Красивые цитаты про архитектуру (70 цитат)

Когда видишь, какие замечательные здания люди строили в старину, невольно думаешь, что они были счастливее нас.

Мода, как и архитектура, — вопрос пропорций.

От скульптуры мы вправе требовать как минимум одного — чтоб она не шевелилась.

Из всего, что понастроил человек, сохранилась лишь арка замковых ворот. Мы с Моной подошли к ней. У подножья белой краской было написано бокононовское калипсо. Буквы были аккуратные. Краска свежая – доказательство, что кто-то еще, кроме нас, пережил бурю.

Прежде чем что-либо строить — слушайте город, прежде чем что-либо сносить — слушайте сердце.

Здесь везде памятники архитектуры конца какого-то века. Это же Питер!

Величайшее произведение, которое отражает свою эпоху, никогда не должно игнорировать окружение. Серьезный архитектор должен это учитывать. Если он хочет что-то построить, он должен брать во внимание природу, он должен взаимодействовать с освещением.

Архитектура — онемевшая музыка.

Архитектура — это искусство, в котором мы живём. Почему никто этого не понимает?

Великие здания, как и высокие горы, — создания веков.

На протяжении всей жизни во мне работали поэт в инженере, инженер в поэте, и оба в архитекторе.

Странная штука, но снаружи дома за редким исключением ничем не выдают, что делается в их стенах, хотя там происходит большая часть нашей жизни. Может, в этом и состоит глобальная цель архитектуры?

Каждый человек архитектор своего счастья.

Архитектура — выразительница нравов.

В 1970-х, проводя исследование в библиотеке Конгресса, я наткнулась на неприметную работу об архитектуре религиозных сооружений. В ней заявлялось, что традиционная архитектура древних мест поклонения копирует очертания женского тела. Причем факт этот подавался как общеизвестный. Например, вход сначала в притвор, а потом уже в храм — это большие и малые половые губы, центральный проход к алтарю — вагина, два изогнутых боковых нефа — яичники, и священное место в центре, алтарь, — это матка, в ней происходит чудо, и мужчина дает начало новой жизни. Это сравнение было для меня новым и потрясло до глубины души. Конечно, думала я. В главной церемонии патриархальных религий мужчина вбирает в себя энергию йони, силу сотворения, символично порождая новую жизнь.

Неудивительно, что главы мировых религий, мужчины, так часто говорят, что человек рождается во грехе: любой из нас рожден женщиной. И только подчиняясь правилам патриархата, мы можем переродиться, очиститься. Неудивительно, что священники обходят нас, разбрызгивая над нашими головами святую воду — подобие продолжающего род семени, дают нам новые имена и обещают перерождение в вечную жизнь. Неудивительно, что духовенство старается держать женщину подальше от алтаря, так же, как нас пытаются лишить возможности контролировать наши собственные силы деторождения. Все эти ритуалы, символичные или реальные, посвящены контролю над силой, заключенной в женском теле.

Наибольшей похвалы заслуживает тот архитектор, который умеет соединить в постройке красоту с удобством для жизни.

У нас богачи вообще не умеют строить дома! В Подмосковье на Рублёвку если заехать, там в девяностые такое понастроили, это просто архитектурный фурункул. Такое ощущение, что они позвали архитектора и сказали: «Так, возьми все свои идеи и блевани на эти двадцать квадратных соток». И всё обнесено таким забором, который, сука, не возьмут варвары, хотя варвары, блин, за забором!

Над некоторыми районами Ленинск-Кузнецка время не властно — здесь дома старой сталинской малоэтажной застройки. Глазу не за что зацепиться. Эти дома создавались не для красоты. Для красоты был сталинский ампир в Москве и Ленинграде. Здесь всё говорит: «Нечего отвлекаться! Работать надо!»

Подошла ближе: симметрии — любимицы скудно одаренных — на барельефе не существовало. Листья винограда там ожидали нового порыва ветра. Подсолнухи цвели вразнобой, не хватало лепестков у ромашек, словно кто-то не закончил гадать «Любит — не любит».

Ее увлечение старинной архитектурой уступало только ее увлечению Генри.

… Музыка — как и архитектура — это искусство, в сильной степени зависящее от финансов. Если вы композитор, для исполнения вашей симфонии нужен оркестр. А кто ж даст оркестр? И радио из кармана не вынешь. Наверное, поэтому черт знает что творится в головах у этих людей! Самые лучшие архитекторы работали для самых чудовищных заказчиков.

Фараоны рекламировали себя при помощи пирамид.

Убийцы и архитекторы всегда возвращаются на место преступления.

От скульптуры мы вправе требовать как минимум одного — чтоб она не шевелилась.

В былые времена, когда человек попадал в незнакомый город, он чувствовал себя одиноким и потерянным. Вокруг все было чужое: иные дома, иные улицы, иная жизнь. Зато теперь совсем другое дело. Человек попадает в незнакомый город, но чувствует себя в нем, как дома. До какой нелепости доходили наши предки. Они мучились над каждым архитектурным проектом. А теперь во всех городах возводят типовой кинотеатр «Ракета», где можно посмотреть типовой художественный фильм.

Самые ужасные строения — это те, бюджет которых был слишком велик для поставленных целей.

Лиз — студентка, изучающая историю искусства в Гарварде. На уроке французского языка ее спросили, была ли она во Франции («Да»), в Париже («Да»), видела ли собор Парижской Богоматери («Да»), понравился ли он ей («Нет!!!»). «Почему?» — спросил преподаватель. «Он такой старый», — ответила Лиз.

Приезжая в Париж, я обедаю только в ресторане на Эйфелевой башне. Это единственное место, откуда не видно этого чудовищного сооружения.

И почему архитектура вокзальных сортиров так часто напоминает шедевры Растрелли?

… Музыка — как и архитектура — это искусство, в сильной степени зависящее от финансов. Если вы композитор, для исполнения вашей симфонии нужен оркестр. А кто ж даст оркестр? И радио из кармана не вынешь. Наверное, поэтому черт знает что творится в головах у этих людей! Самые лучшие архитекторы работали для самых чудовищных заказчиков.

Наибольшей похвалы заслуживает тот архитектор, который умеет соединить в постройке красоту с удобством для жизни.

Архитектура — тоже летопись мира, она говорит тогда, когда молчат и песни и предания и когда уже ничто не говорит о погибшем народе.

Фараоны рекламировали себя при помощи пирамид.

— Я еще кое-что придумал для дворца. Там будут прекрасные сады, рощи, лощины, дорожки, там будет роща Дианы и фонтан с ее скульптурой, и повсюду статуи, фонтаны, струящаяся вода, а еще мраморные птицы и вода бьет у них из клювов. Что скажешь, шут?
— Мне нравится абсолютно все. Вот только рощи… рощи мне не нравятся. И еще фонтаны, дорожки и мраморные птицы. А все остальное мне нравится.

В былые времена, когда человек попадал в незнакомый город, он чувствовал себя одиноким и потерянным. Вокруг все было чужое: иные дома, иные улицы, иная жизнь. Зато теперь совсем другое дело. Человек попадает в незнакомый город, но чувствует себя в нем, как дома. До какой нелепости доходили наши предки. Они мучились над каждым архитектурным проектом. А теперь во всех городах возводят типовой кинотеатр «Ракета», где можно посмотреть типовой художественный фильм.

Время на самом деле лучший архитектор. Оно даже унылый доходный дом способно превратить в жемчужину городского ансамбля. В своё время парижане демонстрации устраивали против Эйфелевой башни, а сейчас без неё Парижа считай что и нет…

В Чикаго такая превосходная архитектура, что чувствуется необходимость что-нибудь сносить время от времени и воздвигать жуткие здания, чтобы народ мог оценить прелесть старины.

— Чем вас привлекает карьера архитектора?
— Видите ли, меня всегда привлекали конструкции, геометрия, соединения деталей, то, как предмет утилитарного назначения становится предметом искусства.

Я уважаю башни из слоновой кости, но мне жалко слонов.

Приезжая в Париж, я обедаю только в ресторане на Эйфелевой башне. Это единственное место, откуда не видно этого чудовищного сооружения.

Врач может похоронить свою ошибку, архитектор — разве что обсадить стены плющом.

Я всегда любил рисовать. Когда я был ребенком, я рисовал пальцем по воздуху.

Голову даю на отсечение — маршрут стал другим. Ей-богу, это место непрестанно меняется, здание поворачивается на своем фундаменте, со скрипом приноравливается к переделкам. Словно строители-невидимки еженощно перекладывают стены, пробивают новые дверные проемы, добавляют проходы в запутанную сеть коридоров.

— Чем вас привлекает карьера архитектора? — Видите ли, меня всегда привлекали конструкции, геометрия, соединения деталей, то, как предмет утилитарного назначения становится предметом искусства.

Строения под старину похожи на актеров, исполняющих роль атлантов; что бы вы ни говорили, а вызвать у меня почтения они не могут.

— Я еще кое-что придумал для дворца. Там будут прекрасные сады, рощи, лощины, дорожки, там будет роща Дианы и фонтан с ее скульптурой, и повсюду статуи, фонтаны, струящаяся вода, а еще мраморные птицы и вода бьет у них из клювов. Что скажешь, шут? — Мне нравится абсолютно все. Вот только рощи… рощи мне не нравятся. И еще фонтаны, дорожки и мраморные птицы. А все остальное мне нравится. — Ты не понимаешь, дворцу французского короля в Шамбо весь мир завидует. Нонсач будет в сотню, в тысячу раз лучше. — А потом, со временем, как все в этом мире, он исчезнет — как руины Древнего Рима, как Колосc Родосский — все в мире обращается в прах. Даже великие дворцы великих дураков. И потому, очень скоро ваш дворец снова будет воображаемым, потому что его не станет. Не будет ничего — пустота, зеленый холм в зеленой тени. — И, однако, люди поймут, что когда-то здесь стоял великий дворец — самый прекрасный на свете, не сравнимый ни с чем. И его построил король Генрих, и значит, все это не исчезнет.

На протяжении всей жизни во мне работали поэт в инженере, инженер в поэте, и оба в архитекторе.

Здесь везде памятники архитектуры конца какого-то века. Это же Питер!

Архитектор — тот, кто знает разницу между тем, что можно сделать, и тем, что следует сделать.

Архитектура распределяет массы и объемы. Вдохновение превращает инертный камень в драму.

Прежде чем что-либо строить — слушайте город, прежде чем что-либо сносить — слушайте сердце.

Живопись — искусство, на которое можно смотреть; скульптура — искусство, вокруг которого можно обойти; архитектура — искусство, сквозь которое можно пройти.

Великая архитектура — это величайшее свидетельство человеческого величия.

Архитектура – это как человек располагает себя в пространстве, а мода – это как вы располагаете объект на человеке.

Приятное в бетоне то, что он выглядит незавершенным.

Величайшее произведение, которое отражает свою эпоху, никогда не должно игнорировать окружение. Серьезный архитектор должен это учитывать. Если он хочет что-то построить, он должен брать во внимание природу, он должен взаимодействовать с освещением.

Архитектура распределяет массы и объемы. Вдохновение превращает инертный камень в драму.

Архитектор — тот, кто знает разницу между тем, что можно сделать, и тем, что следует сделать.

Убийцы и архитекторы всегда возвращаются на место преступления.

Архитектура – это как человек располагает себя в пространстве, а мода – это как вы располагаете объект на человеке.

А хищный глазомер простого столяра.

А что можно думать об архитектуре? Она, как солнце: большая, блестящая и она рядом.

Хотя я постепенно преодолевал благоговейный страх перед строениями, преобладающими здесь, в Блуте, это местечко меня пугало. Я видывал менее прочные на вид горы!

Самые ужасные строения — это те, бюджет которых был слишком велик для поставленных целей.

Я всегда любил рисовать. Когда я был ребенком, я рисовал пальцем по воздуху.

Первая функция архитектуры — это радовать глаз, напоить свежим кислородом, изменить человека, вызвать у людей желание жить, вырастить их возвышенными, сделать добрее.

Слушай ты, если ты мне, Церетели, такой же камин сделал, как ванну, — я тебя в ванной не утопил, я тебя в камине точно сожгу.

— А ты вообще учился?
— Да… <…>
— На очном?
— Очном.
— А если ты на очном учился, что ж ты мне, архитектор, такую ванную сбацал, а?
— Сергей Михалыч, дизайн такой…
— Дизаааайн?!

Живопись — искусство, на которое можно смотреть; скульптура — искусство, вокруг которого можно обойти; архитектура — искусство, сквозь которое можно пройти.