навстречу.

Никто не заставит совершить подлость. В грязь нельзя столкнуть, в грязь ступают лишь сами. Какой бы ни была жизнь вокруг, оправданий нет и не предвидится.

Любовь — это огонь. Стоит закрыться от мира наглухо, остаться один на один — ты и не заметишь, как пламя сожрёт кислород и задохнётся.

Я встал, добрёл до холодильника, вынул банку пива. До двенадцати я не пью, но ведь сейчас уже почти час. Как удачно проснулся!

Ну что за проклятие такое висит над народом: если духовность, то в ущерб здравому смыслу, если свобода, то с погромом и поджогом, если вера, то с озлобленностью язвенника-кастрата, если празднество, то с похмельем на неделю.

Беда всех импровизаций, что никогда не знаешь, какую глупость уже успел брякнуть твой партнёр.

Человек злонамеренный не может быть великим.

Невежество — состояние привольное и не требующее от человека никакого труда; поэтому невежды исчисляются тысячами.

Все хорошие люди — друзья друг другу.

«Каждый выбирает для себя». Хотя это ему только кажется, что сам выбирает, – не он, а подсознание его выбирает: оно-то на самом деле и руководит нашими поступками и решениями. Я вот вспоминаю одну статью, написанную в двадцатых годах Алексеем Толстым – тогда он ещё не стал «тем самым» Алексеем Толстым: там были замечательные формулировки – насчет того, что у искусства ни одной задачи нет, а задачу носит в себе сам художник, иногда, кстати, даже не зная об этом, не умея ее сформулировать. Ведь в каждом человеке есть какая-нибудь своя внутренняя задача – мне кажется, что у литератора она находится конкретно в животе, я ее во всяком случае там чувствую, прошу прощения за подробность… Впрочем, может быть, у разных людей она в разных местах находится, но эту мысль опасно продолжать.

Он всё делал сам. И сам научился рассматривать любую цепочку жизненных событий от начала до конца, потому что ему уже в раннем возрасте было важно исчерпать вопрос.

Чью бы сторону в споре вы ни выбрали, рядом с вами всегда окажутся люди, с которыми вам не хотелось бы быть ни на чьей стороне.

Не хлебом единым жив человек. Нужно что-то и выпить.

Нет ничего труднее, как перевоспитать человека, плохо воспитанного.

Люди далекой древности действовали, следуя велению своего сердца, и не шли против своих естественных желаний. Не избегали наслаждений при жизни, поэтому их и не манила слава.

Легко следовать правильно за тем, кто правильно идет впереди.

Кто, будучи даже взрослым, умеет говорить лишь одними словами, а не делами, тот и человеком то считаться не вправе.

Нет у человека ничего прекраснее и дороже родины. Человек без родины — нищий человек.

И вот что интересно. Когда рушатся мелочные права, то человек готов загрызть за это и кусатся зубами; там же, где разбивается сама основа, принцип, он покорно склоняет голову и молча подставляет её под обух.

Человек в силу своего разума, наделенного природой, не имеет права засорять своим внешним видом окружающую среду.

Подумай, как трудно изменить себя самого, и ты поймешь, сколь ничтожны твои возможности изменить других.

Люди делятся на две категории: те, кто делится на две категории, и те, кто нет.

Почему-то все люди, выступая по телевидению, стараются казаться умнее, чем они есть на самом деле. Всегда есть котурны во время этих передач. И даже самые уважаемые мною поэты, писатели или актеры, которых я жутко люблю, когда они играют на экране, в таких передачах почему-то не умнее, но чуть-чуть другие, чем они есть. А ведь самое интересное узнать, какие они на самом деле.

Не воздав кесарева кесарю, не воздашь Божьего Богу.

Высказывание среднего человека ничем не отличается от животного выкрика в ответ на определенный раздражитель.

Целостность — иерархическое соответствие самобытных начал.

Никогда не бывают свободны все.

Суля человечеству земной рай, прогресс узаконит ад на земле.

Посредственность всегда в большинстве; власть большинства — реванш посредственности.

Перед человечеством открывается огромное будущее, если оно поймет это и не будет употреблять свой труд и разум на самоистребление.

Вид Homo sapiens — вовсе не вершина эволюции, и человек будущего будет резко отличаться от современного, и «структуры мозга будут изменены по существу».

Никто не повинен в том, если родился рабом, но раб, который не только чуждается стремления к своей свободе, но приукрашивает и оправдывает своё рабство, есть внушающий законное чувство негодования, презрения и омерзения холуй и хам.

Каждый человек как семя подсолнуха — сколько б не было шелухи снаружи, внутри всё равно светлое ядро.

Проблема всех людей в том, что они, во-первых, не верят в чудо, во-вторых, они забыли, что они сами и есть чудо.

Мы сами притягиваем в свою жизнь людей и события!

Представьте, что разные национальности людей — это всего лишь разные одежды. Одни в пиджаках, другие в спортивках, кто в юбках. Но все же мы люди при этом. Не ищите в чем разны наши одежды, смотрите глубже и найдете много общего.

Я давно не верю в особенных людей, я верю в особенные мысли, которые приходят простым людям, и в их смелость для реализации этих мыслей.

Кто же из людей нормален? Быть может, вышибалы публичных домов — они ведь всегда правы?

Люди на юге хорошие, даже у священника вид порядочного человека.

Легче быть праведником или подлецом, чем человеком.

Если умеешь плавать — не сиди на берегу.

Вот что ценю в людях — это умение быстро прощаться.

Благо общее и благо конкретное редко встречаются вместе.

У меня не хватит рук, чтобы обнять всех, кто нуждается в утешении. У меня не хватит сил вытащить всех, кто тонет. У меня не хватит жизни, чтобы прожить её так, как я хочу.
Делай что можешь, и будь что будет.

Совсем другое дело, когда умираешь. Страшна не боль. Рано или поздно она уходит — либо ее убивают лекарства, либо для нее не остается больше места. Страшно остаться один на один с вечностью, с падением в темную пустоту. Мир то сжимается в точку, имя которой — ты, то взрывается бесконечным пространством, не безжалостным и не злым, но абсолютно равнодушным. Ты никто, и место твое — нигде. Ты можешь верить в Бога, можешь не бояться смерти, смеяться над ней и паясничать. Но когда дыханье вечного ничто касается твоих губ, ты замолкаешь. Смерть тоже не жестока и не страшна. Она лишь открывает двери, за которыми ничего нет. И ты делаешь этот шаг. В одиночестве. Всегда в одиночестве…

Человеком, который любит, управлять проще, чем тем, кто боится за себя.

Каково это — быть отверженным? Быть наказанным не за преступление, а за потенциальную возможность его совершить?

Трудно воевать, когда не на что купить патроны…

Жизнь не имеет смысла. Смысл — это всегда несвобода, смысл — это жесткие рамки, в которые мы загоняем друг друга. Говорим — смысл в деньгах. Говорим — смысл в любви. Говорим — смысл в вере. Но все это — лишь рамки. В жизни нет смысла — и это ее высший смысл и высшая ценность. В жизни нет финала, к которому ты обязан прийти, — и это важнее тысячи придуманных смыслов.

Это не абсурд. Это гораздо хуже, это традиция.

Забавно, что дружба порой нуждается в оправданиях больше, чем предательство.

Безумное чаепитие. Куда там Кэрроллу! Самые безумные чаепития творятся не в кроличьей норе, за столом с безумным шляпником, ореховой соней и мартовским зайцем. Маленькая кухня маленькой квартиры, утренний чай, долитый кипяточком, малиновое варенье из трёхлитровой банки — вот она, сцена, на которой непризнанные актеры играют настоящие безумные чаепития. Здесь, и только здесь, говорят слова, которые иначе не скажут никогда. Здесь жестом фокусника извлекают из темноты маленькие гнусные тайны, достают из буфета фамильные скелеты, находят в сахарнице пригоршню-другую цианистого калия. И никогда не найдется повода встать и уйти — потому что тебе вовремя подольют чая, предложат варенья, и пододвинут поближе открытую сахарницу…

Любовь и дружба – это то, ради чего приходится терпеть измены и предательство.

Нечасто так бывает, что в чужом, совершенно незнакомом доме мгновенно начинаешь чувствовать себя уютно. Это и от хозяев зависит, и от самого дома… впрочем, дом — это лишь отражение хозяев. Более яркое и честное. Никакие слова и улыбки не помогут ощутить тепло, если вещи хранят холод.

Любовь — это тоже сила. Большая сила, и ею не стоит пренебрегать.

Можно ведь пережить всё что угодно, если ты не размякшая барышня. Подняться после любого унижения. Сделать всё для победы.

Не сравнивай правду, которая стоит за людьми. Сравнивай людей. Не вера делает нас, а мы — веру. Сражайся за тех, кого любишь. И если при этом ты на стороне Света — пусть гордится Свет.

Легче забыть, чем страдать, лучше жить настоящим, чем прошлым, у которого нет будущего.

Лепи добро из зла в своё удовольствие, но не смей забывать что положено в начало.

Три года — это слишком мало, чтобы их прожить, и слишком много, чтобы их выдержать.

Союзники — в этом слове всегда есть элемент временности.

Слово способно остановить вражду, укрепить дружбу, породить любовь. Слова даны нам, чтобы мы понимали друг друга — даже если это очень трудно…

Главный недостаток подсознательных поступков в том, что они непонятны себе самому.

Ну почему Свет действует через ложь, а Тьма — через правду? Почему наша правда оказывается беспомощной, тогда как ложь — действенной? И почему Тьма прекрасно обходится правдой, чтобы творить зло? В чьей это природе, в человеческой — или нашей?

Такое чувство, словно придя с промозглой улицы я переоделся в домашнее — старую заношенную рубашку и брюки, которые не наденешь на люди, но в которых уютно и комфортно; налил в большую кружку крепкого горячего чая и открыл новую книжку любимого писателя. Прочитал несколько страниц и удовлетворенно посмотрел, как много еще страниц впереди…
Теплота, спокойствие и ожидание чего-то хорошего…

Мы всегда далеки меж собой, Грей. Ты говоришь об иллюзиях. Так вино дает нам иллюзию радости, а секс – иллюзию близости.

Реальность неизменна, изменяешься ты. Потому и воспринимаешь обычные вещи как неожиданные.

Недоговаривать, когда перед тобой единственный человек, способный тебе помочь, не просто нечестно – глупо.

Одиночество — изнанка свободы.

Какими бы извилистыми не были бы в жизни пути человека, задумывались они все как прямые!

Летящий в бездну с пути не собьется.

Больше всего забитых среди несгибаемых…

Хорошо пням — их никто не пилит…