Красивые цитаты про журналистику (190 цитат) 📃

Мне кажется, меня за мою жизнь недостаточно фотографировали папарацци, а теперь я буду общаться с Брэдом и Анджелиной и оттянусь на всю катушку.

Д. Буш – Господи, ребята, я и половины не читал из того, что вы пишете.
Журналист – Ничего, и мы не слушаем половину из того, что вы говорите.
Д. Буш – Это я понял, прочитав половину из того, что вы пишете.

Была очень серьёзная кампания по моей дискредитации. Мы выдержали. И в результате те либеральные журналисты, которые питались от ФСБэшников и выполняли их команды, обосрались. Это очень хорошо, мне это нравится.

Я эффективней российских либералов, я более опытный, чем они, я более интеллектуальный, чем они. Вот вы меня слушаете уже который год, так послушайте их 20 минут, может быть полтора часа и на этом все знания их закончатся, но при этом они — интеллигенция, а Мальцев — гопник. Вот уникальная совершенно ситуация: я годами могу рассказывать о об истории Англии, Франции, Римской Империи, Египте, России, рассказывать о теории государства и права, а они — интеллигенция, с нулевыми знаниями, а Мальцев — быдлак. Потрясающая ситуация.

Мат не делает тебя журналистом.

Ох уж эти несносные журналисты! Половина лжи, которую они распространяют обо мне, не соответствует действительности.

Большинство людей, постоянно имеющих дело со словами, не слишком в них верят.

Журналист — это чистильщик улиц, работающий пером.

— Кто-нибудь скажет мне, что происходит?
— Вы журналистка?
— Да.
— Ну тогда сами придумайте.

Их подслушивать позвали, а они еще и подглядывают.

Журналиста бьют не за то, что он написал, сказал или снял. А за то, что это прочитали, услышали или увидели.

Кто сказал, что американская пресса продажна? Нет, она не продажна, просто она продана один раз и навсегда.

Я не вправе винить никого из коллег, сам никакой не борец и от других подвигов не жду.

Большая часть рок-журналистики — это люди, не умеющие писать, которые берут интервью у тех, кто не умеет говорить, для тех, кто не умеет читать.

— Её совершенно не интересует скучная правда. Не уважает границы.
— Психопаты не признают границы. И журналисты.

В Америке президент правит четыре года, а журналисты — бессрочно.

В настоящей журналистике есть и четко разделены: 1) факт, 2) комментарий, 3) мнение. Когда все это «в одном флаконе» – это не журналистика, а пропаганда.

Газеты — секундные стрелки истории.

Предпочитаю общение с людьми, а не с журналистами.

Плох тот журналист, который не чувствует изменения общественных настроений в стране.

Качественная журналистика не умерла. Она сменила формы и ушла с блогосферу. Там полная свобода слова и диалог автора и читателя. Там жестче критерии доверия к автору.

Понятия «писатель», «журналист» все чаще заменяются словом «автор». Изменился запрос. Люди читают не меньше, но хотят, чтобы было короче. Не книги и не статьи, а тексты. В которых есть позиция, цепляющие суждения и яркая эмоциональная окраска.

Эмоции журналиста говорят иногда красноречивей слов.

Предоставлять двум сторонам возможность высказаться — это и есть журналистика.

Как-то рассказал одной журналистке, что у меня была сестра – Поля Абдулова. Уехала Поля на Запад и стала знаменитой. Теперь ее Пола Абдул зовут. Поделился я с журналисткой на условиях секретности – на следующий день все было в газете.

Гоняться за всевозможными слухами — это и значит быть журналистом.

Мы полагаем, что есть только один способ защитить себя от игр и манипуляций — осведомлённость. Истинная сила заключена в знании. Способность вовремя распознать тревожные признаки может сохранить целую страну от завтрашнего хаоса. Это относится к каждому из нас, так как сегодня война приходит не только с танками и бомбами, она приходит с манипулятивными СМИ, с журналистикой, которая лжёт, скрывает и извращает факты. Которая больше ориентирована на производство новостей, чем на их освещение.

Думаю, похоже, скоро журналистам будут давать медаль за «Неосвещение нежелательных событий!»

Крайний срок — завтра. Нужно 8 тысяч слов. Пригодных для печати слов. Я до сих пор помню ту статью, которую ты накатал, когда Зверь выиграл выборы. Я не хочу видеть слово «Блядь!», напечатанное 8 тысяч раз подряд.

Газета «Образцовый лжец»! Прошу ответить на два вопроса! Не могли бы вы нам объяснить, почему ничего не случилось?

Цель оправдывает средства. Особенно средства массовой информации.

Журналистика — это ремесло. Я не творец, я ремесленник с элементами творчества. И если это я понимаю, то тогда у меня нет комплекса по поводу того, что после меня останется. У меня комплекс — то, что я делаю в данный момент, но комплекс хороший, я должен делать хорошие вещи на данном этапе.

Журналы — это архивы пустяков.

На самом деле блог – это всего лишь способ распространения информации. Как газета или TV. Везде есть проходимцы и бездари, а есть талантливые и приличные.

[Перед смертью] Погиб, понимаешь, как герой Гондураса… А журналюги в своих газетенках напишут: «Пьяный попал под лошадь».

Страна, на которую жалуются журналисты и проститутки – добропорядочная страна!

Журналисты — единственная порода людей, которые способны сожрать тебя живьем.

Умные люди «Глянец» не читают, они его издают!

Люблю журналистов! Они также способствуют кретинизации населения. И прекрасно с этим справляются.

Знаете, репутацию алкоголика мне создали журналисты; любопытно, ни одному из них не пришло в голову, что я напиваюсь у них на глазах только потому, что на трезвую голову мне их не вынести.

Сколько бы раз ты ни давал интервью, для каждого следующего репортёра это первая встреча, и ты не имеешь права не уважать работу другого человека. Журналистам всё равно, сколько раз до этого ты уже говорил эти слова, они слышат их впервые и записывают их для аудитории, которой также они будут в новинку.

Журналистика: искусство объяснять другим то, чего сам не понимаешь.

Вообще следует помнить, что наши газеты думают главным образом о том, как создать сенсацию, а не о том, как способствовать обнаружению истины. Последнее становится их задачей, только если это способствует достижению первой и главной их цели.

Как-то рассказал одной журналистке, что у меня была сестра – Поля Абдулова. Уехала Поля на Запад и стала знаменитой. Теперь ее Пола Абдул зовут. Поделился я с журналисткой на условиях секретности – на следующий день все было в газете.

Журналистика — это организованное злословие.

Стильный журналист — это человек, обладающий своим почерком, языком и манерой.

Журналистика нередко в том-то и состоит, что сообщает «лорд Джонс скончался» людям, которые до того и не подозревали, что лорд Джонс когда-либо существовал.

Журналистика — профессия почти столь же древняя, как… словом, это вторая древнейшая профессия.

Сегодня в России остается все меньше людей, относящихся к журналистам с доверием и уважением. Уже давно понятно, что существенная часть сотрудников СМИ «за долю малую» в состоянии оболгать кого угодно, что свобода слова в нашей стране многими понимается как свобода лжи. В этой связи журналистика начинает восприниматься как аморальная профессия, занятие для бессовестных людей. Может быть, петербургским деятелям пера и микрофона стоит задуматься и над тем, почему их организация, о «корочках» которой совсем недавно мечтали действительно талантливые и достойные личности, сегодня не обладает в городе должным авторитетом?

Некоторые критические статьи можно уподобить производству слонов из мух заказчика.

— У меня гениальные новости! Вчера в Денвере был вице-президент Дик Чейни и я взял у него интервью для нашей программы.
— Интервью с вице-президентом? Ну, честно говоря, я даже не знаю, как его поставить между соревнованием по поеданию пирогов и пацаном, который описался в понедельник.
— Да, но это настоящие новости!
— Это скучные новости!
<…>
— Слушайте, мне не нравится, в каком направлении движется наша программа. Мы отупляем нашу школу.
— Да нет, в школе и так все уже тупые. Мы даем им то, что они хотят.
— Мы делаем новости, приближенные к ученикам.
— Да, но это не новости, это отвратительная погоня за рейтингами! А как же наш журналистский долг рассказывать о фактах? Разве вы не видите, что происходит? Пытаясь конкурировать с нелепым шоу Крейга, мы дискредитировали само понятие новостей!

— Ты уверен, что все это правда?
— Я уверен, что все это журналистика.

Репортёры не верят ничему. Это их символ веры.

Журналисты не скупились на броские заголовки и тут же окрестили метеорит «космической какашкой». А публика пыталась представить себе огромного инопланетянина, которому она могла принадлежать.

Я четырнадцать лет работаю редактором и первый раз слышу, что человек должен что-то знать для того, чтобы редактировать газету.

Но газетчику надо уметь видеть и мелкий виноград, а не только крупный арбуз.

— Тебе не нравится, что я называю себя журналистом? Только «элита» с сюжетами, до которых никому нет дела, имеет право называть себя…
— В четверг мой сотрудник получил по голове стеклянной дверью. Кровь лилась не переставая, но он не пошел к врачу, потому что другой сотрудник был избит в Каире, и первый не пойдет к доктору, пока к нему не сходит второй. А мой продюсер пытался выбить дверь, поскольку чувствует ответственность за второго парня. Восемнадцатилетний парнишка на другом конце света рискует жизнью, а помощник продюсера, который отправил его на задание, не спит уже три дня. У меня там двадцатилетка, которая всерьез беспокоится об учителях из Висконсина. У меня взрослая женщина, которая считает на пальцах, но сидит ночи напролет, изучая экономику с доктором наук, которая могла бы зарабатывать в двадцать раз больше, если бы ушла в бизнес. Вот они журналисты!

Странные существа эти журналисты. Они должны быть невероятно высокого мнения о себе, чтобы оставаться способными делать свою работу.

Выходим на порог, прощаемся – и опять как в последний раз. Это главная современная грозненская традиция: никто не надеется дожить до утра. И поэтому не экономит на душевном тепле: завтра может и не наступить. Если не для тебя, то для него…

К счастью, господа журналисты, я читаю ваши газеты, чтобы знать, что я думаю.

Я был искренне удивлен, ибо знал, что Англия гордится своей самой независимой прессой, которая не боится критиковать даже премьера…
— Независимость, мой друг, — это товар. А товар продается и покупается.

Почему я люблю прямой эфир? Потому что это жизнь. Потому что те вопросы, которые задаются, потом не вырежешь глаза человека, потому что ты не соврёшь в камеру. Камера раздевает. И самое интересное зрителям смотреть, как там [в глазах] что-то забегало. Что там в глазах? Есть жизнь, нет жизни? Будет врать, не будет врать?

Юрий Дудь часто даёт журналистские лекции. И там в лекциях он говорит, что журналистика в России мертва, но своей работой он доказывает, что она жива. Жива и просит об эвтаназии.

— Все наши спецслужбы согласны с тем, что Путин манипулировал выборами, чтобы Трамп стал президентом.
— И как же он это сделал?
— Да откуда мне знать? Вы должны это лучше знать, чем я! Какие-то русские хакеры взломали сервер демократической партии, опубликовали электронные письма в тот момент, который был неподходящим для Хиллари Клинтон. Всё очень просто!
<…>
— Русский виноват! Но этому же нет никаких доказательств.
— Конечно же, они есть, у наших спецслужб.
— Вот как, а вы их видели?
— Нет, нам сказали, что нам нельзя их видеть, потому что тогда бы мы узнали, откуда их получили.
— А вы знаете, как это называется? Когда веришь в то, что не видишь? Даю подсказку: это не журналистика.

Самая главная беда очень многих тележурналистов в том, что не существует внутренней цензуры. А внутренняя цензура, для меня, это культура и совесть. Вместе взятый такой сплав. И зачастую либо нет одного, либо другого, либо и того и другого вместе.

Кричать о том, что он увидел, узнал, понял, но смог рассказать лишь половину, потому что делал это тем искусным журналистским языком, благодаря которому лживый премьер-министр становится человеком, способным менять свою точку зрения, а финансовая акула — предприимчивым бизнесменом.

Журналистов не надо ни во что посвящать. Не надо даже давать им команду – эти умные и удивительно подлые зверьки сами способны догадаться по запаху, где им накрошили еды.

Он журналист особого рода — их называют дипломатическими обозревателями. Он заранее составляет себе какую-нибудь концепцию, а потом подгоняет под нее все факты.

— Это вы та самая Лика Пресветлая? Это вы две недели преследовали маньяка, пока он сам с повинной не сдался полиции, лишь бы избавиться от вас? Это вы написали статью, после которой три миллиона пар отменили бракосочетание? Это вы… вы так довели вопросами Патрика Аведа, героя сериала «Любовь до смерти и после нее», что он обратился в наркологическую клинику? Это вы…
Мечтательная улыбка, появившаяся вследствие перечисления моих наиболее выдающихся заслуг, была дополнена совершенно счастливым признанием:
— Я.

Чистоплюи хреновы, новости им подавай, но при этом, что бы все было благопристойно. А сенсация иной раз навозом попахивает, а не розами благоухает. И вообще, если собака кусает человека, это не новость. Новость — если человек кусает собаку. Как там говаривал сам Антон Павлович Чехов — «не следует обвинять репортера, так как он обязан, по долгу службы, представлять в редакцию отчеты, непременно окрашенные возможно более ярким глумлением». К чему вся эта теория? Помнится, у Гёте были подходящие слова по этому поводу: «Суха, мой друг, теория везде, но древо жизни пышно зеленеет». Все мы начинали с «бутербродных гонораров», а захочешь начать деньги получать, то вот тогда голова начинает работать. Возьмем к примеру «магазинную хронику»: забираешь бесплатно товар у владельцев магазина, а затем пишешь о нем отзыв в газете. Так это не каждому дано, что бы хозяин еще сам тебя упрашивал взять, от платы категорически отказывался, да еще предлагал заходить почаще. При этом получал возможность по нескольку часов в день совмещать прекрасное с полезным — работать над корреспонденциями в комфортных условиях кафе и при этом угощаться вкуснейшей выпечкой, бутербродами и кофе с коньяком, или ликером совершенно бесплатно. Ну, разве что, иногда в «Петербургском вестнике» печатая на примере заведения короткие заметки о новых перспективах отечественного ресторанного дела, или нечто подобное.

Газетные редакторы горазды жать то, что не сеяли.

Журналистика в Украине больна теми же пороками, что и политика. Она так же продажна, так же субъективна, так же непрофессиональна… Свобода слова в Украине есть. К сожалению, она идет рука об руку со свободой вранья и полной безответственности за это вранье. Дайте людям выбирать ту музыку, которая нравится им, а не политикам.

Газета — только зеркало того мира, того общества, в котором мы живем. Нет желтой прессы. Просто страна наша за последнее время изрядно пожелтела.

В объективность я не верю. Объективным в информации может быть только Господь Бог, который знает всю предысторию событий и все факты. Журналист может быть только беспристрастным. <…> Тридцать лет моей жизни в информации и пятнадцать лет жизни вне России убедили меня, что свободных независимых СМИ нигде нет и не будет. Есть свободные и независимые журналисты. Честь и хвала тем руководителям СМИ, которые дают им возможность высказывать свою точку зрения.

Журналистика — тридцать сребреников на улице не валяются.

Это, конечно, не пропаганда, это чистая журналистика.

Люблю журналистов! Они также способствуют кретинизации населения. И прекрасно с этим справляются.

В Америке президент правит четыре года, а журналисты — бессрочно.

Для того чтобы продавать свой материал, журналисту полагается быть всё круче и всё резче, всё острее, всё левее или правее, краснее или чернее. Можно продать только голую сиську. Поэтому цветёт жёлтая пресса…

Сатирик, конечно, имеет много прав. Только не право быть идиотом или подлецом. Кроме того, объект сатиры тоже имеет кое-какие права. Например, право не подвергаться оскорблениям, право на человеческое достоинство, на свою религию и святыни. И суть профессии сатирика совсем в ином. В том, чтобы защищать добро и противостоять злу, чтобы делать мир лучше.

Журналистов не надо ни во что посвящать. Не надо даже давать им команду – эти умные и удивительно подлые зверьки сами способны догадаться по запаху, где им накрошили еды.

Пресса… извращает истину. Извращает факты. Преступника делает героем.

Журналистика — это литература на бегу.

— А это правда, что позавчера вы самолично изрешетили десятерых боевиков Союза за Свободу Инопланетных Миров?
— Десять? А что так мало? Пиши — сто, чего их жалеть-то?

История современной России во многом основана на устных рассказах, утверждениях людей, которые «были там». Часто эти люди говорят о том, чего не знают. И любой журналист идёт по этому минному полю.

Для того чтобы продавать свой материал, журналисту полагается быть всё круче и всё резче, всё острее, всё левее или правее, краснее или чернее. Можно продать только голую сиську. Поэтому цветёт жёлтая пресса…

А еще у него была мечта — достичь того свойственного идеальному репортеру совершенства, при котором из ничего можно сделать нечто и даже весьма шумливое нечто.

— Это вы та самая Лика Пресветлая? Это вы две недели преследовали маньяка, пока он сам с повинной не сдался полиции, лишь бы избавиться от вас? Это вы написали статью, после которой три миллиона пар отменили бракосочетание? Это вы… вы так довели вопросами Патрика Аведа, героя сериала «Любовь до смерти и после нее», что он обратился в наркологическую клинику? Это вы…
Мечтательная улыбка, появившаяся вследствие перечисления моих наиболее выдающихся заслуг, была дополнена совершенно счастливым признанием:
— Я.

Уровень свободы слова сейчас и 20 лет назад примерно одинаковый. Все зависит не от власти, а от самого журналиста: если он профессионал, он найдет возможность высказать свое мнение.

Президентом человека делает народ, а вот нашептать народу — это наша задача.

Нельзя научить человека быть журналистом, потому что это образ жизни, это определённое внутреннее состояние. Человек должен понимать, почему, собственного говоря, он этим занимается.

Как управляется мир и разгораются войны? Дипломаты лгут журналистам и верят своей же лжи, читая её в газетах.

Журналист — это писатель, редактируемый своей газетой.

Журналист: — Знаете ли вы, что спартаковцы изготовили в честь недавней победы над ЦСКА футболку с памятной надписью?
Газзаев: — Не знал. Но, полагаю, следующую в честь аналогичного события они выпустят ещё раз через восемь лет.

Журналистика – это стиль, идеи, проблемы… А репортер передает факты. Главное для репортера – не солгать. В этом состоит пафос его работы. Максимум стиля для репортера – немота. В ней минимальное количество лжи…

Хорошая журналистика обличает могущественных нарушителей.

Обязанность журналиста – информировать. Можно интерпретировать, можно вносить много личного. То есть можно давать как бы свои оценки. Но ты не можешь молчать. Это должно быть объявлено.

Пафос журналистики это пафос протеста общества против государства.

Я вырос в авиационных гарнизонах, и в журналистике для меня новостники — как летчики. Все остальные — у параши.

Президентом человека делает народ, а вот нашептать народу — это наша задача.

Страна, на которую жалуются журналисты и проститутки – добропорядочная страна!

Мне кажется, меня за мою жизнь недостаточно фотографировали папарацци, а теперь я буду общаться с Брэдом и Анджелиной и оттянусь на всю катушку.

Газеты — секундные стрелки истории.

Кто сказал, что американская пресса продажна? Нет, она не продажна, просто она продана один раз и навсегда.

Ох уж эти несносные журналисты! Половина лжи, которую они распространяют обо мне, не соответствует действительности.

Журналист — это чистильщик улиц, работающий пером.

Их подслушивать позвали, а они еще и подглядывают.

Журналистика — это искусство внушать людям то, во что сам не веришь.

Ты во всём виноват! Я могла пойти на европейский фольклор, чтобы закрыть социологию. Но нет! Ты сказал: «Айрис, иди в журналистику — там будет весело!» Так вот, Барри: там совсем не весело. Журналистика — скука! Мне скучно. Я виню тебя.

В массмедиа самое важное — энергия, напор, нахальство!

Как только в руки попадает телекамера, всяк норовит сам втиснуться в поле съемки. Вчера журналист брал интервью у военного министра, так за пятнадцать минут министра показал в течение… минуты! А все остальное время — себя, любимого, умного, вальяжного, красивого.

— Её совершенно не интересует скучная правда. Не уважает границы.
— Психопаты не признают границы. И журналисты.

А еще у него была мечта — достичь того свойственного идеальному репортеру совершенства, при котором из ничего можно сделать нечто и даже весьма шумливое нечто.

Бледный, тощий, почти уже мертвец — неоценимая находка для газетной сенсации.

— Больше двух слов сможешь связать подряд?
— Могу.
— Хочешь быть журналистом?

Крайний срок — завтра. Нужно 8 тысяч слов. Пригодных для печати слов. Я до сих пор помню ту статью, которую ты накатал, когда Зверь выиграл выборы. Я не хочу видеть слово «Блядь!», напечатанное 8 тысяч раз подряд.

Это луковица. Это метафора сюжета новостей. Пару часов назад, я стояла на карнизе 60-го этажа… и брала интервью у человека, который потом спрыгнул вниз. 40 миллионов долларов в банке, счастливый брак, хорошее здоровье. Прекрасный сюжет. Но нам ведь нужно больше. Ведь мы же профессионалы, так? Любовница, или какой-нибудь обман? Ещё один замечательный сюжет. Может, этого парня обвиняли в растлении несовершеннолетних? Потрясающе. Что? Обвинения оказались ложными? Великолепно — ещё сюжет. И любовницы не было — она лгала? Чтобы подставить беднягу, а? Сенсация. Так всё и идёт. Извините. Копаем, расследуем, раскрываем всю жизнь этого парня, его семью. Зачем? Мы же профи. Мы ищем истину. И что будет, если в конце концов… всё окажется неправдой? Были только сюжеты. Один за одним, пока ничего не осталось. И раз так, обязаны ли мы остановиться в какой-то момент? Или всё время копать, раскапывать, снимать слой за слоем пока ничего не останется? Пока мы не уничтожим то, что расследовали.

Никогда не верь в то, что печатаешь, и никогда не печатай того, во что веришь.

Обычная газетная практика: прежде всего — заглавие-плевок, заглавие-пощёчина, обухом по голове. Тоже профессия — журналистика: главное, проорать погромче, провизжаться, заблевать всё вокруг, а там уж, в случае чего, и извиниться можно, даже компенсацию за клевету выплатить…

А я-то думал, журналисты только этим и занимаются, отделяют правду от лжи.

Там, где я вырос, было много психопатов – простых работяг, чьим главным талантом было умение махать кулаками, поэтому я знаю кучу способов, как не вляпаться в драку. Когда я стал знаменитым, медиа начали писать обо мне разные гадости. И я подумал: ничего себе, эти ребята такие же психи, только вместо кулаков у них слова.

Самая доступная в России профессия после проституции — это журналистика. Туда я и отправился.

Порой журналисты добывают новости проворнее, чем полиция. Не всегда то, что говорят по телевизору, относится к делу.

Традиционная журналистика должна еще больше быть точной, качественной, достоверной, то есть в ответ на эти вызовы современных технологий журналистика должна отвечать качеством.

Журналистику делают не журналисты, а аудитория. Важно не то, что мы написали, сняли, сказали, а что люди прочитали, увидели, услышали. И это на них как-то повлияло. Ну не бывает масс-медиа без масс!

Литература — это то, что читается дважды; журналистика — один раз.

Блогеры никогда не победят традиционных журналистов — они находятся в разных информационных нишах.

Когда речь идёт о чужом мире, больше всего получает тот, кто меньше просит. Я всегда вызывала доверие у тех, кто «смотрит душой», и без труда проникала в самые закрытые общины и на секретные церемонии.
В чем секрет? Я была подчёркнуто вежлива с этими особенными людьми и никогда не лезла туда, «куда не стоит лезть». Благодаря такому бережному отношению, я удостаивалась приглашения в запутанный, закрытый, лесной мир и с готовностью ныряла в него.

Тех, кто промышляет медленным печатным словом, скоро занесут в Красную книгу, как гребенчатых тритонов. Сначала поэты, драматурги, затем романисты. Настал черед закаленных газетчиков.

— Вы, оказывается, опытный журналист, месье Перрен.
— Особенно по части информации.
— Чего вы, собственно говоря, добиваетесь?
— Собственно говоря, ничего.
— А это как вы объясните в таком случае?
— А, очень просто. Раньше, когда я служил и получал жалованье, я все больше молчал, чтобы это жалованье не потерять. Теперь я его не получаю, поскольку я теперь всего лишь игрушка. Но теперь, зато, я могу говорить.

Журналистика — это искусство внушать людям то, во что сам не веришь.

Хорошие репортёры все одинаковы. Сюжет для них — это наркотик.

Я думаю, мир стал бы гораздо лучше, если бы папарацци преследовали всех этих банкиров и миллиардеров.

Замечательная штука эти журналы! Могут человека в один миг прославить, а потом бац! — и все о тебе забыли.

Мы должны придумать легенду. Потому что никто никогда не рассказывает журналистам правду. Это глупо. Даже если правда интереснее, чем легенда, всё равно нужно рассказывать легенду. Потому что легенда хороша тем, что в нее верят безоговорочно.

Цель оправдывает средства. Особенно средства массовой информации.

Качественная журналистика не умерла. Она сменила формы и ушла с блогосферу. Там полная свобода слова и диалог автора и читателя. Там жестче критерии доверия к автору.

Понятия «писатель», «журналист» все чаще заменяются словом «автор». Изменился запрос. Люди читают не меньше, но хотят, чтобы было короче. Не книги и не статьи, а тексты. В которых есть позиция, цепляющие суждения и яркая эмоциональная окраска.

Я думал, что мы увидели самое ужасное — с ворлонцами, Тенями, войной… но есть нечто гораздо хуже Теней — журналисты.

Когда пишешь о войне, то для того, чтобы сохранить уважение к самому себе, надо время от времени подвергаться опасности наравне с другими.

Мы полагаем, что есть только один способ защитить себя от игр и манипуляций — осведомлённость. Истинная сила заключена в знании. Способность вовремя распознать тревожные признаки может сохранить целую страну от завтрашнего хаоса. Это относится к каждому из нас, так как сегодня война приходит не только с танками и бомбами, она приходит с манипулятивными СМИ, с журналистикой, которая лжёт, скрывает и извращает факты. Которая больше ориентирована на производство новостей, чем на их освещение.

Эмоции журналиста говорят иногда красноречивей слов.

Журналистика — тридцать сребреников на улице не валяются.

Журналисты, они всегда так: держатся с тобой по-приятельски, втираются в доверие — и выкладываешь им то, о чём стоило бы молчать.

– Это все мелочи. Главное, они опубликуют его в февральском номере и заплатят мне три тысячи баксов. Здорово, а?
– Поздравляю, Энди. Это замечательно. Это будет как бы твоя реклама, верно?
– Ну да. Конечно, это не «Нью-Йоркер», но начало очень хорошее. Может, если мне удастся протолкнуть еще пару-тройку вещей в разные журналы, что-нибудь и получится. В пятницу мы с этой женщиной встречаемся, и она просила принести все, что у меня еще есть. И даже не спросила, говорю ли я по-французски. И еще она терпеть не может Миранду. С этой Лореттой можно иметь дело.

Журналисты предпочитают бесконечную точность ошибочных выводов «приблизительной» правде сказочника.

— Я журналистка и отвечаю только перед зрителями!
— Не прикрывайтесь свободой печати! Вы занимаетесь не журналистикой, вы кричите «Пожар!» в набитом автобусе.

К счастью, господа журналисты, я читаю ваши газеты, чтобы знать, что я думаю.

Некоторые критические статьи можно уподобить производству слонов из мух заказчика.

Литература — это то, что читается дважды; журналистика — один раз.

Порой журналисты добывают новости проворнее, чем полиция. Не всегда то, что говорят по телевизору, относится к делу.

Пресса… извращает истину. Извращает факты. Преступника делает героем.

Завтра историю уже забудут. Но не рассказчика.

Нельзя научить человека быть журналистом, потому что это образ жизни, это определённое внутреннее состояние. Человек должен понимать, почему, собственного говоря, он этим занимается.

Сатирик, конечно, имеет много прав. Только не право быть идиотом или подлецом. Кроме того, объект сатиры тоже имеет кое-какие права. Например, право не подвергаться оскорблениям, право на человеческое достоинство, на свою религию и святыни. И суть профессии сатирика совсем в ином. В том, чтобы защищать добро и противостоять злу, чтобы делать мир лучше.

Сегодня в России остается все меньше людей, относящихся к журналистам с доверием и уважением. Уже давно понятно, что существенная часть сотрудников СМИ «за долю малую» в состоянии оболгать кого угодно, что свобода слова в нашей стране многими понимается как свобода лжи. В этой связи журналистика начинает восприниматься как аморальная профессия, занятие для бессовестных людей. Может быть, петербургским деятелям пера и микрофона стоит задуматься и над тем, почему их организация, о «корочках» которой совсем недавно мечтали действительно талантливые и достойные личности, сегодня не обладает в городе должным авторитетом?

Кажется, ну что еще можно сказать о журналистах? О них столько сказано и написано – энциклопедии. Так вот: они крайне редко отягощены памятью.

Странные существа эти журналисты. Они должны быть невероятно высокого мнения о себе, чтобы оставаться способными делать свою работу.

Писатель не может лгать, тогда как журналист только этим и занимается. <…> Писатель лжет, искажая реальность. Но это прием, чтобы показать всю правду. А журналист описывает реальность и фабрикует ложь, следуя профессиональному долгу.

Журналисты знают не всё. Они лишь пытаются узнать то, что им позволяют узнать.

Сколько бы раз ты ни давал интервью, для каждого следующего репортёра это первая встреча, и ты не имеешь права не уважать работу другого человека. Журналистам всё равно, сколько раз до этого ты уже говорил эти слова, они слышат их впервые и записывают их для аудитории, которой также они будут в новинку.

Выходим на порог, прощаемся – и опять как в последний раз. Это главная современная грозненская традиция: никто не надеется дожить до утра. И поэтому не экономит на душевном тепле: завтра может и не наступить. Если не для тебя, то для него…

Став репортером, я быстро поняла, что люди говорят больше при личной встрече, нежели по телефону.

Как только в руки попадает телекамера, всяк норовит сам втиснуться в поле съемки. Вчера журналист брал интервью у военного министра, так за пятнадцать минут министра показал в течение… минуты! А все остальное время — себя, любимого, умного, вальяжного, красивого.

Но нет такого права у журналиста — быть трусом.

Мат не делает тебя журналистом.

Если есть история, то найдется и тот, кто захочет послушать.

— Журналист, определись со своим местом под солнцем. [реплика Олега Лурье] — А место очень простое. Мы там, где правда. И если говорить о профессии, я объяснял людям, что мне на самом деле наплевать, какая денежная составляющая появления того или иного материала. Часто бывает, что мы платим деньги, и немалые, чтобы материал появился. Бывает куча дополнительных расходов. Когда материал вышел, важно одно — это правда или не правда. Всё. Как он появляется, откуда он появляется, договорились мы с кем-то из каких-то структур, для нас вышли за деньги, или мы обедали, или мы дружим много-много лет — неважно. Правда это — или не правда. И это единственно что важно. И если правда — всё, точка. А если не правда — пожалуйста, в суд.

Журналисты знают не всё. Они лишь пытаются узнать то, что им позволяют узнать.

Главный человек на вернисаже не художник, а журналист. Его следует встретить, приласкать, угостить, а там, глядишь, и сил на картины не останется. А раз так — писать придется только похвалы и дифирамбы. Чтобы критиковать, это же думать надо. А репортеры тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Ленивы и любят шампанское.

Пафос журналистики это пафос протеста общества против государства.

— Бленак, журналиста, как игрушку покупают… Что творится, Бленак?
— На это я вам отвечу одно: в прессе больше двух тысяч безработных.

Журналистика в Украине больна теми же пороками, что и политика. Она так же продажна, так же субъективна, так же непрофессиональна… Свобода слова в Украине есть. К сожалению, она идет рука об руку со свободой вранья и полной безответственности за это вранье. Дайте людям выбирать ту музыку, которая нравится им, а не политикам.

Плох тот журналист, который не чувствует изменения общественных настроений в стране.

Как ни странно, цифровую журналистику проще держать под контролем, чем традиционную бумажную. Сайт можно легко заблокировать.

Все эти чудесные имена, все эти блистательные ребята — Константин Симонов, Евгений Долматовский, Борис Слуцкий — военкоры, политруки, бойцы, — они чуяли под собой, над собой, вокруг себя войну, причем не только Великую Отечественную, у них все это началось раньше, на всевозможных «аннексиях» — и собственно страну через войну познавали. Для русской литературы такое поведение было обычным. «Будет война – поеду на войну», – писал Чехов. Естественно, он поехал бы врачом, как, скажем, в свое время Константин Леонтьев. В этом смысле что-то надломилось совсем недавно: я даже толком не заметил когда. Ладно бы еще пацифисты повылезали бы отовсюду – у этих хотя бы убеждения есть, — нет, какие-то новые, удивительные существа: поэты вне политики, вне войны – ну вроде как не их царское дело обращать внимание на всякую там пулеметную трескотню. Вы можете себе вообразить Пушкина, или Блока, или Есенина, которые сказали бы о себе, что они «вне политики»? Да хоть даже и Бродского. Вне политики, вне империи, вне противостояния. А где тогда?

Правда этот народ интересует меньше всего на свете. Все, что они хотят, – подогнать твою историю под свои любимые штампы.