Лучшие цитаты Бенедикта Спинозы (350 цитат)

Если Вы хотите, чтобы жизнь улыбалась Вам, подарите ей сначала свое хорошее настроение.

Вещь не перестаёт быть истиной от того, что она не признана многими.

Никто не бывает так склонен к зависти, как люди самоуниженные.

Чем яснее вы понимаете себя и свои чувства, тем больше вы любите то, что есть.

Незнание — не довод. Невежество — не аргумент.

В желании выражается сущность человека.

Страх возникает вследствие бессилия духа.

Всякое определение есть ограничение.

Человек, думающий, что он свободен, подобен брошенному камню, который думает, что он летит.

Я понял, что все вещи, которых я боялся и которые боялись меня, являются добрыми или злыми лишь в той мере, в какой они воздействуют на мой разум.

Как только вы вообразите, что не в состоянии выполнить определенное дело, с этого момента его осуществление становится для вас невозможным.

Наслаждениями пользоваться настолько, насколько это достаточно для сохранения здоровья. III. Наконец, денег или любых других вещей стараться приобретать лишь столько, сколько необходимо для поддержания жизни и здоровья и для подражания обычаям общества, не противным нашей цели.

Так и люди: чем меньше знают они причины своих поступков, тем более «свободной» мнят свою волю.

Природа вообще представляет собой тождество противоположностей: она и причина, и действие – и порождающая себя, и порожденная собой.

Термин «tristitia» переводится в разных местах то как «печаль», то как «неудовольствие»; парный ему термин «laetitia» – как «радость» или «удовольствие». Согласно «Этике», cupiditas (желание), laetitia и tristitia (желание удовлетворенное и неудовлетворенное) суть три основных аффекта души; от них производны все прочие наши аффекты.

Скептик, во всем сомневающийся и потому воздерживающийся от любых суждений, тем самым ставит себя на одну доску с «глупейшим ослом», умирающим от голода между двумя охапками сена.

Далее, представлялось, что это зло возникло от того, что все счастье и все несчастье заключено в одном, а именно в качестве того объекта, к которому мы привязаны любовью. Действительно, посредством того, что любви не вызывает, никогда не возникнут раздоры, не будет никакой печали, если оно погибнет, никакой зависти, если им будет обладать другой, никакого страха, никакой ненависти, никаких, одним словом, душевных движений; между тем все это появляется от любви к тому, что может погибнуть, а таково все, о чем мы только что говорили.

Для Спинозы любой акт мышления – адекватный или же неадекватный, в области разума или воображения – есть некое , каковой имеется и у «совершенно лишенных ума» (но не души!) животных. Скептик, во всем сомневающийся и потому воздерживающийся от любых суждений, тем самым ставит себя на одну доску с «глупейшим ослом», умирающим от голода между двумя охапками сена.

Сообразно с пониманием толпы говорить и делать все то, что не препятствует достижению нашей цели. Ибо мы можем получить немало пользы, если будем уступать ее пониманию, насколько это возможно; добавь, что в этом случае все охотно склонят слух к восприятию истины.

Стремление к славе, богатству и чувственным наслаждениям способно доставить душе лишь временные, преходящие блага (зачастую чреватые гибелью для человека, а то и вовсе мнимые), меж тем как разумное познание дает душе нечто вечное – идеи.

В самом деле, ведь то, что обычно встречается в жизни и что у людей, насколько можно судить по их поступкам, считается за высшее благо, сводится к следующим трем: богатству, славе и любострастию.

Одно я уяснил, что, пока дух (душа – mens) оставался погруженным в эти размышления, до тех пор он отвращался от прежнего и усердно размышлял о новой задаче; и это было мне большим утешением. Ибо я видел, что указанные пороки не таковы, чтобы не поддаться никаким средствам. И хотя вначале такие промежутки были редки и длились очень краткое время, однако, после того как истинное благо уяснялось мне более и более, эти промежутки становились более частыми и продолжительными, в особенности когда я увидел, что приобретение денег или любострастие и тщеславие вредны до тех пор, пока их ищут ради них самих, а не как средства к другому; если же их ищут как средства, то они будут иметь меру и нисколько не будут вредны, а, напротив, будут много содействовать той цели, ради которой их ищут, как мы покажем это в своем месте.

У латинского слова «spinosa» имеется и переносный смысл – «мудреная, запутанная». Это тоже правда. Ни одно другое философское учение не вызывало столько разночтений и взаимоисключающих толкований. В Спинозе видели ультрарационалиста или мистика-каббалиста, «убийцу Бога» или «богопьяного» пантеиста, отца «радикального Просвещения» или эпигона средневековой схоластики, «Моисея для материалистов», абсолютного идеалиста или скрытого дуалиста… Как же так получилось? Ведь Спиноза заботился о строгости мысли как мало кто из философов. Ради того и скрестил этику с геометрией.

Порядок и связь» причин одинаковы в мире тел и в мире идей. Бог Спинозы, субстанция как таковая , – способ, каким одна идея логически связана с другой.

Все это достаточно показывает, что каждый судил о вещах сообразно с устройством своего собственного мозга или, лучше сказать, состояния своей способности воображения принимал за самые вещи.

Стремление к славе, богатству и чувственным наслаждениям способно доставить душе лишь временные, преходящие блага (зачастую чреватые гибелью для человека, а то и вовсе мнимые), меж тем как разумное познание дает душе нечто вечное – идеи. Вот почему стремление и любовь к знаниям, идеям, превосходнее любого другого нашего влечения.

Наслаждениями пользоваться настолько, насколько это достаточно для сохранения здоровья.

Хитрость разума» (пользуясь излюбленным выражением Гегеля) заключается в том, чтобы вызвать активный аффект, способный подавить страсть, разрушающую наше существование. Об этом трактует финальная, пятая часть «Этики».

Все люди в той или иной мере подвержены пассивным аффектам, страстям, поскольку мощь внешних причин может превосходить – и зачастую намного превосходит – способность человека к активным действиям.

Предисловие Человеческое бессилие в укрощении и ограничении аффектов я называю рабством. Ибо человек, подверженный аффектам, уже не владеет сам собой, но находится в руках фортуны, и притом в такой степени, что он, хотя и видит перед собой лучшее, однако принужден следовать худшему.

Свобода — это есть осознанная необходимость.

Все вещи происходят из необходимости: в природе нет ни добра, ни зла.

Понимание — начало согласия.

Ссылка на авторитет не есть довод.

Крайняя гордость или крайнее унижение есть крайнее незнание самого себя.

Опыт слишком часто поучает нас, что люди ни над чем так мало не властны, как над языком своим.

Если кто воображает, что тот, кого он любит, питает к нему ненависть, тот будет в одно и то же время и ненавидеть, и любить его. Ибо, воображая, что он составляет для него предмет ненависти, он в свою очередь склоняется к ненависти к нему. Но он тем не менее любит его. Следовательно, он в одно и то же время будет и ненавидеть, и любить его.

Мы различным образом возбуждаемся внешними причинами и волнуемся, как волны моря, гонимые противоположными ветрами, не зная о нашем исходе и судьбе.

Для человека нет ничего полезнее человека.

Природа не предполагает для себя никаких целей… Все конечные причины составляют только человеческие вымыслы.

Истина — пробный камень самой себя и лжи.

Никто так не падок на лесть, как тот честолюбец, который хотел быть первым, но не смог им стать.

Зависть есть ненависть, поскольку она действует на человека таким образом, что он чувствует неудовольствие при виде чужого счастья, и наоборот — находит удовольствие в чужом несчастье.

Души побеждают не оружием, а любовью и великодушием.

Деление сущего на действительное и мысленное ложно.

Души побеждаются не оружием, а любовью и великодушием.

Если кто-либо знает, какое решение он должен принять, чтобы произвести нечто хорошее или помешать чему-либо дурному, но не делает этого, то это называется малодушием; если оно велико, то называется боязливостью.

Человеку, который стыдится, присуще желание жить честно.

Тот, кто легко поддается состраданию и трогается чужим несчастьем или слезами, часто раскаивается, — вследствие того, что мы, находясь под влиянием аффекта, легко поддаемся на ложные слезы.

Мы не чувствуем и не воспринимаем никаких других отдельных вещей, кроме тел и модусов мышления.

Такие модусы мышления, как любовь, желание и всякие другие так называемые аффекты души, могут существовать только в том случае, если в том же самом индивидууме существует идея вещи любимой, желаемой и т. д. Но идея может существовать и в том случае, если бы никакой другой модус мышления и не существовал.

Поэтому все то, что в науках не подвигает нас к нашей цели, нужно будет отбросить как бесполезное; одним словом, должны быть направлены к этой цели все наши действия и мысли.

О врачевании и очищении разума (от «идолов», мешающих нам видеть истину) говорил еще Бэкон в «Новом Органоне». Спиноза предлагает, однако, иную стратегию, основанную на строгом разграничении идей разума от идей воображения и связанных с ними «страстей» (passiones, пассивных аффектов, таких как жажда богатства, славы и чувственных наслаждений). Следующая ступень в деле усовершенствования разума – приобретение наилучшего метода познания, а затем, при помощи этого метода, построение «Философии» и расширение области разумного познания вообще.

Но прежде всего нужно придумать способ врачевания разума и очищения (expurgatio) его, насколько это возможно вначале, чтобы он удачно понимал вещи.

Вот почему стремление и любовь к знаниям, идеям, превосходнее любого другого нашего влечения.

Стремление к славе, богатству и чувственным наслаждениям способно доставить душе лишь временные, преходящие блага (зачастую чреватые гибелью для человека, а то и вовсе мнимые).

Тело человеческое (по пост. 1, ч. II) слагается из весьма многих индивидуумов различной природы, и потому (по акс. 1 после леммы 3, следующей за т. 13, ч. II) со стороны одного и того же тела может подвергаться весьма многим и различным действиям.

Первичный, фундаментальный аффект – желание (осознанное влечение) – и два производных от него: удовольствие (удовлетворенное желание) и неудовольствие (желание неудовлетворенное). Все прочие аффекты выводятся из этих трех.

Блаженство не есть награда за добродетель, но сама добродетель.

Поэтому в этой жизни прежде всего должно стремиться к тому, чтобы тело, соответствующее детству, насколько позволяет его природа и насколько это для него полезно, изменилось в другое тело, способное ко многому и соответствующее душе, обладающей наибольшим познанием себя, Бога и вещей.

А именно – в постоянной и вечной любви к Богу, иными словами – в любви Бога к людям.

В том же смысле наша любовь к себе подобным есть любовь Бога к людям.

Бог любит самого себя бесконечной познавательной любовью.

Отсюда ясно, что способность души к укрощению аффектов состоит: 1) в самом познании аффектов (см. сх. т. 4); 2) в отделении аффекта от представления внешней причины, смутно воображаемой нами (см. т. 2 и ее сх. и т. 4); 3) в том, что аффекты, относящиеся к вещам, которые мы познаем, превосходят по времени те аффекты, которые относятся к вещам, воспринимаемым нами смутно или искаженно (см. т. 7); 4) в количестве причин, благоприятствующих аффектам, относящимся к общим свойствам вещей или к Богу (см. т. 9 и 11); 5) наконец, в порядке и связи, в которые душа может привести свои аффекты.

Если, например, кто-либо заметит, что он слишком увлекается славой, пусть он подумает, в чем ее истинная польза, с какой целью должно к ней стремиться и какими средствами можно приобрести.

Точно так же должно думать о мужестве при избавлении от страха. Именно, должно перечислять и чаще воспроизводить в своем воображении обыкновенные в жизни опасности и способы, как всего лучше можно избежать и победить их присутствием духа и мужеством.

Поэтому мы в особенности должны заботиться о том, чтобы, насколько возможно, ясно и отчетливо познавать каждый аффект, дабы таким образом душа наша определялась этим аффектом к мышлению того, что она воспринимает ясно и отчетливо и в чем она находит для себя полное удовлетворение, а потому должно заботиться о том, чтобы самый аффект был отделен от представления внешней причины и соединен с представлениями истинными.

Знание лечит душу, – так можно кратко сформулировать кредо Спинозы. Чем больше я знаю, тем меньше страдаю

Всё, что душа знает о внешнем мире, она узнает через посредство аффективных состояний своего тела, поэтому люди чаще оказываются рабами аффектов, нежели властвуют над ними. Власть души над аффектами не может быть абсолютной и безусловной, как полагали стоики и Декарт. Абсолютная свобода воли – иллюзия, проистекающая из ложного отделения души от тела, непонимания природы души как идеи тела.

Таким образом, самое полезное в жизни – совершенствовать свое познание или разум, и в этом одном состоит высшее счастье или блаженство человека; ибо блаженство есть не что иное, как душевное удовлетворение, возникающее вследствие созерцательного (интуитивного) познания Бога.

Желания, вытекающие из нашей природы таким образом, что могут быть поняты через одну только нее, – это те желания, которые относятся к душе, поскольку она представляется состоящей из идей.

Человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни.

Отсюда следует, что, если бы человеческая душа имела только адекватные идеи, она не образовала бы никакого понятия о зле.

Люди суеверные, умеющие больше порицать пороки, чем учить добродетелям, и старающиеся не руководить людей разумом, но сдерживать их страхом таким образом, чтобы они скорее избегали зла, чем любили добродетель, стремятся лишь к тому, чтобы и другие были так же жалки, как они сами.

Приниженность и раскаяние, конечно, не добродетели, но уж точно – наименьшее зло

Самодовольство может возникнуть вследствие разума, и только то самодовольство, которое возникает вследствие разума, есть самое высшее, какое только может быть.

Ведь тело человеческое слагается из весьма многих частей различной природы, которые беспрестанно нуждаются в новом и разнообразном питании, для того чтобы все тело было одинаково способно ко всему, что может вытекать из его природы и, следовательно, чтобы душа также была способна к совокупному постижению многих вещей. Таким образом, указанный строй жизни является всего более согласным и с нашими началами и с общим обычае.

Разум учит нас, что необходимость искать того, что нам полезно, связывает нас с людьми, а не с животными или вещами, природа которых отлична от человеческой: по отношению к последним мы имеем то же право, какое они имеют по отношению к нам

Всякий, следующий добродетели, желает другим того же блага, к которому сам стремится, и тем больше, чем большего познания Бога достиг он.

Люди лишь постольку всегда необходимо сходны между собой по своей природе, поскольку они живут по руководству разума.

Поскольку люди подвержены пассивным состояниям, про них нельзя сказать, что они сходны по своей природе.

Разум есть главная добродетель «вещи мыслящей», посему действовать разумно = жить добродетельно.

Все люди в той или иной мере подвержены пассивным аффектам, страстям, поскольку мощь внешних причин может превосходить – и зачастую намного превосходит – способность человека к активным действиям.

Всё, что увеличивает способность вещи к действию, является для нее «добром», а что уменьшает – «злом».

Таким образом, мы видим, что люди привыкли называть естественные вещи совершенными или несовершенными более вследствие предрассудка, чем вследствие истинного познания их.

Когда душа постигает себя самое и свою способность к действию, она чувствует удовольствие.

Кроме удовольствия и желания, составляющих страдательные состояния, существуют еще другие аффекты удовольствия и желания, которые присущи нам, поскольку мы активны.

Следовательно, в том случае, когда душа может созерцать самое себя, тем самым предполагается, что она переходит к большему совершенству, т. е. (по сх. т. 11) подвергается удовольствию, и тем большему, чем отчетливее может она воображать себя и свою способность к действию.

Человек познает самого себя только через состояния своего тела и их идеи

Мы стремимся способствовать совершению всего того, что, по нашему воображению, ведет к удовольствию, и удалять или уничтожать все то, что, по нашему воображению, ему препятствует или ведет к неудовольствию.

Это стремление, когда оно относится к одной только душе, называется волей; когда же оно относится вместе и к душе, и к телу, оно называется влечением (appetitus).

Во-вторых, оно учит, каким образом мы должны вести себя в отношении к делам судьбы, иными словами, в отношении к тому, что не находится в нашей власти, т. е. не вытекает из нашей природы: а именно, куда бы ни обернулось счастье, ожидать и переносить это спокойно, ибо все вытекает из вечного определения Бога с той же необходимостью, как из сущности треугольника следует, что три угла его равны двум прямым. В-третьих, это учение способствует общественной жизни тем, что оно учит никого не ненавидеть, не презирать, не насмехаться, ни на кого не гневаться, никому не завидовать, учит сверх того каждого быть довольным своим и готовым на помощь ближнему не из женской сострадательности, пристрастия или суеверия, но единственно по руководству разума.

Во-первых, оно учит, что мы действуем лишь по воле Бога и причастны божественной природе, и тем более, чем совершеннее наши действия и чем более и более мы познаем Бога.

Таким образом, по-видимому, опыт самым ясным образом учит нас, что воля, т. е. способность соглашаться, свободна и отлична от способности мышления. В‐третьих, можно возразить, что одно какое-либо утверждение.

Эмпирическая философия любого вида и оттенка покоится на смешении идеального с материальным, мыслей – с ощущениями.

Идеи рассудка, или «познания второго рода», абсолютно безразличны ко времени: общие свойства вещей и законы природы постигаются «под некоторой формой вечности».

Отсюда следует, что существуют некоторые идеи или понятия, общие всем людям, так как (по лемме 2) все тела имеют между собой нечто общее, что (по пред. т.) должно быть всеми воспринимаемо адекватно, т. е. ясно и отчетливо.

Образы чувств материальны, а истинными и ложными бывают только идеи.

Люди заблуждаются, считая себя свободными. Это мнение основывается только на том, что свои действия они сознают, причин же, которыми они определяются, не знают.

Никаким иным «зеркалом» для созерцания себя, кроме своего тела, душа не располагает

Тело, движущееся или покоящееся, должно определяться к движению или покою другим телом, которое в свою очередь определено к движению или покою третьим телом, это – четвертым, и так до бесконечности.

Для Спинозы «вещь» = «причина». Всякая вещь есть то, что она делает, «причиняет».

Все то, что способствует их благосостоянию или почитанию богов, люди назвали добром, противоположное ему – злом

Немногого также требует показать, что природа не предназначает для себя никаких целей и что все конечные причины составляют только человеческие вымыслы.

Таким-то образом предрассудок этот обратился в суеверие и пустил в умах людей глубокие корни. Это и было причиной, почему каждый всего более старался понять и объяснить конечные причины всех вещей. Но, стремясь доказать, что природа ничего не делает напрасно (т. е. что не служило бы в пользу людей), доказали, кажется, только то, что природа и боги сумасбродствуют не менее людей

Нет ничего, из природы чего не вытекало бы какого-либо действия.

А это, конечно, все равно что подчинять Бога фатуму. Но нелепее этого ничего нельзя сказать о Боге, который, как мы показали, составляет первую и единственную свободную причину как бытия всех вещей, так и сущности их. Поэтому я и не стану терять времени на опровержение этой нелепости…

Свое учение о свободе Спиноза позиционирует как антитезу фатализму (стоиков, например). Фаталисты подчиняют всё и вся в мире власти внешних причин, тогда как Спиноза доказывает, что любая вещь, поскольку она модус субстанции, отчасти свободна в своих действиях.

Категория случайного описывает не реальное положение вещей в природе, а лишь предел наших познавательных возможностей.

Вещи не могли быть произведены Богом никаким другим образом и ни в каком другом порядке, чем произведены.

Наше мышление есть процесс создания новых идей, в Боге же все возможные идеи существуют вечно…

Бог является «свободной причиной», поскольку делает всё, что позволяет его природа, без каких-либо внешних ограничений. Он «творит» мир не однократным действием в некий момент времени, но – постоянно, вечно.

Правда, я знаю, что многие думают, будто они могут доказать, что природе Бога свойственны высочайший ум и свободная воля; они не знают, говорят они, ничего более совершенного, что можно было бы приписать Богу, как то, что в нас самих составляет величайшее совершенство.

Если же мы рассматриваем ее, как она существует в разуме, и представляем ее как субстанцию, что весьма трудно, то она является перед нами, как мы уже достаточно доказали, бесконечной, единой и неделимой.

Они сводятся к утверждению, что вещь абсолютно бесконечная («совершеннейшая») существует в силу своей природы. Дилемма «быть или не быть» имеет смысл лишь для вещей конечных, обязанных своим существованием каким-либо внешним причинам. Вещь, которая сама себе причина, не может не существовать.

Идеи, которые мы образуем ясными и отчетливыми, представляются настолько вытекающими из одной только необходимости нашей природы, что кажутся абсолютно зависящими от одной только нашей мощи; смутные же наоборот: часто они образуются против нашей воли.

Познание должно продвигаться от одной реальной вещи к другой по цепочке причин и следствий.

Многое мы утверждаем и отрицаем потому, что это утверждение и отрицание допускает природа слов, а не природа вещей; поэтому, пренебрегши последней, мы часто принимали бы нечто ложное за истинное.

Истинная же идея, как мы показали, проста или сложена из простых идей и показывает, каким образом или почему что-либо есть или произошло.

Ложность может заключаться лишь в той связи, которую мы устанавливаем между идеями, а не в идеях как таковых. Ложных по своей природе идей не бывает. Другое дело, что люди часто принимают телесные образы чувств за идеи.

Однако идеи, которые ясны и отчетливы, никогда не могут быть ложны; ибо идеи вещей, которые воспринимаются ясно и отчетливо, суть или простейшие или составлены из простейших идей, т. е. выведены из простейших идей. Что простейшая идея не может быть ложной, это каждый сможет видеть, если только он знает, что́ есть истинное, или разумное, и вместе с тем что́ есть ложное.

Отсюда вытекает логический рецепт для устранения фикций: упрощайте сложное, стремитесь добраться до самых простых начал, элементов.

Фикция, описанная выше, представляет собой суждение (утверждение или отрицание) о возможном существовании некой вещи или события.

Предметом же четвертого способа восприятия являются исключительно сущности и причины вещей.

Все, что может быть средством к достижению этого, называется истинным благом; высшее же благо – это достижение того, чтобы вместе с другими индивидуумами, если это возможно, обладать такой природой.

Но любовь к вещи вечной и бесконечной питает дух одной только радостью, и притом непричастной никакой печали.

Они настолько увлекают дух, что он совсем не может мыслить о каком-либо другом благе.

Священное Писание приспособлено к аффектам и «предвзятым мнениям толпы». Оно «содержит не возвышенные умозрения и не философские вопросы, но вещи только самые простые, которые могут быть восприняты и последним тупицей». Что же это за вещи? Книга книг учит честности и скромности, состраданию и любви к ближнему. Она апеллирует к воображению и страстям, ибо ее целевая аудитория не горстка философов, а простой народ. Мало кто стремится к добродетели, руководствуясь чистым разумом. «Толпе» требуется для этого воображаемый Господь Бог – всевидящий небесный судия, милостивый и грозный. Таким его и рисует Писание, из коего «проистекает великое утешение для тех, кто небогат умом, и следует немалая польза для государства».

Одно дело – мыслить вещь, и совсем другое – понимать, каким образом она мыслится. В первом случае разум формирует идею вещи, во втором – идею идеи, или «рефлексивную идею». Рефлексия позволяет раскрыть эвристический потенциал, заключенный в любой идее. Тем самым идея превращается в метод создания других идей – в «молот» для ковки новых идей, или в логическую «норму», направляющую разум в процессе познания.

Предметом разумного познания могут быть как.

Итак, раз истина не нуждается ни в каком признаке, а достаточно иметь объективные сущности вещей или, что то же самое, идеи, чтобы исчезло всякое сомнение, то отсюда следует, что правильный метод не состоит в том, чтобы искать признак истины после приобретения идей, но правильный метод есть путь отыскания.

Если же для подтверждения истинности идеи требуется операция сравнения этой идеи с вещью вне мышления, особая процедура «верификации», это уже значит, что такая идея не является истинной: значит, я воспринял нечто «понаслышке», т. е. знаю предмет лишь.

Критерий истинности знаний заключен в самих этих знаниях, идеях, в их «объективной сущности».

Необходимо умерить страсти, положив им границы, и превратить в средства достижения истинного блага.

Стремление к славе, богатству и чувственным наслаждениям способно доставить душе лишь временные, преходящие блага (зачастую чреватые гибелью для человека, а то и вовсе мнимы.

Толпе чужд безличный Бог Спинозы, схожий с человеком не более, чем созвездие Пса – с лающим другом человека. Бог философа не нуждается в том, чтобы его славили, склоняли пред ним колени, возносили молитвы и приносили жертвы. Вместо этого он велит человеку деятельно усовершенствовать тело и разум, свои отношения с другими людьми и с окружающим миром. Храм этого Божества – вся Вселенная, а его служители – все разумные существа, испытывающие любовь к познанию

Мало кто стремится к добродетели, руководствуясь чистым разумом. «Толпе» требуется для этого воображаемый Господь Бог – всевидящий небесный судия, милостивый и грозный. Таким его и рисует Писание, из коего «проистекает великое утешение для тех, кто небогат умом, и следует немалая польза для государства».

Мир есть не отсутствие войны, но добродетель, проистекающая из твёрдости духа.

Свободный человек ни о чем так мало не думает, как о смерти, и мудрость его состоит в размышлении о жизни, а не о смерти.

Ничего не происходит в отличие от природы.

Бегство вовремя должно приписать такому же мужеству свободного человека, как и битву.

Кто ни разумом, ни состраданием не склоняется к помощи другим, тот справедливо называется бесчеловечным.

Люди не создают себя, а только генерируют себя, и их тела уже существуют ранее, хотя и в другой форме.

Чем человек разумнее, тем у него более развито чувство ответственности за свои поступки, тем он воспитаннее и добрее.

Ревность есть любовь, полная ненависти к любимому человеку и зависти к другому, пользующемуся его любовью.

Человек, руководствующийся разумом, является более свободным в государстве, где он живет сообразно с общими постановлениями, чем в одиночестве, где он повинуется только самому себе.

Если бы каждый имел свободу толковать публичное право по своему усмотрению, ни одно государство не могло бы существовать.

Человек свободный выбирает бегство с тем же мужеством или присутствием духа, как и сражение.

Люди считают, что они свободны лишь постольку, поскольку им позволено повиноваться своим страстям, а будучи принуждены жить по предписанию закона, они думают, что поступаются своим правом.

Человек свободный никогда не действует лживо, но всегда честно.

Божественная справедливость допускает… чтобы дьявол безнаказанно обманывал людей, но не терпит, чтобы эти люди, несчастным образом обманутые и совращенные им, остались безнаказанными.

Стыд есть известная печаль, возникающая в человеке, когда он видит, что его поступки презираются другими.

Философы смотрят на аффекты, как на пороки, в которые люди впадают по своей вине.

Всякая любовь, имеющая причиной не свободу духа, а что-либо иное, легко переходит в ненависть.

Сострадание есть неудовольствие, сопровождаемое идеей зла, приключившегося с другим, кого мы воображаем себе подобным.

Стремление делать что-либо или не делать ради того только, чтобы понравиться другим людям, называется честолюбием.

Бог — это добровольная причина всех вещей.

Ревность есть забота о том, чтобы одному наслаждаться достигнутым и удержать его.

Если это правда, что религия, в той форме, в которой апостолы раскрыли ее в своих проповедях, то есть посредством простого повествования о жизни Христа, не попадает в сферу разума, то верно и то, что с помощью естественного света каждый человек может легко понять его сущность, которая, как и вся доктрина Христа, состоит прежде всего в моральных учениях.

Страх есть причина, благодаря которой суеверие возникает, сохраняется и поддерживается.

Когда остаёшься один, нужно точно знать, с кем ты остаёшься.

Я научился не насмехаться, не причитать, не гневаться, а понимать поступки людей.

Порядок и связь идей те же, что и порядок и связь вещей.

Тот, кто хочет все регулировать законами, тот скорее возбудит пороки, нежели исправит их.

Худшие враги — из бывших друзей: бьют по твоим слабостям, им одним ведомым, по наиболее уязвимому месту.

Не отказывай сразу, пусть разочарование приходит по капле.

Не выставляй напоказ всё, что имеешь, — назавтра уже никого не удивишь.

Прежде, чем затеешь шутку, надо знать предел терпения у того, над кем хочешь подшутить.

Даже вежливость бывает оскорбительна, когда подчёркивается.

За легкое дело берись как за трудное, а за трудное — как за лёгкое. В первом случае, дабы уверенность не перешла в беспечность; во втором, неуверенность — в робость. Вернейший путь не сделать дело — заранее считать его завершённым.

Уважай себя, если хочешь, чтобы тебя уважали.

Лучшая месть — забвение, оно похоронит врага в прахе его ничтожества.

Одни друзья хороши вдали, другие — вблизи; тот, кто не очень пригоден для беседы, бывает превосходен в переписке. Расстояние сглаживает изъяны, невыносимые при близком общении.

Не связывайся с теми, кому нечего терять. Поединок будет неравный.

Лучше пусть тебя просят, чем благодарят: зависимые полезнее любезных.

Штука не в том, чтобы тебя при входе приветствовала толпа — приятно войти всякий сумеет, — но чтобы о твоем уходе жалели. Счастье редко сопутствует уходящим: оно радушно встречает и равнодушно провожает.

Насколько человек глубок, настолько он личность. Всегда и во всём — внутри должно быть больше, чем снаружи.

Лёгким кажется слово тому, кто его бросит, но тяжёлым тому, в кого угодит.

Порядочность обнаруживается в речах, но куда вернее — в делах.

Благоразумие в беседе важней, чем красноречие.

Так много надо знать, так мало дано жить, а жизнь без знания — не жизнь.

Непринуждённость во всем. Она животворит достоинства, вдохновляет речи, одушевляет дела, красит всё прекрасное в человеке.

Кого ничто не сердит, у того нет сердца, а бесчувственный не может быть личностью.

Чрезмерная простота в обхождении отдаёт пошлостью.

Возможные горести превратить в радости — значит уметь жить.

Никогда не действуй в пылу страстей — все сделаешь не так.

Старайся не прослыть обманщиком, хоть сегодня и невозможно прожить, не будучи таковым. Самая большая твоя хитрость должна состоять в том, чтобы не показать свою хитрость.

Не всякое продолжение есть развитие.

Умей владеть собой, дабы ни в счастье, ни в не счастье тебя не осудили за несдержанность, но дивились бы высоте духа.

Молчание — алтарь осторожности.

Презрения достоин высокий ум, примененный для низких целей.

Иные могли бы стать учёными, если бы не думали, что уже стали ими.

Многие не теряют разума лишь потому, что его не имеют.

Не всякую правду сказать можно: об одной умолчи ради себя, о другой — ради другого.

Некоторые ценят книги по их объему, точно написаны они для упражнения рук, а не ума.

Прикидывающийся глухим слышит больше, чем хотел бы.

Надежда — мастерица подделывать истину.

Миролюбивый — долговечный. Хочешь жить, давай жить другим. Миролюбцы не просто живут, они блаженствуют. Надо все видеть, все слышать и — молчать.
День без ссор — крепкий сон. Жить долго и жить отрадно — жить за двоих, и это плод мира. Кто не тревожится о том, что его не касается, — наслаждается всем. Из всякого пустяка делать проблему — самое пустое занятие. Глупо и скорбеть всей душой о том, что для тебя не важно, — одновременно не пошевельнув пальцем в том, что для тебя существенно.

Сдержанностью своей выведешь сдержанность другого из границ — тут то и обнаружатся его желания, хотя сердце его было непроницаемо.

Мудрый ценит всех, ибо в каждом замечает хорошее.

Мечты не приведут тебя никуда, а вот хороший пинок под зад закинет куда надо.

От брака фантазии с желанием рождается нечто большее, чем дозволяет жизнь.

Все люди о себе высокого мнения — и тем больше мнят, чем меньше стоят.

Лучше обмануться в цене, чем в товаре.

Не терзай себя недовольством — это малодушие, но и самодовольство — малоумие.

С доблестью не шутят: не решишься, отступишь раз, придется отступить второй раз, и так – до последнего: в конце концов перед тобой окажется все то же препятствие, что и вначале, – не лучше ли было решиться сразу?

Искренних любят, но обманывают.

Две вещи быстро приканчивают человека: глупость и распутство. Одни потеряли жизнь потому, что хранить её не умели, и другие — потому, что не хотели.

Понимать жизнь и разбираться в людях — далеко не одно и то же. Великая премудрость — постигать характеры и улавливать настроения.

Увидишь одного льва, ты видел всех; увидишь одну овцу, тоже видел всех; но увидеть одного человека — это увидеть только одного человека, да и того не распознать.

Не желай своим друзьям великих удач, если не хочешь их потерять.

Заранее извиняться — обвинять себя.

Порой лучшее лекарство от беды — забыть о ней, но о самом лекарстве этом мы забываем.

Мир полон дураков, да никто глупости своей не замечает, даже не подозревает.

Мир полон дураков, да никто глупости своей не замечает, даже не подозревает.

Когда ведешь разговор или спор, веди его так, как если бы ты играл в шахматы.

С женщинами нет житья, но и без них его нет.

Дабы в беседе быть приятным, приноравливайся к характеру и уму собеседников. Не строй из себя цензора чужих слов и выражений, иначе тебя сочтут педантом; тем более не придирайся к мыслям и суждениям, а то тебя будут избегать, даже вовсе от тебя отвернутся.

Завистник не один раз умирает, а столько, сколько похвал слышит сопернику.

В двадцать лет царит чувство, в тридцать — талант, в сорок — разум.

Не надо всегда острить. Благоразумие познаётся в серьёзном, оно ценится выше, чем остроумие. Кто вечно острит — пустой человек.

Учтивый способ не отказывать прямо — переменить разговор; иногда же нет ничего умнее, чем прикинуться непонимающим.

При непогоде житейской всего лучше сложить руки и выждать, пока буря уляжется; отступишь сейчас — победишь потом. Ручей и от ветерка замутится, и вода станет прозрачна не твоими стараниями, а когда от нее отойдешь. Нет лучшего средства от неурядиц, чем предоставить им идти своим чередом, — все как-нибудь уладится.

К каждому подбирать отмычку. В этом — искусство управлять людьми. Для него нужна не отвага, а сноровка, умение найти подход к человеку. У каждого своя страстишка — они разные, ибо различны природные склонности. Все люди — идолопоклонники: кумир одних — почести, других — корысть, а большинства — наслаждение. Штука в том, чтобы угадать, какой у кого идол, и затем применить надлежащее средство, ключ к страстям ближнего. Ищи перводвигатель: не всегда он возвышенный, чаще низменный, ибо людей порочных больше, чем порядочных. Надо застать натуру врасплох, нащупать уязвимое место и двинуть в атаку ту самую страстишку — победа над своевольной натурой обеспечена.

Не лгать, но и всей правды не говорить. Ничто не требует столь осторожного обращения, как правда, — это кровопускание из самого сердца нашего.

Многим славу создали их враги.

Есть люди со свойством той посуды, что впитывает запах первой налитой в неё жидкости, — что благовонной, что вонючей.

Глуп, кто глупцов не узнает, и ещё глупее тот, кто, распознав, от них не уходит.

Мёртвого льва даже зайцы лягают.

Наводить на мысль — это более тонко, чем приводить на память.

То, что приятнее всего было бы забыть, мы лучше всего помним.

Истина — удел немногих, заблуждение же обычно и повсеместно.

Для кого нет злых, для того нет и добрых.

Тщеславная суетливость всегда несносна, в делах же смехотворна.

Человек стоит столько, во сколько другие его оценят.

О человеке судят по его друзьям.

Забывать — это скорее благодать, чем искусство.

Из сострадания к неудачнику не навлекать на себя немилость удачливого. Счастье одних нередко зиждется на несчастье других; не будь поверженных, не было бы и вознесенных. Неудачники обычно внушают жалость — этой жалкой милостыней мы как бы возмещаем немилость Фортуны.

Всегда чего-то желать — дабы не стать несчастным от пресыщения счастьем. Тело дышит, дух жаждет. Обладай мы всем, нам всё было бы немило, скучно; даже уму должно приберегать нечто ему неведомое, возбуждающее любознательность. Надежда вдохновляет, пресыщение губит. Даже награждая, не удовлетворяй вполне; когда нечего желать, жди зла: счастье это — злосчастное. Кончаются желания, начинаются опасения.

Никогда не показывай полдела — пусть любуются в законченном виде. Начало всегда нескладно, и нескладный этот образ остается в воображении: память о нем мешает насладиться вещью, уже завершенной.

Ищи любви, идущей не столько от сердца, сколько от разума, — она-то достойна личности.

Поступки — плоды помыслов. Были разумны помыслы — будут хороши поступки.

Всегда и во всем впереди шествует Ложь, увлекая глупцов пошлой своей крикливостью. Последнею и поздно приходит Правда, плетясь вслед за хромым Временем… На поверхности всегда обман, на него-то наталкиваются люди поверхностные. Подлинная же суть замыкается в себе, дабы её лучше ценили знающие и разумеющие.

Врагом способен стать любой, другом — далеко не каждый.

Глупы все, кто глупцами кажутся, и половина тех, что не кажутся.

Одна неудача — сто удач перетянет.

Убедить в дурном может всякий, дурному охотно верят, даже неправдоподобному.

Господство над своими страстями — свойство высшего величия духа. Сама эта возвышенность ограждает дух от чуждых ему низменных влияний. Нет высшей власти, чем власть над собой, над своими страстями, чем победа над их своеволием.

Глупец тот, кого губит избыток ума.

Для вкуса, как и для ума, необходима культура.

Очень мало есть людей, которые были бы в состоянии делать добро; почти все умеют делать зло.

Половина людей смеётся над другой половиной, и обе равно глупы.

Желание — мера ценности. Хороший вкус советует даже телесную жажду разжигать, но не утолять; хорошо, да мало — вдвойне хорошо. Во второй раз всё кажется куда хуже. Пресыщение вредит удовольствию, вселяет отвращение даже к веками признанному величию. Верный способ быть приятным: захватить аппетит в тот миг, когда голод его разжёг, и — оставить под голодком. Уж ежели ему раздражаться, то лучше от нетерпеливого желания, нежели от досадной сытости: наслажденье выстраданное вдвойне сладостно.

Разум без благоразумия — двойное безумие.

Лучший способ достигнуть желаемого — пренебречь.

Видя в людях дурное, не радуйся, тем более не обсуждай. Сплетник ненавистен вовеки. Скажешь худое, услышишь худшее.

Не поддаваться пошлой переменчивости настроения. Велик тот, кто не подвластен прихотям.

Общаться с теми, от кого можно научиться. Да будет твое общение с друзьями школой знаний, а беседа — изысканно приятным обучением: смотри на друзей как на наставников и приправляй пользу от учения наслаждением от беседы.

Человек, умеющий ждать. Он должен обладать и большим мужеством и немалым терпением. Никогда не спеши и не горячись. Научись властвовать собой, тогда будешь властвовать другими. К благоприятному случаю приходится идти долгими путями времени.

Всегда приступай к задуманному смело, не боясь показаться дерзким и самонадеянным. Боязнь провала у того, кто берется за дело, — это уже провал. Рискованно действовать, когда имеются сомнения в правильности поступка; в таких случаях безопаснее ничего не предпринимать.

Огласить замысел — погубить его: тогда в нём загодя находят недостатки, а потерпит неудачу — окажется злосчастным вдвойне.

Кто чувствителен к мелочам, выказывает мелкую душу.

Речи — тени поступков: речи женского пола, поступки — мужского.

В любой неприятности искать смысл — занятие, лишенное смысла.

Вот жизнь человека: в двадцать лет — павлин, в тридцать — лев, в сорок — верблюд, в пятьдесят — змея, в шестьдесят — собака, в семьдесят — обезьяна, в восемьдесят — ничто.

Говорить кстати лучше, нежели говорить красноречиво.

Есть люди, что одним щелчком по весам обращают недовешенное железо в полновесное золото.

Защита дурного деяния хуже самого деяния.

Не давай себя опутывать обязательствами всем и каждому — станешь рабом, причем всеобщим… Лучше пусть от тебя зависят многие, нежели тебе зависеть от одного.

Не жди, пока вода подойдет к горлу, уходи заранее; зрелым размышлением предотвращай жестокость ударов.

Не позолотчик создает божество, а поклонник.

Не умеешь нести бремя невзгод — усугубляешь их тяжесть.

Разумному больше пользы от недругов, чем глупцу от друзей.

Хочешь уважения — не начинай с оскорбления.

Знайте, как использовать врага для собственной выгоды. Следует научиться хватать меч не за острие, которое поранит вас, но за рукоятку, что позволит защитить себя. Мудрец получит больше пользы от своих врагов, чем глупец от своих друзей.

Знай, как можно применять глупость: самый мудрый человек иногда разыгрывает эту карту. Бывают случаи, когда высшая мудрость состоит в том, чтобы прикинуться глупым, — ты должен не быть невеждой, а уметь сыграть его. Не слишком правильно быть мудрецом среди дураков и нормальным среди лунатиков. Тот, кто изображает глупца, не глуп. Лучший способ добиться хорошего отношения со всеми — надеть на себя шкуру самого тупого из простаков.

Мы есть то, что о себе внушили сами и то, что о нас нам внушили другие.

Если я люблю, я забочусь, то есть я активно участвую в развитии и счастье другого человека, я не зритель.

Человек превратился в товар и рассматривает свою жизнь как капитал, который следует выгодно вложить. Если он в этом преуспел, то жизнь его имеет смысл, а если нет – он неудачник. Его ценность определяется спросом, а не его человеческими достоинствами: добротой, умом, артистическими способностями.

Без веры невозможна жизнь человека. Вопрос в том, какой будет вера будущих поколений: рациональной или иррациональной. Будет ли это вера в вождей, машины, успех; или это будет непоколебимая вера в человека и его силы, основанная на опыте собственной плодотворной деятельности.

Счастье — не какой-то божий дар, а достижение, какого человек добивается своей внутренней плодотворностью.

История человечества начинается с акта непослушания, что в то же время есть начало его освобождения и интеллектуального развития.

Вряд ли есть ещё какая-нибудь деятельность или инициатива, которая начинается с такими огромными надеждами и ожиданиями и так регулярно заканчивается провалом, как любовь.

Есть замечательная пословица: «Каждый хочет иметь друга, но не каждый хочет им быть».
Сейчас всё чаще мы хотим «иметь». «Хочу ребёнка» — вместо «хочу быть матерью», «хочу иметь мужа» — вместо «хочу быть женой» и т. п.
За этими тонкостями языка стоит отношение человека к жизни, его девиз: или — я для кого-то, или — кто-то для меня… В своём желании иметь мы ломаем жизни, разбиваем сердца — и страдаем от одиночества…
«Человеку обладающему» всегда будет мало того, что есть. Мало денег, мало власти, мало одной жены, мало друзей, мало веселья, мало самого себя. Потребитель, не имея собственной сути, состоит из того, чем он обладает.

Эволюция человечества свидетельствует о том, что за исключением ряда примитивных обществ социум строится по принципу управления и эксплуатации большинства его членов незначительным меньшинством. Управление большинством осуществляется посредством применения силы, однако одного этого фактора недостаточно. Сознание большинства должно быть заполнено в основном вымыслами и заблуждениями, в результате чего оно по собственной воле соглашается подчиняться меньшинству.

Сама смерть ужасна, но мысль о том, что придется умереть, так и не пожив, невыносима.

Если другие люди не понимают нашего поведения — ну и что? Их требования, чтобы мы делали только то, что они понимают, попытка продиктовать нам. Если это «необщительно» или «иррационально» в их глазах, пусть будет так. Главным образом, они негодуют на нашу свободу и нашу храбрость, и хотят быть нами. Мы не должны никому объяснять и отчитываться, пока наши действия не причиняют боль или не посягают на них. Сколько жизней было разрушено этой потребностью «объяснить», которая обычно подразумевает, что объяснение «понято», то есть одобрено. Позволь своим делам быть оценёнными, но знай, что свободный человек должен давать объяснение только себе, обращаясь к причинам и совести, и некоторым, у кого может быть оправданное требование к объяснению.

Сегодня мы имеем дело с индивидуумом, ведущим себя подобно автомату, который не знает и не понимает самого себя. Знает он лишь того человека, которого ожидают в нем видеть — человека, который язык общения заменил бессмысленным лепетом, живой смех — синтетической улыбкой, чья истинная боль сменилась чувством тупого отчаяния. Об этом человеке можно сказать две вещи. Первое — что он страдает от утраты непосредственности и индивидуальности, и это может оказаться неизлечимой болезнью. Второе — он мало чем отличается от нас и от миллионов тех, кто ходит по этой земле.

Для человека все важно, за исключением его собственной жизни и искусства жить. Он существует для чего угодно, но только не для самого себя.

Болезнь — в сущности не что иное, как желание того, чего не стоило бы желать.

Человек свободен, только если он может выбирать. А выбирать он может, только если знает достаточно много, чтобы сравнить.

Только тот, кто верен себе самому, может быть верен другим.

Осознание своего одиночества и отъединенности, своей беспомощности перед силами природы и общества превращает его отъединенное, расколотое существование в невыносимую тюрьму. Переживание отъединенности вызывает тревогу; более того, это источник всякой тревоги. Быть отъединенным означает быть отрезанным, без какой-либо возможности использовать свои человеческие силы. Следовательно, это значит быть беспомощным, неспособным активно влиять на мир – вещи и людей, это означает, что мир может вторгаться в меня, а я не в состоянии реагировать.

Есть лишь одна форма близости, которая не тормозит развития личности и не вызывает противоречий и потерь энергии, — это зрелая любовь; этим термином я обозначаю полную близость между двумя людьми, каждый из которых сохраняет полную независимость и в каком-то смысле отделённость. Истинная любовь не вызывает конфликтов и не приводит к потерям энергии, поскольку она сочетает две глубокие человеческие потребности: в близости и в независимости.

Человек начинает понимать, что он – это полноценная, активная, творческая личность, и что единственный смысл жизни – это сама жизнь.

Человек должен иметь возможность отнести себя к какой-то системе, которая бы направляла его жизнь и придавала ей смысл; в противном случае его переполняют сомнения, которые в конечном счёте парализуют его способность действовать, а значит, и жить.

Уважение к уникальности, культивирование уникальности каждого человека – это ценнейшее достижение человеческой культуры.

Большинство людей считают, что отказаться от своей ориентации на обладание слишком трудно: любая попытка сделать это вызывает у них сильное беспокойство, будто они лишились всего, что давало им ощущение безопасности, будто их, не умеющих плавать, бросили в пучину волн. Им невдомёк, что, отбросив костыль, которым служит для них их собственность, они начнут полагаться на свои собственные силы и ходить на собственных ногах.

Быть означает давать выражение всем задаткам, талантам и дарованиям, которыми наделён каждый из нас. Это значит преодолевать узкие рамки своего собственного «я», развивать и обновлять себя и при этом проявлять интерес и любовь к другим, желание не брать, а давать.

Ни самые прекрасные, ни самые отвратительные устремления человека не заложены в нём биологически, от природы; они – результат социального процесса.

Психически здоровый человек в состоянии примириться с парадоксом, состоящим в том, что каждый из нас — наиважнейшая часть Вселенной и в то же время не важнее мухи или былинки.

Под обладанием и бытием я понимаю… два разных вида самоориентации и ориентации в мире, две различные структуры характера, преобладание одной из которых определяет всё, что человек думает, чувствует и делает.

Я убеждён, что никто не может «спасти» своего ближнего, сделав за него выбор. Всё, чем может помочь один человек другому – это раскрыть перед ним правдиво и с любовью, но без сантиментов и иллюзий, существование альтернативы.

Всевозможные философы и религиозные деятели пытаются убедить своих учеников и последователей в том, что животные — не более, чем машины без души. Но любой, кто когда-нибудь держал у себя дома животное — будь то собака, птица или даже мышь, — знает, что эта теория — наглая ложь, выдуманная для того, чтобы оправдать жестокость.

Расист разрушает принцип равенства, придавая большее значение интересам своей расы. Противник равенства полов нарушает принцип равенства, отдавая предпочтение интересам своего пола. Аналогичным образом тот, кто проводит дискриминацию по виду, допускает, чтобы интересы его вида ставились выше интересов других видов (нечеловека). Но во всех случаях принцип один и тот же.

Дискриминация живых существ исключительно для пользы своего вида является формой предрассудка.

Все аргументы, доказывающие превосходство человека, не могут разрушить один жесткий факт: по страданию животные — нам равны.

Мы должны говорить от имени тех, кто не может говорить за себя.

Люди могут надеяться, что мясо, которое они покупают, получено от животного, которое умерло без боли, но на самом деле они просто не хотят об этом знать. Однако те, кто своими покупками требуют, чтобы животных убивали, не заслуживают быть отделенными от какого-либо аспекта производства мяса, которое они покупают.

Протестовать по поводу корриды в Испании, поедания собак в Южной Корее или забоя тюленей в Канаде, продолжая есть яйца кур, которые всю жизнь провели в клетках, или телятины от телят, которые были лишены их матерей — все равно, что обличать апартеид в Южной Африке, прося своих соседей не продавать свои дома чернокожим.

Суть вовсе не в личной непорочности. Не поддерживать жестокое обращение с животными — и убеждать других не поддерживать его — в этом суть.

Я не ставлю под сомнение искренность вегетарианцев, которые мало интересуются освобождением животных, потому что они отдают приоритет другим проблемам; но когда невегетарианцы говорят, что «человеческие проблемы на первом месте», я не могу не задаться вопросом, что именно они делают для людей, что заставляет их продолжать поддерживать расточительную, беспощадную эксплуатацию сельскохозяйственных животных.

Помощь, как принято считать, не является благотворительным делом, которое достойно похвалы. Это то, что каждый должен делать.

Прекратив выращивать и убивать животных ради еды, мы можем сделать так, чтобы людям стало доступно так много дополнительной пищи, что при правильном распределении они могли бы устранить голод и недоедание на этой планете. Освобождение животных — это и освобождение человека.

Если мы в силах предотвратить что-то плохое, не жертвуя при этом чем-либо сопоставимым моральному значению ситуации, то мы должны сделать это, следуя морали.

Если отдавать предпочтение в жизни существу просто потому, что оно является членом нашего вида, это ставит нас в одно положение с расистами, которые отдают предпочтение тем, кто является членами их расы.

Жить с человеком надо так, чтобы прощаясь с тобой, он вздыхал не только от облегчения.

Удар судьбы в лоб означает, что не возымели действия её пинки в зад.

Часы не показывают время, а символизируют его.

Когда в жизни нет любви, в ней нет и жизни.

Не только думай, когда выбираешь, но и тщательно выбирай, о чем думаешь.

Жизненная позиция: ненавижу! Диагноз: общее отупение на почве крайнего эгоизма.

Перед тем, как сказать, подумай: не оскорбят ли твои слова твою мысль?

Чужая душа — потёмки, особенно если повернуться к ней задом.

Если в глазах человека светится ум — вам туда не попасть.

Понимание другого начинается с понимания его заблуждений.

Если я сам до такой степени себе противен, то каково остальным?

Стену непонимания следует разбирать по кирпичу.

Слабый человек — это тот, на которого можно без толку потратить сколько угодно сил.

Бог исполняет все наши желания. Следует только иметь в виду, что Он слушает не букву, а дух желания и интерпретирует его со Своей точки зрения.

Если сердце молчит, отказывает и память.

Между «не могу» и «не хочу» имеется пропасть, наполненная самообманом.

Отношения между людьми редко бывают человеческими.

Откровение всегда истинно. Ошибочной бывает интерпретация.

Помогая другому в поисках истины, помни, что она находится в глубине его, а не твоей души.

Либо жизнь идет мимо, либо приходится через нее проламываться.

Особенно трудно угодить женщине, у которой вместо личного сознания — общественное.

Оставаясь наедине со своими мыслями, следи, чтобы они не заскучали.

Человек прекрасно слышит голос разума, но он ему противен.

Дороги судьбы, как правило, проселочные.

В кладовой моей памяти имеется обширная дыра — очевидно, в четвертое измерение.

Общение без духовной цели есть скорейшая дорога в ад.

Произведение искусства возражает против того, чтобы на нем стояла фамилия автора.

Зная, как надо себя вести и как не надо себя вести, хорошо еще понять, что делать в остальных случаях.

Настоящая тяжесть невидима. Истинная сила неощутима.

Когда судьба ставит тебе палки в колёса, ломаются лишь негодные спицы.

В силу хамского слова верят все.

Почему нас раздражает чужое самолюбование? Довольно очевидно.

Слёзы, которыми плачешь по себе, ядовиты.

До аскетизма нужно дорасти.