Михаил Шолохов жил довольно в смутное время и успел попробовать себя во многих сферах деятельности: занимался делопроизводством, помогал взрослым преодолеть безграмотность, выполнял функции налогового инспектора, играл в народном театре и создавал пьесы для него. Особенно хорошо Михаилу давалось писательство. В данной подборке собраны лучшие цитаты из книг Михаила Шолохова.
А было так: столкнулись на поле смерти люди, еще не успевшие наломать рук на уничтожении себе подобных, в объявшем их животном ужасе натыкались, сшибались, наносили слепые удары, уродовали себя и лошадей и разбежались, вспугнутые выстрелом, убившим человека, разъехались, нравственно искалеченные. Это назвали подвигом.
Не лазоревым алым цветом, а собачьей бесилой, дурнопьяном придорожным цветет поздняя бабья любовь.
Дуняшка – отцова слабость – длиннорукий, большеглазый подросток, да Петрова жена Дарья с малым дитем – вот и вся мелеховская семья.
Сучка не захочет – кобель не вскочит.
Со стороны глядеть – не так уж она была из себя видная, но ведь я-то не со стороны на нее глядел, а в упор. И не было для меня красивей и желанней ее, не было на свете и не будет!
Жена Прокофия умерла вечером этого же дня. Недоношенного ребенка, сжалившись, взяла бабка, Прокофьева мать.
До самой смерти, до последнего моего часа, помирать буду, а не прощу себе, что тогда ее оттолкнул!..
Под уклон сползавших годков закряжистел Пантелей Прокофьевич: раздался в ширину, чуть ссутулился, но все же выглядел стариком складным. Был сух в кости, хром (в молодости на императорском смотру на скачках сломал левую ногу), носил в левом ухе серебряную полумесяцем серьгу, до старости не слиняли на нем вороной масти борода и волосы, в гневе доходил до беспамятства и, как видно, этим раньше времени состарил свою когда-то красивую, а теперь сплошь опутанную паутиной морщин, дородную жену.
Старший, уже женатый сын его Петро напоминал мать: небольшой, курносый, в буйной повители пшеничного цвета волос, кареглазый; а младший, Григорий в отца попер: на полголовы выше Петра, хоть на шесть лет моложе, такой же, как у бати, вислый коршунячий нос, в чуть косых прорезях подсиненные миндалины горячих глаз, острые плиты скул обтянуты коричневой румянеющей кожей. Так же сутулился Григорий, как и отец, даже в улыбке было у обоих общее, звероватое.
Захотелось мне им, проклятым, показать, что хотя я и с голоду пропадаю, но давиться ихней подачкой не собираюсь, что у меня есть свое, русское достоинство и гордость и что в скотину они меня не превратили, как ни старались.
Помните одно: хочешь живым быть, из смертного боя целым выйтить – надо человечью правду блюсть.
По артериям страны, по железным путям к западной границе гонит взбаламученная Россия серошинельную кровь…
Так необычайна и явна была сумасшедшая их связь, так исступленно горели они одним бесстыдным полымем, людей не совестясь и не таясь, худея и чернея в лицах на глазах у соседей, что теперь на них при встречах почему-то стыдились люди смотреть.
Так и с Аксиньей: на вызревшее в золотом цветенье чувство наступил Гришка тяжелым сыромятным чириком. Испепелил, испоганил – и все.
Встает же хлеб, потравленный скотом. От росы, от солнца поднимается втолоченный в землю стебель; сначала гнется, как человек, надорвавшийся непосильной тяжестью, потом прямится, поднимает голову, и так же светит ему день, и тот же качает ветер…
Травой зарастают могилы, – давностью зарастает боль. Ветер зализал следы ушедших, – время залижет и кровяную боль, и память тех, кто не дождался родимых и не дождется, потому что коротка человеческая жизнь и не много всем нам суждено истоптать травы…
В годину смуты и развратаНе осудите, братья, брата.
Два осиротевших человека, две песчинки, заброшенные в чужие края военным ураганом невиданной силы… Что-то ждет их впереди? И хотелось бы думать, что этот русский человек, человек несгибаемой воли, выдюжит, и около отцовского плеча вырастет тот, который, повзрослев, сможет все вытерпеть, все преодолеть на своем пути, если к этому позовет его Родина.
Григорий с внезапным чувством острой жалости глядел на мертвый комочек, лежавший у него на ладони.
Наталья прочла и посерела. В четыре приема вошло в сердце зубчато-острое… Четыре расплывшихся слова на бумажке: «Живи одна. Мелехов Григорий».
Перемены вершились на каждом лице, каждый по-своему вынашивал в себе и растил семена, посеянные войной.
Старший, уже женатый сын его Петро напоминал мать: небольшой, курносый, в буйной повители пшеничного цвета волос, кареглазый; а младший, Григорий в отца попер: на полголовы выше Петра, хоть на шесть лет моложе, такой же, как у бати, вислый коршунячий нос, в чуть косых прорезях подсиненные миндалины горячих глаз, острые плиты скул обтянуты коричневой румянеющей кожей. Так же сутулился Григорий, как и отец, даже в улыбке было у обоих общее, звероватое. Дуняшка – отцова слабость – длиннорукий, большеглазый подросток, да Петрова жена Дарья с малым дитем – вот и вся мелеховская семья.
Видали вы когда-нибудь глаза, словно присыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть?
Суждено было Григорию Мелехову развязывать этот узелок два года спустя в Восточной Пруссии, под городом Столыпином.
Под черной стоячей пылью коклюшкового шарфа смелые серые глаза. На упругой щеке дрожала от смущения и сдержанной улыбки неглубокая розовеющая ямка. Григорий перевел взгляд на руки: большие, раздавленные работой. Под зеленой кофточкой, охватившей плотный сбитень тела, наивно и жалко высовывались, поднимаясь вверх и врозь, небольшие девичье-каменные груди, пуговками торчали остренькие соски.
Ночью отец ее, пятидесятилетний старик, связал ей треногой руки и изнасиловал.
Выметываясь из русла, разбивается жизнь на множество рукавов. Трудно предопределить, по какому устремит она свой вероломный и лукавый ход. Там, где нынче мельчает жизнь, как речка на перекате, мельчает настолько, что видно поганенькую ее россыпь, – завтра идет она полноводная, богатая…
Григорий искоса поглядывал на Наталью. И тут в первый раз заметил, что верхняя губа у нее пухловата, свисает над нижней козырьком. Заметил еще, что на правой щеке, пониже скулы, лепится коричневая родинка, а на родинке два золотистых волоска, и от этого почему-то стало муторно. Вспомнил Аксиньину точеную шею с курчавыми пушистыми завитками волос, и явилось такое ощущение, будто насыпали ему за ворот рубахи на потную спину колючей сенной трухи. Поежился, с задавленной тоской оглядел чавкающих, хлюпающих, жрущих людей.
Два осиротевших человека, две песчинки, заброшенные в чужие края военным ураганом невиданной силы… Что-то ждет их впереди? И хотелось бы думать, что этот русский человек, человек несгибаемой воли, выдюжит и около отцовского плеча вырастет тот, который, повзрослев, сможет все вытерпеть, все преодолеть на своем пути, если к этому позовет его Родина.
Одно лишь решила накрепко: Гришку отнять у всех, залить любовью, владеть им, как раньше.
Незримый покойник ютился в мелеховском курене, и живые пили его васильковый трупный запах.
Отравленная бабьим неусыпным горем, разматывалась пряжа дней.
Аккурат девятого мая, утром, в День Победы, убил моего Анатолия немецкий снайпер…
Избавь, Боже, от друзей, а с врагами мы сами управимся.
Свои неписаные законы диктует людям жизнь. Через три дня ночью Евгений вновь пришел в половину Аксиньи, и Аксинья его не оттолкнула.
Вот что значит настоящий доктор! Он и в плену и в потемках свое великое дело делал.
Одна, сдобренная турецкой примесью, текла в них кровь, и до чуднóго были они схожи в этот момент.
Но они жили почти не таясь, вязало их что-то большое, не похожее на короткую связь, и поэтому в хуторе решили, что это преступно, безнравственно, и хутор прижух в поганеньком выжиданьице: придет Степан – узелок развяжет.
Аксинью выдали за Степана семнадцати лет. Взяли ее с хутора Дубровки, с той стороны Дона, с песков. За год до выдачи осенью пахала она в степи, верст за восемь от хутора. Ночью отец ее, пятидесятилетний старик, связал ей треногой руки и изнасиловал.
Две младшие Натальины сестренки: Маришка – подросток лет двенадцати, и Грипка – восьмилетняя пройдоха и баловница – с нетерпением ожидали дня свадьбы.
В середине грудной клетки Григория словно одубело то, что до атаки суетливо гоняло кровь, он не чувствовал ничего, кроме звона в ушах и боли в пальцах левой ноги.
Аксинья привязалась к мужу после рождения ребенка, но не было у нее к нему чувства, была горькая бабья жалость да привычка.
В этот же день в амбаре Степан обдуманно и страшно избил молодую жену. Бил в живот, в груди, в спину; бил с таким расчетом, чтобы не видно было людям. С той поры стал он прихватывать на стороне, путался с гулящими жалмерками, уходил чуть не каждую ночь, замкнув Аксинью в амбаре или горенке.
Несладко бывало и украинцам, привозившим к Дону на Парамоновскую ссыпку пшеницу. Тут драки начинались безо всякой причины, просто потому, что «хохол», а раз «хохол» – надо бить.
С тех пор и пошла турецкая кровь скрещиваться с казачьей. Отсюда и повелись в хуторе горбоносые, диковато-красивые казаки Мелеховы, а по-уличному – Турки.
Видали вы когда-нибудь глаза, словно присыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть? Вот такие глаза были у моего случайного собеседника.
До того мне стало нехорошо после этого, и страшно захотелось руки помыть, будто я не человека, а какого-то гада ползучего душил… Первый раз в жизни убил, и то своего… Да какой же он свой? Он же хуже чужого, предатель. Встал и говорю взводному: «Пойдем отсюда, товарищ, церковь велика».
За недолгие дни замужней жизни она заметно похорошела и как будто раздалась в плечах и бедрах. Что-то новое появилось в выражении ее глаз, в походке, даже в манере поправлять волосы. Исчезли ранее свойственные ей неловкая угловатость движений, ребяческая размашистость и живость. Улыбающаяся и притихшая, она смотрела на мужа влюбленными глазами и не видела ничего вокруг. Молодое счастье всегда незряче…
Была семья, свой дом, все это лепилось годами, и все рухнуло в единый миг, остался я один.
– Помните одно: хочешь живым быть, из смертного боя целым выйтить – надо человечью правду блюсть.
Человека руби смело. Мягкий он, человек, как тесто, – поучал Чубатый, смеясь глазами. – Ты не думай, как и что. Ты – казак, твое дело – рубить, не спрашивая. В бою убить врага – святое дело. За каждого убитого скащивает тебе Бог один грех, тоже как и за змею. Животную без потребы нельзя губить – телка, скажем, или ишо что, – а человека унистожай. Поганый он, человек… Нечисть, смердит на земле, живет вроде гриба-поганки.
Григорий глянул на кружок, вдавленный в сукне оторванной пуговицей; пронизанный воспоминанием, в первый раз за длинный отрезок времени чуть-чуть не заплакал.
В предпоследнюю турецкую кампанию вернулся в хутор казак Мелехов Прокофий. Из Туретчины привел он жену – маленькую, закутанную в шаль женщину. Она прятала лицо, редко показывая тоскующие одичалые глаза. Пахла шелковая шаль далекими неведомыми запахами, радужные узоры ее питали бабью зависть. Пленная турчанка сторонилась родных Прокофия, и старик Мелехов вскоре отделил сына. В курень его не ходил до смерти, не забывая обиды.
Аккурат девятого мая, утром, в День Победы, убил моего Анатолия немецкий снайпер…
Коршуновы слыли первыми богачами в хуторе Татарском.
Про Григория мало говорили, – не хотели говорить, зная, что разбились у него с хуторными пути, а сойдутся ли вновь – не видно.
Григорий глянул на его белую, покрытую пылью кокарду и, спотыкаясь, пошел к коню. Путано-тяжек был шаг его, будто нес за плечами непосильную кладь; гнусь и недоумение комкали душу. Он взял в руки стремя и долго не мог поднять затяжелевшую ногу.
Хмурясь, Григорий целовал пресные губы жены, водил по сторонам затравленным взглядом.
Если нет смысла в смерти, значит, не было его и в жизни.
Любите книгу всей душой. Она не только ваш лучший друг, но и до конца верный спутник.
Это святая обязанность — любить страну, которая вспоила и вскормила нас, как родная мать.
Писатель должен прямо говорить читателю правду, как бы горька она ни была. Поэтому к оценке каждого художественного произведения нужно, в первую очередь, подходить с точки зрения правдивости и убедительности.
Здоровье — всему голова.
Идёшь ты к дому, к семье… Мать небось ждёт: сынок-кормилец вернётся, старость её пригреет, а ты, должно, близко к сердцу не принимаешь того, что она, мать твоя, белым днём чахнет по тебе, а ночьми слезами материнскими исходит… Все вы, сынки, таковские… Пока не нажил своего приплоду, до тех пор и не лежит у вас душа к родительским страданьям.
Худой ты стал, будто хворость тебя точит. Не ты хлеб ешь, а он тебя!
С каждым днём с ужасом чувствовал Гаврила, что кровно привязывается к новому Петру, а образ первого, родного, меркнет, тускнеет, как отблеск заходящего солнца на слюдяном оконце хаты. Силился вернуть прежнюю тоску и боль, но прежнее уходило всё дальше, и ощущал Гаврила от этого стыд и неловкость…
— А что же тебе снится, герой?
— Постные сны вижу, всякая дрянь снится, вроде твоей каши.
— Постные сны вижу, всякая дрянь снится, вроде твоей каши.
Хучь оно хорошее слово, как мое, и серебро, а молчание – золото.
Травой зарастают могилы, — давностью зарастает боль. Ветер зализал следы ушедших, — время залижет и кровяную боль, и память тех, кто не дождался родимых и не дождётся, потому что коротка человеческая жизнь и не много всем нам суждено истоптать травы…
Слепой сказал: «Посмотрим».
Умная у тебя голова, да дураку досталась.
— Я тебе противен после всего этого, правда?
— Это было испытание.
— Чему? Выдержке?
— Нет, чувству.
— Это было испытание.
— Чему? Выдержке?
— Нет, чувству.
Побеждает только тот, кто твердо знает, за что он сражается, и верит в свое дело.
Как пахнут волосы у этих детишек! Солнцем, травою, теплой подушкой и еще чем-то бесконечно родным. И сами они — эта плоть от плоти его, — как крохотные степные птицы…
Молодое счастье всегда незряче…
Жизнь заставит разобраться, и не только заставит, но и силком толкнет на какую-нибудь сторону.
В ладной фигуре ее и в лице была та гаснущая, ущербная красота, которой неярко светится женщина, прожившая тридцатую осень. Но в насмешливых холодноватых глазах, в движениях она еще хранила нерастраченный запас молодости. Лицо ее с мягкими, привлекательными в своей неправильности чертами было, пожалуй, самое заурядное. Лишь один контраст резко бросался в глаза: тонкие смугло красные растрескавшиеся, жаркие губы. Она охотно смеялась, но в улыбке ее сквозило что-то заученное.
Она меня истощает. Я опустошен физически и напоминаю голый подсолнечный стебель. Это не баба, а огонь с дымом.
В сущности, человеку надо очень немного, чтобы он был счастлив.
Мне весело и хорошо оттого, что день, подсиненный безоблачным небом, тоже весел и хорошо; оттого, что на душе вот такой же синий покой и чистота. Мне радостно, и больше я ничего не хочу.
На развилках, попросту говоря, ниже мотни, безнадежно порвались брюки, репнули; как переспелый задонский арбуз. Надежда на то, что шов будет держаться, — призрачна. С таким же успехом можно сшить и арбуз.
Пишу и сам собой восторгаюсь: до чего ярко сочетались во мне все лучшие чувства лучших людей нашей эпохи. Тут вам и нежно-пылкая страсть, и «глас рассудка твердый». Винегрет добродетелей помимо остальных достоинств.
Каждый дурак по-своему с ума сходит.
Мои невыплаканные слезы, видно, на сердце высохли. Может, поэтому оно так и болит?
Видали вы когда-нибудь глаза, словно присыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть?
– А на что я тебе?
– А на всю жизнь…
– А на всю жизнь…
Какие же это плечи нашим женщинам и детишкам надо было иметь, чтобы под такой тяжестью не согнуться? А вот не согнулись, выстояли!
Спроси у любого пожилого человека, приметил он, как жизнь прожил? Ни черта он не приметил!
Одному-то и курить, и помирать тошно.
Прошлое — вот как та дальняя степь в дымке. Утром я шел по ней, все было ясно кругом, а отшагал двадцать километров, и вот уже не отличишь лес от бурьяна, пашню от травокоса…
Били за то, что ты — русский, за то, что на белый свет еще смотришь, за то, что на них, сволочей, работаешь. Били и за то, что не так взглянешь, не так ступнешь, не так повернешься. Били запросто, для того, чтобы когда-нибудь да убить до смерти, чтобы захлебнулся своей последней кровью и подох от побоев. Печей-то, наверное, на всех нас не хватало в Германии.
Что-то жалко стало Иринку и детишек, а потом жаль эта утихла и стал я собираться с духом, чтобы глянуть в дырку пистолета бесстрашно, как и подобает солдату, чтобы враги не увидали в последнюю мою минуту, что мне с жизнью расставаться все-таки трудно…
Ведь детская память, как летняя зарница: вспыхнет, накоротке осветит все и потухнет.
Он же хуже чужого, предатель.
… А если в тебе бабьей закваски больше, чем мужской, то надевай юбку со сборками, чтобы свой тощий зад прикрыть попышнее, чтобы хоть сзади на бабу был похож, и ступай свеклу полоть или коров доить…
… В скотину они меня не превратили, как ни старались.
Нет, не только во сне плачут пожилые, поседевшие за годы войны мужчины. Плачут они и наяву. Тут главное — уметь вовремя отвернуться. Тут самое главное — не ранить сердце ребенка, чтобы он не увидел, как бежит по твоей щеке жгучая и скупая мужская слеза…
Старая девка и от кривого жениха не отказывается…
«Дело забывчиво, а тело заплывчиво…» А девичьи слезы – что роса на восходе солнца…
Зараз уж, видно, одинаково… Хучь сову об пенек, хучь пеньком сову, а все одно сове не воскресать…
У вас кровя заржавели от делов, а с плохой посудой и сердцу остуда!
Вы там, которые слабые! Шшупаться можно и на бозу. Долой отседова!
Как опытный пчеловод, привычно внимающий гулу потревоженой большой пчелиной семьи, Щукарь и тут сохранил выдержку и полное спокойствие.
Народ – как табун овец. Его вести надо.
Как всегда, наиболее убедительные доводы приходили после.
А ну-ка, иди-ка сюды, Михал Фомич! Я тебе полыхну по тем местам, откель ноги растуть…
— Ну, дедунюшка, попомни!
— Ты что же это, поганец, родному деду грозишь? Значит, ты мне грозишь?
— Погоди, погоди, дедунюшка! Вот выпадут у тебя зубы, я тебе жевать не буду! Лучше не проси!
— Ты что же это, поганец, родному деду грозишь? Значит, ты мне грозишь?
— Погоди, погоди, дедунюшка! Вот выпадут у тебя зубы, я тебе жевать не буду! Лучше не проси!
Таких правов не имеешь!
А женщины, скажу я тебе откровенно, самый невероятный народ. Вот она в три узла завяжется, а своего достигнет.
Если любовь к Родине хранится у нас сердцах и будет храниться до тех пор, пока эти сердца бьются, то ненависть к врагам всегда мы носим на кончиках штыков.
На чёрном фоне оттаявшей земли, всегда заманчивей и ярче белеет оставшийся кусочек снега.
В жизни не бывает так, чтобы всем равно жилось.
— Ты чего же — большевик?
— Прозвище тут ни при чем… — насмешливо и протяжно ответил Лагутин. — Дело не в прозвище, а в правде. Народу правда нужна, а ее все хоронют, закапывают. Гутарют, что она давно уж покойница.
— Прозвище тут ни при чем… — насмешливо и протяжно ответил Лагутин. — Дело не в прозвище, а в правде. Народу правда нужна, а ее все хоронют, закапывают. Гутарют, что она давно уж покойница.
Не лазоревым алым цветом, а собачьей бесилой, дурнопьяном придорожным цветет поздняя бабья любовь.
А то ить мы, знаешь, как? Пока под сердце не кольнет — ходим и округ себя ничего не видим…
Мы, в сущности, пешки на шахматном поле, а пешки ведь не знают, куда пошлёт их рука игрока…
Горько и обидно, что какие-то слизняки правят страной. Безволие, слабохарактерность, неумение, нерешительность, зачастую простая подлость — вот что руководит действиями этого, с позволения сказать, «правительства».
Жил и все испытал я за отжитое время. Баб и девок перелюбил, на хороших конях… эх!… потоптал степя, отцовством радовался и людей убивал, сам на смерть ходил, на синее небо красовался. Что же новое покажет мне жизнь? Нету нового! Можно и помереть. Не страшно. И в войну можно играть без риску, как богатому. Невелик проигрыш!
Так необычайна и явна была сумасшедшая их связь, так исступлённо горели они бесстыдным полымем, людей не совестясь и не таясь, худея и чернея в лицах на глазах у соседей, что теперь на них при встречах почему-то стыдились люди смотреть.
Падко бабье сердце на жалость, на ласку.
Что ж, стара, видно, стала Аксинья… станет ли женщина смолоду плакать оттого, что за сердце схватит случайное воспоминание?
Животное без потребы нельзя губить, а человека уничтожай. Поганый он, человек… Нечисть, смердит на земле, живет вроде гриба-поганки.
На то ты и мужчина, на то ты и солдат, чтобы все вытерпеть, все снести, если к этому нужда позвала.
Единственное, что у нас действительно есть, – это сейчас, настоящий момент.
Когда ты меняешься, то счастье, которого ты добился, смотрит на тебя как на чужака — ты говоришь ему: «Эй, это же я!», а оно отворачивается и уходит.
Тот, кто врёт о войне прошлой, приближает войну будущую.
Никогда ещё жизнь не была так драгоценна, как сегодня, когда она так мало стоит.
Патриотизм — это любовь к своей стране, ненависть к другим нациям — это национализм.
Если вы действительно хотите что-то изменить в своей жизни, единственный способ — начать делать это прямо сейчас, в этот самый момент.
Если быть с собой честным, то всегда можно проанализировать почти все происходящие за жизнь события и понять, что ты сам помогал создаваться этим ситуациям.
Как правило, начинать жизнь заново лучше всего именно там, где сейчас находишься.
Можно изменить образ мыслей, но для этого свои мысли нужно осознавать.
Какие бы мысли ни приносили нам боль, это всего лишь мысли. А их можно изменить.
То, что ты делаешь каждый день, имеет гораздо больше значения, чем то, что ты делаешь лишь иногда.
Жизнь — система кумулятивная. Одно событие дополняет другое, словно капли воды, которые, как известно, точат камень.
Если хотите измениться к лучшему, для начала пересмотрите свой образ жизни.
Если вещь не нравится, не нужна или вы просто не знаете, куда её применить, с ней пора попрощаться.
Глядите, сыны, какой туман стоит кругом. Таким же туманом черное горе висит над народом нашим. Это горе люди и ночью спят — не заспят, и днем через это горе белого света не видят. А мы с вами об этом должны помнить завсегда.
Ведь вот до чего довели человека, сволочи! Ну конечно мне, как беспартийному, вся эта религия не воспрещается. Но всё-таки не очень, не так чтобы очень фигуристо у меня получилось… Небось нужда заставит — не только такое коленце выкинешь. Смерть-то, она не родная тётка, она всем одинаково страшна — партийному и беспартийному, и всякому иному прочему человеку.
Эй! Богомолец Иван! Чойт ты по-стариковски, всё больше сверху-то елозишь? В земляной работе, как в любви — надо достигать определённой глубины! А ты всё сверху норовишь копаться! Поверхностный ты человек, Ваня!
— Парень он геройский! А рост? Ну что же рост… Недаром говорят, что мал клоп, да вонюч. Геройством берёт. Как всё равно этот самый — полководец… Ты древнюю историю изучал когда-нибудь, Некрасов?
— Чего не знаю, того не знаю, хвалиться не буду.
— Напрасно не учил, Некрасов, напрасно… Вот, к примеру, в старину был такой знаменитейший полководец. … Александр Македонсков. О какая его фамилия, хай ему сто чертей…Так о тож его заповедь насчёт противника была такая — пришёл, увидел и наследил! А наследит, собачий сын, бывало так, что противник после этого лет сто чихает, никак не опомнится!
— Чего не знаю, того не знаю, хвалиться не буду.
— Напрасно не учил, Некрасов, напрасно… Вот, к примеру, в старину был такой знаменитейший полководец. … Александр Македонсков. О какая его фамилия, хай ему сто чертей…Так о тож его заповедь насчёт противника была такая — пришёл, увидел и наследил! А наследит, собачий сын, бывало так, что противник после этого лет сто чихает, никак не опомнится!
Мать теперь узнает, как она после этого жить будет? Вот когда таких ребятишек, по-восемнадцати, по-девятнадцати лет у меня на глазах убивают, я вот плакать хочу. Мне погибать совсем другое дело, я пожилой кобель, жизнь со всех сторон нюхал. Но когда таких вот ребятишек…
— Ты лучше про свою тайную болезнь расскажи!
— Смеяться тут не над чем. Тут смех — плохой.
— У меня, если хочешь знать, окопная болезнь, вот что!
— Это что ж такое, Некрасов? Что-нибудь такое вот, этакое?
— Нет, это вовсе не то, о чем вы по своей глупости думаете. Это болезнь не телесная, а мозговая.
— Мозговая! Да у тебя же не может быть такой болезни-то! Ей же обосноваться-то не на чем! Некрасов! Ведь почвы же нету…
— А какая она из себя? Ну говори, чего тянешь!
— Видишь, как оно получилось… Весной, помнишь, Лопахин? Когда перегруппировка шла, двигались мы вдоль фронта, ночевали в Семёновке. Сотни полторы в одной избе набилось. Спали и валетами, и сидя, и по-всякому. В избе духота, жарища, надышали — сил нет. Просыпаюсь я по мелкой нужде и возомнилось мне, будто я в землянке, и чтобы мне выйти — нужно по ступенькам подняться. В памяти был, точно помню, а полез на печку. А на печке — ветхая старуха спала. Ей-то старухе лет девяносто или сто. Она уже от старости вся мохом взялась.
— Смеяться тут не над чем. Тут смех — плохой.
— У меня, если хочешь знать, окопная болезнь, вот что!
— Это что ж такое, Некрасов? Что-нибудь такое вот, этакое?
— Нет, это вовсе не то, о чем вы по своей глупости думаете. Это болезнь не телесная, а мозговая.
— Мозговая! Да у тебя же не может быть такой болезни-то! Ей же обосноваться-то не на чем! Некрасов! Ведь почвы же нету…
— А какая она из себя? Ну говори, чего тянешь!
— Видишь, как оно получилось… Весной, помнишь, Лопахин? Когда перегруппировка шла, двигались мы вдоль фронта, ночевали в Семёновке. Сотни полторы в одной избе набилось. Спали и валетами, и сидя, и по-всякому. В избе духота, жарища, надышали — сил нет. Просыпаюсь я по мелкой нужде и возомнилось мне, будто я в землянке, и чтобы мне выйти — нужно по ступенькам подняться. В памяти был, точно помню, а полез на печку. А на печке — ветхая старуха спала. Ей-то старухе лет девяносто или сто. Она уже от старости вся мохом взялась.
Понятное дело, что эта старуха сдуру возомнила… Стою я на приступке печи, а она, божья старушка, рухлядь этакая шелудивая, спросонок, да с испугу, конечно, разволновалась, и этак жалостно говорит: «Кормилец мой, ты что же это удумал, проклятый сын?» А сама мне валенком в морду тычет. И смех и грех, ей богу. Я говорю: «Бабушка, извини ты меня, ради Христа! Не шуми. И перестань ногами махать, а то, не ровен час, они у тебя при твоей старости отвяжутся. Извиняюсь, говорю, бабушка, что потревожил тебя, но только ты за свою невинность ничуть не беспокойся, холера тебя возьми». С тем и слез.
— Со старушки?
— С приступка, дурак!
— Со старушки?
— С приступка, дурак!
— Разрешите действовать, старшина?
— Действуй, тока что-то я сомневаюсь. Подведёшь ты нас, Лопахин!
— Я подведу?
— Да очень просто даже подведёшь. Это как же надо услужить бабе, чтобы она не на одного, а на двадцать семь душ харчей отпустила? Тут, шахтёр, я бы сказал, трудиться надо ого-го…
— А я с трудами не посчитаюсь!
— Ну-ну…
— Действуй, тока что-то я сомневаюсь. Подведёшь ты нас, Лопахин!
— Я подведу?
— Да очень просто даже подведёшь. Это как же надо услужить бабе, чтобы она не на одного, а на двадцать семь душ харчей отпустила? Тут, шахтёр, я бы сказал, трудиться надо ого-го…
— А я с трудами не посчитаюсь!
— Ну-ну…
Умыли мы их бл… й! Они с ходу хотели взять, нахрапом, а мы их умыли. Пускай опять идут, мы их опять умоем.
Ох, сказал бы я тебе сейчас, но не для тебя сохраняю самые дорогие и редкостные слова…
Вот и отрыли нашему лейтенанту последний окопчик…
Долетался, твою в гробину мать-то! Долетался… Вот так, Сашка, примерно надо их бить!
Улыбнулись нам раки! Твою, в три господа бога, старую каланчу…
Знаешь, Ген, мне кажется, вы такие грустные, потому что не умеете прощать ни себя, ни других.
Что за привычка у вас такая богатырская: не разобравшись, всюду копьем тыкать?
— Запомни <..> разлюбил — уходи. Нельзя без любви жить.
Война — это не театр, это не съемки, а стрельба. Это кровь.
— Мы убили их!..
— Нет, это я убил их. И это плохо. Потому что ты должен был их убить. Это не моя война — это твоя война. Моя война кончилась два месяца назад. И если ты собрался в Достоевского играть, то я ухожу.
— Нет, это я убил их. И это плохо. Потому что ты должен был их убить. Это не моя война — это твоя война. Моя война кончилась два месяца назад. И если ты собрался в Достоевского играть, то я ухожу.
Мы слышим звуки одобренья не в сладком рокоте хвалы, а в диких криках озлобленья.
Дорога-то у нас одна, да едут все по-разному…
Удивительно! Как только в бой, так у вас открываются старые раны.
Какими неумелыми казались большие черные руки отца, обнимавшие детишек. И до чего же чужим в этой мирной обстановке выглядел он — всадник, на сутки покинувший коня, насквозь пропитанный едким духом солдатчины и конского пота.
Вот вы, ученые люди, всегда так… Скидок наделаете, как зайцы на снегу! Я, брат, чую, что тут ты неправильно гутаришь, а вот припереть тебя не умею…
Я говорю об Англии с такой же завистью, с какой говорит уличный мальчишка, имеющий мать-потаскуху с проломленным носом, о приличной барыне — матери своего случайного друга-барчука.
А было так: столкнулись на поле смерти люди, еще не успевшие наломать рук на уничтожение себе подобных, в объявшем их животном ужасе натыкались, сшибались, наносили слепые удары, уродовали себя и лошадей и разбежались; вспугнутые выстрелом, убившим человека, разъехались, нравственно искалеченные.
Это назвали подвигом.
Это назвали подвигом.
Встает же хлеб, потравленный скотом. От росы, от солнца поднимается втолоченный в землю стебель; сначала гнется, как человек, надорвавшийся непосильной тяжестью, потом прямится, поднимает голову, и так же светит ему день, и тот же качает ветер…
Верующий не позволит отнять у себя свою веру ни доводами разума, ни запретами.
Этот процесс нельзя прекратить, чем больше людей приобщается к сокровищам знания, тем шире распространяется отход от религиозной веры, сперва только от её устаревших, шокирующих форм, а потом и от её основополагающих предпосылок.
Бесчисленные множества людей находят в учениях религии своё единственное утешение, лишь благодаря их помощи способны перенести тяготы жизни.
Плохо человеку, дом которого разрушен. Но тому, кто его лишился навсегда, хуже во сто крат. Разрушенное можно отстроить, а вот навек потерянное как не ищи, не сыщешь.
Надёжная, вооруженная до зубов, королевская охрана смело бросилась… наутёк.
В шахматах, где фигуры неравноценны и где им присвоены самые разнообразные и причудливые ходы, сложность (как это нередко бывает) ошибочно принимается за глубину. Между тем здесь решает внимание. Стоит ему ослабеть, и вы совершаете оплошность, которая приводит к просчету или поражению. А поскольку шахматные ходы не только многообразны, но и многозначны, то шансы на оплошность соответственно растут, и в девяти случаях из десяти выигрывает не более способный, а более сосредоточенный игрок. Другое дело шашки, где допускается один только ход с незначительными вариантами; здесь шансов на недосмотр куда меньше, внимание не играет особой роли и успех зависит главным образом от сметливости. Представим себе для ясности партию в шашки, где остались только четыре дамки и, значит, ни о каком недосмотре не может быть и речи. Очевидно, здесь (при равных силах) победа зависит от удачного хода, от неожиданного и остроумного решения. За отсутствием других возможностей, аналитик старается проникнуть в мысли противника, ставит себя на его место и нередко с одного взгляда замечает ту единственную (и порой до очевидности простую) комбинацию, которая может вовлечь его в просчет или сбить с толку.
Благотворительность с ожиданием ответной «оплаты» — это не благотворительность, а коммерческий проект.
Если кто-то пытается тебя запугать, значит, это единственное доступное ему оружие. И самым страшным делом будет уступить страху и сдать врагу всё, задаром. Поэтому никогда не бойся. Если кто-то может тебе что-то сделать, он это сделает вне зависимости от того, боишься ты или нет. А вот если тебя пытаются взять страхом — то это верный признак того, что кроме страха, у твоих врагов больше ничего нет. И, поддавшись страху, ты рискуешь проиграть всё, даже не начав игру.
Когда ты в одиночестве, никто тебя не предаст.
Природа на идиотов всегда щедра.
Чужая смерть часто вызывает больше любопытства, чем уважения.
Вот что значит жить — избрать собственный путь и встретиться лицом к лицу с последствиями своего выбора.
И у самой несчастливой жизни есть свои светлые часы и свои цветики счастья среди песка и камней.
Научитесь расставлять приоритеты в своей жизни. Или за вас это сделает кто-то другой.
Влюбиться — это как испытать дежавю. Это найти пристанище в незнакомце.
Быть самим собой – вот единственная свобода, которая мне остается.
И все-таки даже у отчаяния есть плюсы: оно заставляет по-новому взглянуть на мир.
Прошлое никогда не стирается. Старые раны всегда дают о себе знать в минуты слабости.
Что, автобус ждешь?
На войне не надо думать. Думать надо до войны. А на войне нужно выживать. А чтобы выживать — надо убивать.
— Салам, Аслан.
— Салам, Иван.
— А ты горец, Иван!
— Я на равнине живу.
— Салам, Иван.
— А ты горец, Иван!
— Я на равнине живу.
— Иван, кто такой Александр Матросов?
— Русский герой. Во время Второй мировой войны он закрыл немецкую амбразуру своей грудью.
— И что потом?
— Ничего, умер.
— Русский герой. Во время Второй мировой войны он закрыл немецкую амбразуру своей грудью.
— И что потом?
— Ничего, умер.
Правильно, что ты на войне побывал. Война из парня мужика делает. А мужиком быть правильно. В нем вся сила. Вот была во мне сила, да вышла вся…
— А знаешь, как я стреляю? Тебе нужен освободить Маргарет, Матросов. Я — Александр Матросов!
— Я русский плохо понимаю. Ты быстро говоришь.
— Я русский плохо понимаю. Ты быстро говоришь.
— У меня старший сын умный. Хочу чтобы в Москве в университете учился. У тебя связи есть?
— Есть, только это дорого будет стоить…
— Деньги у меня есть. Только читает он плохо…
— Это ничего, сейчас главное, чтоб связи были.
— Есть, только это дорого будет стоить…
— Деньги у меня есть. Только читает он плохо…
— Это ничего, сейчас главное, чтоб связи были.
Хороший чай купила — Акбар!
На, держи. Премия тебе, от НАТО! За борьбу с международным терроризмом… Это английские деньги, здесь больше двух тысяч долларов.
— А ружьё зачем?
— Так на Кавказ же ехали! [удивлённо]
— Так на Кавказ же ехали! [удивлённо]
Бывает, я бунтую
И шефа критикую.
Я спорить с ним пытаюсь,
Но тут же просыпаюсь.
И шефа критикую.
Я спорить с ним пытаюсь,
Но тут же просыпаюсь.
Люди в общем и целом переживают свою современность как бы наивно, не отдавая должное её глубинному содержанию.
Но часто не можешь удержаться от высказывания своих мнений и извиняешь себя тем, что не выдаешь их за что-то большее, чем они стоят.
Нет, наша наука не иллюзия. Иллюзией, однако, была бы вера, будто мы ещё откуда-то можем получить то, что она неспособна нам дать.
Ни один верующий не позволит этим или им подобным аргументам поколебать себя в своей вере. Верующий хранит определённую нежную привязанность к содержанию религии. Конечно, существует несчетное множество других, которые не являются верующими в том же самом смысле. Они повинуются предписаниям культуры, потому что робеют перед угрозами религии, и они боятся её, пока вынуждены считать её частью ограничивающей их реальности.
Характерной чертой иллюзии является её происхождение из человеческого желания, она близка в этом аспекте к бредовым идеям в психиатрии, хотя отличается и от них, не говоря уж о большей структурной сложности бредовой идеи. В бредовой идее мы выделяем как существенную черту противоречие реальности, иллюзия же необязательно должна быть ложной, то есть нереализуемой или противоречащей реальности.
Так, мать, утоляющая голод ребёнка, становится первым объектом его любви и, конечно, первым заслоном против всех туманных, грозящих из внешнего мира опасностей, мы бы сказали, первым страхоубежищем.
Вы знаете также, что женщинам в общем и целом приписывают так называемое «физиологическое слабоумие», то есть меньшую интеллигентность, чем мужчине. Сам факт спорен, его истолкование сомнительно, однако один аргумент в пользу вторичной, благоприобретенной природы этого интеллектуального захирения сводится к тому, что женщины пострадали под гнетом раннего запрета направлять свою мысль на то, что их больше всего интересовало, то есть на вопросы половой жизни.
Всякое добро в конечном счёте по заслугам вознаграждается, всякое зло карается, если не в этой форме жизни, то в последующих существованиях, начинающихся после смерти. Таким образом, все ужасы, страдания и трудности жизни предназначены к искуплению; жизнь после смерти, которая продолжает нашу земную жизнь так же, как невидимая часть спектра примыкает к видимой, принесет исполнение всего, чего мы здесь, может быть, не дождались.
Примечательно, что, как бы мало ни были способны люди к изолированному существованию, они тем не менее ощущают жертвы, требуемые от них культурой ради возможности совместной жизни, как гнетущий груз.
Не надо искать благородные причины для подлых поступков. Их не существует.
Воевать — это безумие. Даже если в тебя не попадет пушечное ядро и ты не потеряешь руку или ногу, ты останешься ни с чем: без денег, наград, тебе даже спасибо не скажут. Посмотри, как бывшие солдаты шатаются по округе, спившиеся и разорившиеся, им нечем гордиться, кроме всей этой болтовни о героизме.
Всякую книгу следует читать дважды: в первый раз, когда ты моложе автора, и снова — когда становишься старше.
Самоубийцы, по определению, становятся призраками — остаются привязанными к этому миру, потому что отчаянно хотят извиниться перед родными и потому что стыдятся своего поступка.
Взяв на себя ответственность за свои поступки, мы перестаём быть жертвами обстоятельств.
Ты не боишься, что тебя ранят. Знаешь: кто прячется от боли, тот прячется от самой жизни.
Время – хитрая штука. Оно не однородно. Бывают пустые дни, годы, даже десятилетия. Зацепиться не за что. Как вода без газа. А бывает год, или день, или даже полдня. И он для тебя – всё.
Оказывается, боль — это не самое страшное. Самое страшное, когда ты заперт с ней один на один.
Нет-нет, для меня слово шефа — закон.
Вперёд, никаких рассуждений!
Я только в одном глубоко убеждён —
Не надо иметь убеждений!
Вперёд, никаких рассуждений!
Я только в одном глубоко убеждён —
Не надо иметь убеждений!
— Чёрт побери… Живут же люди… Влюбляются, ходят в театры, в библя…
— Не выражайся, Билли!
— …в библио-те-ки.
— Не выражайся, Билли!
— …в библио-те-ки.
Разве может быть счастье за счёт несчастья других?
Много мудрости — много печали.
Больше двух не собираться!
— Это почему же?
— Так сам герцог приказал. Вы не слыхали, что ли? А кто соберётся — в тюрьму!
— Значит, теперь собираться можно только в тюрьме?!
— Это почему же?
— Так сам герцог приказал. Вы не слыхали, что ли? А кто соберётся — в тюрьму!
— Значит, теперь собираться можно только в тюрьме?!
У нас иметь собственное мнение особенно трудно. А вдруг оно ошибочное?
Нужны Парижу деньги, се ля ви,
А рыцари ему нужны тем паче.
Но что такое рыцарь без любви?
И что такое рыцарь без удачи?
А рыцари ему нужны тем паче.
Но что такое рыцарь без любви?
И что такое рыцарь без удачи?
Да ты ведьма?!
Опять скрипит потертое седло
И ветер холодит былую рану.
Куда вас сударь к черту занесло?
Неужто вам покой не по карману?
И ветер холодит былую рану.
Куда вас сударь к черту занесло?
Неужто вам покой не по карману?
Всё совершающееся в земном мире есть исполнение намерений какого-то непостижимого для нас ума, который пусть трудными для понимания путями и маневрами, но в конце концов направит всё к благу, то есть к радостному для нас исходу. За каждым из нас присматривает благое, лишь кажущееся строгим провидение, которое не позволит, чтобы мы стали игральным мячом сверхмощных и беспощадных сил природы; даже смерть есть вовсе не уничтожение, не возвращение к неорганической безжизненности, но начало нового вида существования, ведущего по пути высшего развития.
Человек бывает свободным, но его время свободным не бывает.
Порвалась дней связующая нить. Как мне обрывки их соединить?
Натурально как вы играете… И царь у вас такой… типичный!
— Интурист хорошо говорит!
— А что он говорит? Конкретно, что?
— А пёс его знает!
— А что он говорит? Конкретно, что?
— А пёс его знает!
Человек, как никто из живых существ, любит себе создавать дополнительные трудности. Именно этим объясняется желание иметь собственный автомобиль.
— Я, товарищ генерал, честно сказать, струсил. Уж очень они близко подошли…
— Так это ты с испугу два танка подбил? Видал? Все бы так пугались.
— Так это ты с испугу два танка подбил? Видал? Все бы так пугались.
— Когда кончится война, вернёмся мы сюда, пройдем по этим местам, кто остался в живых…
— И позовём лучший симфонический оркестр во фраках. Выйдет дирижёр, я подойду к нему и скажу…
— Пусть они нам сыграют!
— Нет, ты знаешь, я сам. Скажу: «Извини, маэстро, дай я!». И как врежем «Смуглянку» от начала и до конца…
— И позовём лучший симфонический оркестр во фраках. Выйдет дирижёр, я подойду к нему и скажу…
— Пусть они нам сыграют!
— Нет, ты знаешь, я сам. Скажу: «Извини, маэстро, дай я!». И как врежем «Смуглянку» от начала и до конца…
Право — это узкое одеяло на двухспальной кровати, когда ночь холодная, а в кровати — трое. Куда его не натягивай — всё равно кому-то не хватит.
— Как же вам, девушка, не стыдно?
— Вы знаете, может это и ужасно, но не стыдно.
— Вы знаете, может это и ужасно, но не стыдно.
— Отправлять старый буксир на переплавку нерентабельно.
— Вы будете указывать, что рентабельно, что — нет? Об этом думать поручено мне. Вам понятно?
— Мне вообще непонятно, как это можно поручать – думать?!
— Вы будете указывать, что рентабельно, что — нет? Об этом думать поручено мне. Вам понятно?
— Мне вообще непонятно, как это можно поручать – думать?!
– Форме сегодня придается большое…
– …содержание.
– …содержание.
— Простите, а вы не псих?
— Нет. У меня и справка есть.
— Нет. У меня и справка есть.
«Ален ноби, ностра алис!» Что означает — если один человек построил, другой завсегда разобрать может!
— Между прочим, Вы меня не так поняли!
— Да как же тебя понять, кoли ты ничего не говоришь?
— Да как же тебя понять, кoли ты ничего не говоришь?
Думаю, предчувствие перемен к лучшему и есть самое счастливое состояние разума.
Написала цитату про тебя-что-то типо ты козел, напрасно я страдаю, ты не достоин… Блин, по ходу дела всем девченка только такие как ты и попадаются… А я думала одной мнен так фортит.
Честный к себе человек — не требует от других подвигов. «Хочешь быть Героем? Стань!» — это очень точная черта той интеллигенции, про которою мы говорим в Лучших ее качествах, которая была в России.
— Прочитал про Македонского, царя Александра. Какая высокая судьба, какие подвиги сотворял! А я, как таракан, сижу за печкой, щи варю.
— Таракан, мон шер, щей не варит. Да и ты неделю уже не варил.
— Таракан, мон шер, щей не варит. Да и ты неделю уже не варил.
Я мальцом ещё определял, кто фронтовик, а кто крыса. Первые награды не носили, пили молча 8-го и 9-го… А крысы по школам в орденах, и про подвиги свои в газетах. Сейчас редко фронтовика встретишь…
«Мне наплевать, что вы обо мне думаете. Я о вас не думаю вообще.» Как же надоело видеть повсюду эту цитату!! А ведь половина из тех, кому она нравится только одно это и интересует — как бы про них никто ничего плохого не подумал и не дай бог, не произнес бы это вслух.
Человек сам по себе, попадая в какую-то ситуацию с жесткими границами, в 99% случаев будет вести себя в соответствии с этими границами. Людей, которые могут всерьез пойти против течения, единицы всегда. И, обратите внимание, вот тут вступает не мышление, а воля. Хотя Георгий Петрович (мой отец), может это не цитата, но это смысл, он всегда говорил, что воля — это способность употреблять мышление. Т. е. если у нас есть принцип, он абстрактный, он не про эту ситуацию, и не про нас, он — вообще, то если мы его можем на себя надеть, тогда формируется воля.
Безупречная красота, чудеса храбрости и благородства или бицепсы увы, зачастую меркнут перед умело подвешенным языком светского хлыща. И даже если женщина достаточно умна или опытна, чтобы отделить истинное от показного, все равно приятные речи благотворно воздействуют на её восприятие и станут одним из критериев оценки. Поговорка про то, что женщины «любят ушами», на самом деле имеет под собой очень веское основание.
… Есть некоторые персоналии, которые как будто просто хотят заново разжечь войну. Потому что, может быть, хватит ездить с мотопробегами в Германию на 9 Мая? Может быть, хватит троллить дизельным звуком? Они всё поняли семьдесят лет назад. Я сейчас говорю про организацию «Ночные волки». И самое главное: уж если вы туда ездите, может, хватит жаловаться, что вас туда не пускают? Дедов тоже туда никто не пускал. Хотите повторить их подвиг? Наступайте тремя фронтами через Смоленщину, проходите через Чехию, несите потери! Не все байкеры должны дойти до Берлина!
Мелкие цветочки росли повсюду среди камней, никто их об этом не просил, так же как и меня.
Безрадостно жить в браке, заключенном не по любви. Такая жизнь разъедает мужчине всю душу, и ничто его не радует: ни море коньяка, ни любовницы, ни безрассудные выходки.
Нет правильного или неправильного решения. Есть только выбор и его последствия.
Каждый рассказывает историю своей жизни так, как ему удобно…
Зачем мне бессмертие? Я даже не знаю, что мне делать завтра…
Трудные времена создают сильных людей. Сильные люди создают хорошие времена. Хорошие времена создают слабых людей. И слабые люди создают трудные времена.
С тех пор, как ты навсегда уехала,
похолодало, и чай не сладок.
похолодало, и чай не сладок.
…Человеческая память избирательна, и каждый из нас помнит то, что хочет помнить…
Иногда нужно всё разрушить, спалить всё дотла, чтобы потом начать всё сначала.
Любой день с книгой немножко лучше, чем без неё.
Лучший способ не выдать тайны, это вообще её не знать.
— Пойдем-ка, Илюшенька, потанцуем.
— Весело ты живешь, Анфиска.
— Так я ж невлюбленная, Илюшенька. Невлюбленная!
— Весело ты живешь, Анфиска.
— Так я ж невлюбленная, Илюшенька. Невлюбленная!
Защищать и принимать решения — это мужская обязанность. Это нормально.
Вы думаете, я хочу поговорить о своём идоле или о чрезвычайно достойном творчестве, или прорекламировать какое-то культурное действо. Но я думал, что мы поговорим о влиянии, о самоопределении и видении. Так что, если вы ищите остроумные словечки и глупые цитаты об индустрии, чтобы подразнить меня, вы будите разочарованы. Дело не в индустрии, и искусство тут не при чем. Это история про человека, спасшего жизнь ребенку. Так что мне плевать, что Джон был бездарным. Плевать что то, что он делал было глупостью или хренью. Мне плевать, что его история в данный момент времени кажется вам отстоем. Я знаю, что не спасаю планету, ясно?
Всё известно про роман, и на самом деле читать его совершенно не обязательно: и без того он с нами в виде бесчисленных словесных, образных, идейных цитат. Русский человек с малолетства знает, что чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей. У нас у всех дядя честных правил, даже если дяди нет. Однако при всей сугубой индивидуальности подхода к феномену «Онегина» существует всё же единый схематичный его образ. Опять-таки — как с женой.
На войне бывало всякое. И гнили там много, и предательство есть, и преступления совершаются. Люди же воюют. И это вроде как должно быть очевидно, но нельзя же только про это снимать! И постоянно усугубляя, создавая впечатление повсеместности. Вот если задуматься: столько фильмов о гнили, а теперь назовите фильмы, где прославляли подвиг, бесстрашие, волю и силу? То, чем действительно ковалась победа. И что на основной чаше весов? Не храбрость зеков, не величие предателей, не сила стрелять по своим… Не особо получается, да?
А хотите, я вам назову фильмы, в которых прославляется гниль? «Четыре дня в мае», «Поп», «Риорита», «Снайпер», «Снайпер 2», «В сторону от войны», «Русский крест», «Цель вижу», «Охота на гауляйтера», «Паршивые овцы», «Спасти или уничтожить», «Заградотряд: Соло на минном поле», «Чужие крылья», «Утомлённые солнцем», «Утомлённые солнцем 2», «Команда восемь», «Блиндаж», «Служу Советскому Союзу»… И это лишь верхушка айсберга.
А хотите, я вам назову фильмы, в которых прославляется гниль? «Четыре дня в мае», «Поп», «Риорита», «Снайпер», «Снайпер 2», «В сторону от войны», «Русский крест», «Цель вижу», «Охота на гауляйтера», «Паршивые овцы», «Спасти или уничтожить», «Заградотряд: Соло на минном поле», «Чужие крылья», «Утомлённые солнцем», «Утомлённые солнцем 2», «Команда восемь», «Блиндаж», «Служу Советскому Союзу»… И это лишь верхушка айсберга.
Все герои Эллады собрались в Иолк,
чтобы построить этот корабль:
«Арго» назвали его в честь главного мастера Арга.
Был здесь и гордость Афин – могучий Тесей,
богоравный Кастор и брат Полидевк,
и Борея крылатые дети: Зет с Калайдом,
Орфей сладкозвучный, и даже первый средь равных – Геракл.
Статуей девы Паллады нос корабля он украсил
из дуба Зевсовой рощи.
Меня он, Ясона, быть над героями старшим поставил.
Было на что посмотреть собравшимся жителям Иолка.
Вёсла, их десять числом, ударили о воду разом, —
ринулся «Арго» вперёд, с ним вместе и мы – аргонавты.
Плаванья нашего цель было Колхидское царство,
слава давно уже шла про златое руно.
Тот, кто сокровища этого станет владетель, —
счастье и власть обретёт!
Но если по чести сказать, то больше всего
Нам хотелось весёлого свежего ветра,
волн, что корабль несут вдаль к неизвестным краям,
подвигов жаждали мы, молоды были, горячи!
чтобы построить этот корабль:
«Арго» назвали его в честь главного мастера Арга.
Был здесь и гордость Афин – могучий Тесей,
богоравный Кастор и брат Полидевк,
и Борея крылатые дети: Зет с Калайдом,
Орфей сладкозвучный, и даже первый средь равных – Геракл.
Статуей девы Паллады нос корабля он украсил
из дуба Зевсовой рощи.
Меня он, Ясона, быть над героями старшим поставил.
Было на что посмотреть собравшимся жителям Иолка.
Вёсла, их десять числом, ударили о воду разом, —
ринулся «Арго» вперёд, с ним вместе и мы – аргонавты.
Плаванья нашего цель было Колхидское царство,
слава давно уже шла про златое руно.
Тот, кто сокровища этого станет владетель, —
счастье и власть обретёт!
Но если по чести сказать, то больше всего
Нам хотелось весёлого свежего ветра,
волн, что корабль несут вдаль к неизвестным краям,
подвигов жаждали мы, молоды были, горячи!
Но вот в большинстве-то случаев почему люди женятся? Возьмем женщину. Стыдно оставаться в девушках, особенно когда подруги уже повыходили замуж. Тяжело быть лишним ртом в семье. Желание быть хозяйкой, главною в доме, дамой, самостоятельной… К тому же потребность, прямо физическая потребность материнства, и чтобы начать вить свое гнездо. А у мужчины другие мотивы. Во-первых, усталость от холостой жизни, от беспорядка в комнатах, от трактирных обедов, от грязи, окурков, разорванного и разрозненного белья, от долгов, от бесцеремонных товарищей, и прочее и прочее. Во-вторых, чувствуешь, что семьей жить выгоднее, здоровее и экономнее. В-третьих, думаешь: вот пойдут детишки, — я-то умру, а часть меня все-таки останется на свете… нечто вроде иллюзии бессмертия. В-четвёртых, соблазн невинности, как в моём случае. Кроме того, бывают иногда и мысли о приданом. А где же любовь-то?
Любовь бескорыстная, самоотверженная, не ждущая награды? Та, про которую сказано — «сильна, как смерть»? Понимаешь, такая любовь, для которой совершить любой подвиг, отдать жизнь, пойти на мучение — вовсе не труд, а одна радость. Постой, постой, Вера, ты мне сейчас опять хочешь про твоего Васю? Право же, я его люблю. Он хороший парень. Почем знать, может быть, будущее и покажет его любовь в свете большой красоты. Но ты пойми, о какой любви я говорю. Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы не должны её касаться.
— Воины по-другому смотрят на оружие, чем обычные люди. Нам ли, японцам, этого не знать, с нашим культом самурайских мечей? Велика ли разница между катаной, назначение которой — отрубать головы, и ядерным зарядом? Только в масштабе, но их суть близка. И в ней есть инь и янь, черное и белое; и то, и другое можно использовать и для чудовищных злодейств, и для великих подвигов. Иван-сан вовсе не склонен к самоубийству, как и Алёна-тян я знаю.
Если он считает, что это оружие можно пустить в ход против террористов, я склонна ему доверять. Жаль, что в прошлой жизни я не успела узнать о ядерных зарядах побольше — так же, как и про автомат Калашникова. Как видишь, это намного более полезные знания для выживания, чем многое из того, что нам запихивали в головы в школе.
Если он считает, что это оружие можно пустить в ход против террористов, я склонна ему доверять. Жаль, что в прошлой жизни я не успела узнать о ядерных зарядах побольше — так же, как и про автомат Калашникова. Как видишь, это намного более полезные знания для выживания, чем многое из того, что нам запихивали в головы в школе.
Вы, люди — мечтатели. Вы мечтаете, что вы умные. Вы мечтаете, что вы важные. Вы мечтаете, что вы особенные.
Новые почести походят на новые платья: их надо поносить для того, чтоб они хорошо сидели.
Я чуть было не пришел в хорошее настроение. Но вовремя заметил эту опасную тенденцию и взял ситуацию под контроль. Тщательно приуныл, умело встревожился.
Глаза. В них словно молнии сверкают. Нежные красноватые молнии, рожденные из хаоса пылающих свечей.
Месть пьянит круче наркотиков, но, как и наркотики, она ещё никого не делала счастливым.
Рассказывать сны иногда точно то же, что рассказывать свои тайные мысли или желания, а это не всегда удобно.
Я никогда не слышал, чтобы волк заблудился в лесу, даже если это и не тот лес, в котором он родился.
Послушайте, — сказал я, — или застрелитесь, или повесьте пистолет на прежнее место, и пойдемте спать.
Но истинный джентльмен не должен думать о риске, когда женщина так отчаянно нуждается в его помощи.
По мне лучше уж несчастье, чем фальшивое, лживое счастье.
Женщины — лучшие на свете фантазёры. Сначала напридумывают себе то, чего нет, а потом обвиняют мужчину, что он не оправдал их надежды.
— Счастье приходит к тому, кто умеет ждать.
— Смотри, не просиди всю жизнь в зале ожидания.
— Смотри, не просиди всю жизнь в зале ожидания.
Хочешь излечиться от душевных ран? Приезжай к морю. Или найди его в себе.
Любовь должна быть теплой и уютной, чтобы можно было утыкаться в нее зимними вечерами и греться.
Весь тот октябрь я их вспоминал, потому что как раз в октябре люди думают о далеких местах и ведущих туда дорогах.
Кошки — это действительно нечто. Они могут игнорировать тебя большую часть времени, но, похоже, всегда чуют, когда ты действительно нуждаешься в утешении.
Талантливый человек видит окружающий мир иначе. Каждая деталь имеет значение и каждый цветок становится вдохновением.
Для Всевышнего забытых мест не бывает. Есть лишь места, забытые самими людьми.
Мы не обязаны быть идеальными. Мы даже не обязаны быть почти идеальными.
Когда мы понимаем, что изменились? Когда жизнь становится чужой? Мы хотим быть сильнее, жестче, опаснее. Но каждое из этих качеств приобретается в определённых условиях. Они не появляются из воздуха. Не возникают просто так. Чтобы стать решительным, крепким и рассудительным, нужно пройти через множество испытаний и нужно не только выигрывать, но и терпеть поражения, иначе не будет смысла.
Так действительно ли это хорошо – стать жестоким? Расчётливым? Холодным? Человек становится чёрствым по причине многих обстоятельств, и потом уже не может вновь стать тёплым и доверчивым. Если ты опасен, значит, тебя успели сломать. Значит, тебе было в сотни раз больнее, чем тем, кто тебя окружает. И потому ты научился отличаться от них. Ты стал сильнее лишь оттого, что больше никому не доверяешь и ни в кого не веришь.
Так действительно ли это хорошо – стать жестоким? Расчётливым? Холодным? Человек становится чёрствым по причине многих обстоятельств, и потом уже не может вновь стать тёплым и доверчивым. Если ты опасен, значит, тебя успели сломать. Значит, тебе было в сотни раз больнее, чем тем, кто тебя окружает. И потому ты научился отличаться от них. Ты стал сильнее лишь оттого, что больше никому не доверяешь и ни в кого не веришь.
Единственный способ победить страдание — научиться выносить его.
Нельзя облегчать жизнь одного человека за счет другого.
— К сожалению, при живой жене вы не можете жениться вторично.
— При живой? Вы предлагаете её убить?
— При живой? Вы предлагаете её убить?
Если вы любите женщину, вы должны доверять ей.
— А что, отец, в вашем городе женихи требуются? Невесты у вас есть?
— Кому и кобыла — невеста.
— Больше вопросов не имею.
— Кому и кобыла — невеста.
— Больше вопросов не имею.
Идите, — ответил он, — идите, пока хватит сил. Ибо, пока человек в пути — есть у него надежда…
— А ты что, и впрямь думаешь, что он долетит?
— До Луны — конечно!
— Её даже не видно.
— Когда видно, так и дурак долетит. Барон любит, чтоб было потруднее.
— До Луны — конечно!
— Её даже не видно.
— Когда видно, так и дурак долетит. Барон любит, чтоб было потруднее.
Иногда что-то случается и мне перестают сниться и дом, и сосны вокруг дома моего детства. Тогда я начинаю тосковать. Я жду и не могу дождаться этого сна, в котором я опять увижу себя ребенком и снова почувствую себя счастливым оттого, что еще все впереди, еще все возможно…
Поздравляю с первой победой. Но, между прочим, Иван Федорович, сбивать самолёты противника — это не подвиг, а, так сказать, обязанность истребителя, наши будни.
— Вы считаете меня ведьмой? Не по должности, а по сути?
— Конечно!
— Конечно!
Я пойму, если ты не захочешь встречаться с умирающей.
— Выпей лучше…
— Если можно, воды.
— Никогда не пей эту гадость. Привыкнешь, и жизнь твоя не будет стоить ломаного цента.
— Если можно, воды.
— Никогда не пей эту гадость. Привыкнешь, и жизнь твоя не будет стоить ломаного цента.
Кажется, я понимаю. Тебе наскучила твоя жизнь. Ты хочешь её изменить. Что делать. Все мы скучаем, всем нам надоедает такая жизнь, все мы хотим изменить её, изменить, хотя бы один разок, на пять минут. Но эти пять минут пройдут.
— Слушай, ну у тебя сердце есть, а?
— На вскрытии определят.
— А душа?
— Вот души нет!
— На вскрытии определят.
— А душа?
— Вот души нет!
Всю жизнь я только и делал, что собирался сделать что-то.
Если ты чувствуешь, что оставаться человеком стоит — пусть это ничего и не даёт, — ты всё равно их победил.
Любить человека и постоянно держать его при себе – отнюдь не одно и то же. Вот уж не думал, что мне когда-нибудь придется объяснять тебе такие простые вещи!
— Ты веришь в любовь с первого взгляда?
— Нет, я верю только в кофе, утром, дома, сваренный не мной.
— Нет, я верю только в кофе, утром, дома, сваренный не мной.
Ты слабый не потому, что не можешь читать. А потому, что боишься, что люди увидят твою слабость. Ты позволяешь стыду решать за тебя, кто ты такой.
Глупость — это когда повторяешь одно и то же и ожидаешь разного результата.
Три вещи есть в мире, непонятные для меня, и четвертую я не постигаю: путь орла в небе, змеи на скале, корабля среди моря и путь мужчины к сердцу женщины.
Никогда не затевай ссору с тем, у кого больше свободного времени, чем у тебя.
Когда дети видят, что их родители в полной мере наслаждаются жизнью, они получают символическое разрешение делать так же. И наоборот: когда родители страдают, это сигнализирует детям, что жизнь — это страдание.
Он открыл шкаф, вынул из стерилизатора две гигроскопические маски, протянул одну Рамберу и посоветовал ее надеть. Журналист спросил, предохраняет ли маска хоть от чего-нибудь, и Тарру ответил: нет, зато действует на других успокоительно.
Дело в том, что мы все одиноки… Можно при случае спасти человеку жизнь или подлечить его – вот почти и всё, что один человек может сделать для другого.
Знаешь… когда станет очень грустно, хорошо поглядеть, как заходит солнце…
Хороший костюм — отличный помощник в любом деле. Самые сладкие речи звучат неубедительно, если на тебе драные штаны.
Мне стыдно признаться… Богат я не очень,
Но что вам — сокровища Ада и Рая?
Я слепну, сеньора, смотря в ваши очи.
Возможно ль не слепнуть, на солнце взирая?..
Но что вам — сокровища Ада и Рая?
Я слепну, сеньора, смотря в ваши очи.
Возможно ль не слепнуть, на солнце взирая?..
К его изображениям чеканным
У подданных всегда лежит душа.
Портрет хорош, хотя по нашим данным —
Оригинал не стоит и гроша!
У подданных всегда лежит душа.
Портрет хорош, хотя по нашим данным —
Оригинал не стоит и гроша!
Это же любовница, давайте уточним: имеешь любовницу — на здоровье! Сейчас все имеют любовниц. Но нельзя же допускать, чтоб на ней жениться, это аморально!
А кто не пьет? Назови! Нет, я жду! Достаточно! Вы мне плюнули в душу. Негодяи!
— А куда же ты идешь?
— Не знаю…
— Ну тогда нам по пути. Я тоже не знаю, куда еду…
— Не знаю…
— Ну тогда нам по пути. Я тоже не знаю, куда еду…
Если у меня немножко КЦ есть, я имею право носить жёлтые штаны, и передо мной пацак должен не один, а два раза приседать. Если у меня много КЦ есть, я имею право носить малиновые штаны, и передо мной и пацак должен два раза приседать, и чатланин «ку» делать, и эцилопп меня не имеет права бить по ночам… Никогда!..
Любовь — взаимное головокружение.
Ты слишком жесток, вот что я тебе должен сказать. Таких, как ты, опасно пускать в космос – там все чересчур хрупко, да-да, вот именно, хрупко! Земля уж кое-как… приспособилась к таким, как ты, хотя это ей и стоило черти каких жертв.
У детей, никогда не видевших мира, и детей, никогда не видевших войны, разные представления о справедливости.
Война — это когда за интересы других гибнут совершенно безвинные люди.
Я убежден, что убийство под предлогом войны не перестает быть убийством.
Я никогда не присоединюсь к движению против войны. Позовите меня, когда появится движение за мир.
Война — это способ богатых людей защитить свои интересы, посылая детей среднего и бедного классов на смерть.
В истории остаются имена психопатов, насильников, серийных убийц, но не тех, кто остановил их.
Вороны запоминают человеческие лица. Они помнят тех, кто их кормил и кто проявлял доброту. А также тех, кто их обидел. Они не забывают. Птицы передают друг другу, за кем стоит приглядывать, а кого опасаться.
Если не можешь победить – меняй игру.
Необдуманная суета заставляет нас чувствовать нехватку времени, которая, не приводит к смерти, а, скорее, как говорили древнегреческие философы, не позволяет начать жить.
Прямо удивительно, как одна и та же вещь с разных точек зрения может быть расценена совсем по-разному!
Мы бессильны против тех, кого любим.
Настоящие монстры никогда не похожи на монстров.
Любящее сердце стоит больше, чем вся мудрость на свете.
Я не люблю лицемерие и считаю, что лучше уж я продемонстрирую искреннее нежелание общаться, чем буду отягощать себя не нужным мне общением.
Когда тебя любят, ты волей-неволей проникаешься ответной симпатией, даже если речь идет о какой-то бергине.
Душа человека составлена, словно мозаика, из кусочков стекла и разноцветных камушков. Тысячи оттенков, тысячи вариантов фактуры. Вряд ли повторяется хотя бы один.
И каждый камушек — другой человек. Его слова. Присутствие. Или запах травы в тот день, когда вы впервые встретились.
Каждый человек — это множество камушков. И пока человек жив, мы добавляем их, меняем местами. Составляем мозаику. Каждый раз получается по-новому…
Это пока человек жив.
После его смерти камушки больше некому тасовать. Они остаются на одном месте. Они пылятся. Они тускнеют. И волна забвения, беспамятства сдвигает их, смывает, уносит в море…
Навсегда.
Каждый день мы забываем.
И каждый камушек — другой человек. Его слова. Присутствие. Или запах травы в тот день, когда вы впервые встретились.
Каждый человек — это множество камушков. И пока человек жив, мы добавляем их, меняем местами. Составляем мозаику. Каждый раз получается по-новому…
Это пока человек жив.
После его смерти камушки больше некому тасовать. Они остаются на одном месте. Они пылятся. Они тускнеют. И волна забвения, беспамятства сдвигает их, смывает, уносит в море…
Навсегда.
Каждый день мы забываем.
Даже если ты одержал несколько побед подряд, ты не застрахован от поражения. Каждая новая победа требует новых усилий.
Люди не слышат друг друга. Способность слушать и та – редка. Но есть еще более тонкая вещь – умение слышать.
— А что ты мне подаришь?
— Секрет.
— Если что-то вкусное, я сразу съем и скоро забуду. Подари мне что-то на долгую память, чтобы помнить до самой старости.
— Секрет.
— Если что-то вкусное, я сразу съем и скоро забуду. Подари мне что-то на долгую память, чтобы помнить до самой старости.
Люди несчастны, потому что ищут того, чего не существует и соглашаются на меньшее.
Вас делают похожими, чтобы управлять вами. Когда начинается война, вас превращают в патриотов.
Я не знаю, каким оружием будет вестись Третья мировая война, но Четвёртая — палками и камнями.
Ни великой войны, ни великой депрессии. Наша война — война духовная, наша депрессия — наша жизнь.
С тобой я мир обрел в разгар войны…
Принцип «око за око» сделает весь мир слепым.
Чтобы пролитая нами кровь не была напрасной, нам не остается ничего, кроме как пролить ещё больше.
Если бы мысли и силы человечества перестали тратиться на войну, мы за одно поколение смогли бы положить конец нищете во всем мире.
Либо человечество покончит с войной, либо война покончит с человечеством.
Там, где птицы молчат,
там, где больше не слышен их крик,
где назначена многим из нас нелюбовь и невстреча,
там, где птицы молчат,
там и ты остаешься теперь.
там, где больше не слышен их крик,
где назначена многим из нас нелюбовь и невстреча,
там, где птицы молчат,
там и ты остаешься теперь.
Люди сходят с ума, люди сходят с ума,
и один из них, кажется…
Я.
и один из них, кажется…
Я.
Буквально за день они сделались неразлучны, как бумага и ручка, как соль и перец, как авария и «скорая».
— Я возвращаю мою жену, потому что она не оправдала мои надежды счастливой, семейной жизни.
— А точнее?
— Она… Абсолютно!… Не умеет… Готовить!
— Я умею готовить.
— Ты не умеешь готовить!
— Умею!
— Не умеешь!
— Умею!
— А я не умею есть то, что ты умеешь готовить!
— А точнее?
— Она… Абсолютно!… Не умеет… Готовить!
— Я умею готовить.
— Ты не умеешь готовить!
— Умею!
— Не умеешь!
— Умею!
— А я не умею есть то, что ты умеешь готовить!
— Такова судьба всех великих людей — современники их не понимают.
— Современники — возможно. Но мы-то родственники!
— Современники — возможно. Но мы-то родственники!
Вы меня так обидели, что я все равно отомщу вам. Я докажу, что вы мне безразличны. Умру, а докажу.
А что означает эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да её вовсе и не существует. Что вы подразумеваете под этим словом? Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах.
Бывшие друзья хуже, чем чужие люди.
— А можно так — утром стулья, а днём — деньги?
— Можно! Но деньги — вперёд!
— Можно! Но деньги — вперёд!
Первый ход — Е2-Е4, а там… А там посмотрим.
С сумасшедшими можно говорить на любую тему. Безумие вообще — это выход за благопристойную норму, но не всегда в худшую сторону.
Наша планета действительно для веселья оборудована плохо, и когда нас сочиняли родители, нас не спрашивали, хотим мы сюда – не хотим, а здесь по большей части грустно. Так вот, я вдруг понял, что единственное оправдание человеческой жизни – это помочь другому человеку. Помочь, чтобы он не так мучился.
Героизм по команде, бессмысленная жестокость и омерзительная бессмысленность, называющаяся патриотизмом — как сильно я ненавижу все это, какой низкой и подлой является война.
Выиграна война, но не мир.
А ведь наше внутреннее «Я» не менее реально, чем тот жалкий, спотыкающийся человек, которого видят другие.
И даже слабость милого созданья
В глазах любви достойна обожанья.
В глазах любви достойна обожанья.
– Так что нам теперь делать?
– Попробовать выспаться.
– Тебе не нужен сон. И мне не нужен сон. Зло никогда не спит, а Добро неусыпно.
– Попробовать выспаться.
– Тебе не нужен сон. И мне не нужен сон. Зло никогда не спит, а Добро неусыпно.
Помоги цветам распуститься в сердце ближнего и… возвращайся в свой сад.
Конец станет началом, мимолетное — бесконечным.
Безответная любовь — нелепа, и все безнадёжно влюбленные ведут себя как круглые идиоты.
Может быть, в жизни каждого человека наберется не больше месяца счастливых дней.
Терпеть не могу снобов «с безупречным вкусом». Эти люди говорят: «Лучше общаться с хорошей книжкой, чем с пустым человеком». Просто омерзительное лицемерие: подобные люди могут зарыдать над несчастной судьбой трагического персонажа, долго уверять всех в том, как необходимо быть чище, добрее и понятливее, но им ничего не стоит оскорбить и унизить живого человека, ибо он «пустой», а значит не имеет права жить, в отличие от «содержательных» героев выдуманных миров.
Удивительная штука, любовь: болеешь одним человеком, выздоравливаешь другим.
Копить сожаления — всё равно что таскать в кармане пригоршню горящих углей: и пользы никакой, и жжётся больно.
Ты в кубок яду льешь, а справедливость
Подносит этот яд к твоим губам.
Подносит этот яд к твоим губам.
Все ходят оригинальные как под копирку.
Хватит жаловаться на жизнь: как мыслим, так и существуем.
Что ты мне рожаешь таких одинаковых детей? Не могу отличить одного от другого!
Кардинал – не дама, разговор пойдёт не о любви.
Любовь — коварная негодяйка. Она иногда дарит нам лучшие минуты в жизни, но временами заставляет страдать так, что лучше бы ее не было вообще. Любовь может спасти человеку жизнь, а может погубить его. Ради любви человек способен на подвиг, но и на жесточайшее преступление. Короче говоря, сука она, эта любовь. Может быть, было бы лучше, если любви вообще бы не было на свете? Она есть, и с этим нельзя не считаться. В какой момент она появится, кого затянет в свои сладкие, но остро ранящие сети — неизвестно. Известно только одно: любовь всегда выигрывает. Во всех раундах. А люди проигрывают. Фраза «Любовь все победит» — не совсем верна. Надо говорить: «Любовь всех победит»…
— И здесь они нашли нас…
— Военные?
— Посмотри на него, он летит уничтожать города и людей.
— Это враги или наши?
— Все они одинаковые.
— Военные?
— Посмотри на него, он летит уничтожать города и людей.
— Это враги или наши?
— Все они одинаковые.
Нельзя предотвратить войну, готовясь к ней.
Войн без потерь не бывает, и иногда победа приносит столько потерь, что больше похоже на поражение. Война всегда непредсказуема — твой противник может стать твоим союзником, если у вас двоих появляются общие интересы. Больше всего от войны страдают невинные, которые оказались втянуты в сражение против своей воли. Война — это путь обмана. И порой обманутым оказываешься ты сам.
Попытка достичь свободы лишь очертила границы моего пленения.
Если в детстве вы были послушной, тихой и прилежной девочкой, то лет этак к девятнадцати непременно захотите исправить всю несправедливость ситуации и наверстать упущенное.
Нас никто не любит, если не считать уголовного розыска, который тоже нас не любит.
Мама, отправьте меня в жёлтый дом! Я сумасшедший. Я все еще верю в любовь, честность, дружбу!
Итак, это пешки. Они ходят только вперёд. Это фигуры. Они ходят по-разному.
Может быть, пора угомонится,
Но я, грешным делом, не люблю
Поговорку, что иметь синицу
Лучше, чем грустить по журавлю.
Но я, грешным делом, не люблю
Поговорку, что иметь синицу
Лучше, чем грустить по журавлю.
На плитах есть душераздирающие надписи, мимо одной я не могу пройти без слёз. Правда никто не может разобрать, что там написано.
— Мало того, что вы враль, трус и нахал, — вы ещё и драчун!
— Да, я крепкий орешек!
— Да, я крепкий орешек!
Я не очень умный человек, но я думающий дурак.
— А может быть, не стоит рисковать?
— Почему, давайте рискнем. Очень хочется произвести на вас приятное впечатление.
— Вам это удалось… уже.
— Усилить хочется.
— Почему, давайте рискнем. Очень хочется произвести на вас приятное впечатление.
— Вам это удалось… уже.
— Усилить хочется.
Иногда преступник вызывает большее сочувствие, чем его жертва.
Ты меня уважаешь. Я тебя уважаю. Мы с тобой уважаемые люди.
— Мы же с Вами уже попрощались!
— Попрощались? Так давайте поздороваемся!
— Попрощались? Так давайте поздороваемся!
Шли бы вы, бабуся, через улицу в другом месте!
Если вдруг надежда уходит и мы смотрим в глаза правде — это значит, что мы проиграли сегодняшнее сражение, но не завтрашнюю войну!
Война выгодна бездарным. Талантливым всегда выгодней мир.
— Вы понимаете, о каком задании идет речь?
— Да, о том, за которое вручат орден. Но уже семье.
— Да, о том, за которое вручат орден. Но уже семье.
Демоны бегут, когда хороший человек идет на войну.
Наступит ночь, прогоняя солнце прочь,
Когда хороший человек идет на войну.
Дружба не в счёт, а любовь лжёт.
Ночь придёт и тьма грядет,
Когда хороший человек идёт на войну.
Демоны бегут, так цена отмерена.
Битва выиграна, но дитя потеряно.
Наступит ночь, прогоняя солнце прочь,
Когда хороший человек идет на войну.
Дружба не в счёт, а любовь лжёт.
Ночь придёт и тьма грядет,
Когда хороший человек идёт на войну.
Демоны бегут, так цена отмерена.
Битва выиграна, но дитя потеряно.
Война — это всё преходящее, а музыка вечна.
У них есть деньги на войны, но они не могут накормить бедных.
Она умерла у меня на руках, повторяя: «Я не хочу умирать». Вот что такое смерть. Неважно, какая на солдатах форма. Неважно, современное ли у них оружие. Я подумала, если бы все видели то, что видела я, мы бы никогда больше не воевали.
Кофе — жидкие сигареты.
— О вкусах не спорят.
— Если бы это было так, все критики остались бы без работы.
— Если бы это было так, все критики остались бы без работы.
Внушите человеку, что ему необходимы водка, табак, опиум, и все это будет необходимо.
Зачем дожидаться повода, чтобы позаботиться о тех, кто тебе важен?
Многие из живущих заслуживают смерти, а многие из умерших — жизни. Ты можешь вернуть им жизнь? То-то же. Тогда не спеши осуждать и на смерть.
Теперь, когда я стала взрослой, мои надежды на будущее были просты: я хотела жить одна и быть окруженной цветами.
Иногда нужно попасть в чужой мир, чтобы узнать, чего не хватает в твоём собственном.
Никто ещё не находил ответ на свои вопросы на дне бутылки.
Крупномасштабная система медицинской помощи отсутствовала, так что люди умирали сами по себе, без помощи докторов.
Цветку, который ты любишь, ничто не грозит…
Весна всегда несёт в себе перемены.
Бесполезных людей не бывает, бывают бездарные руководители, которые плохо разбираются в людях.
А если воспоминания причиняют боль, то зачем мучить себя напрасно, ведь изменить что-либо уже нельзя.
Забыть дома мысли и выйти в прозрачное лето, и долго идти, исчезая все больше во мгле.
Не боль и не страдания самое страшное. Самое страшное — унижение.
Смотрите же, с какою грязью вы меня смешали. Вы собираетесь играть на мне. Вы приписываете себе знание моих клапанов. Вы уверены, что выжмете из меня голос моей тайны. Вы воображаете, будто все мои ноты снизу доверху вам открыты. А эта маленькая вещица нарочно приспособлена для игры, у неё чудный тон, и тем не менее вы не можете заставить её говорить. Что ж вы думаете, со мной это легче, чем с флейтой? Объявите меня каким угодно инструментом, вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя.
— Простите, а вы кем капитану приходитесь?
— Коком.
— Коком.
А врага понимать надо. Война ведь — это не просто кто кого перестреляет. Война — это кто кого передумает.
Даже победоносная война — это зло, которое должно быть предотвращено мудростью народов.
Он жестокий человек. Столько раз причинявший мне боль, но и столько же раз меня спасавший. Не знаю, герой он или злодей… Но… За него я готов сражаться, и именно с ним хочу провести всю свою жизнь.
Это самые теплые воспоминания — светящаяся ёлка, лианы мишуры по дому, хлопушки с сюрпризами, шоколадные конфеты в золотой фольге и волнующее ожидание чудес, подарков.
Ах! Ароматный пуэр с имбирем придает сил, словно делясь самой энергией земли. Специфический вкус не пугает, а лишь дарит какое-то особое эстетические наслаждение от запаха этого благородного тлена, особенно в дождливую осеннюю погоду, когда пахнет листьями, вином и землей. И куда подевались все готы? Это точно был бы их любимый напиток. Лучше только глинтвейн с корицей холодным зимним вечером. Но все еще впереди. Надо наслаждаться каждым мгновением настоящего.
Нам не остается ничего другого, как шутить. Иначе можно сойти с ума от страха.
И когда ты утешишься (в конце концов, всегда утешаешься), ты будешь рад, что знал меня когда-то. Ты всегда будешь мне другом. Тебе захочется посмеяться со мною. Иной раз ты вот так распахнёшь окно, и тебе будет приятно… И твои друзья станут удивляться, что ты смеёшься, глядя на небо. А ты им скажешь: «Да, да, я всегда смеюсь, глядя на звёзды!» И они подумают, что ты сошёл с ума. Вот какую злую шутку я с тобой сыграю.
Я не привык испытывать потребность в чьей-то поддержке. Предпочитаю жить с мыслью, что я — единственное живое существо во Вселенной и помощи ждать неоткуда. Такого рода убеждённость не делает жизнь комфортной, но даёт неплохие практические результаты.
Говорят, доверие — это даже больше, чем любовь.
Его красавица говорила ему, что подобных ей нет во всей Вселенной. И вот перед ним пять тысяч точно таких же цветов в одном только саду!
Ждут. Это чувство внутри отогревает по-настоящему летним солнцем. Наверное, счастье именно такое – когда тебя ждут.
Бывает, что человек боится, ничего не сделав, чувствует себя побеждённым не потому, что рисковал, а потому, что отказался от риска.
Не советуйся с недоброжелателем твоим и от завистников твоих скрывай намерения.
Книги помогают душам путешествовать, сидя на месте.
Нежность. Её все время стыдятся, её прячут глубоко в боковой карман и вынимают только по вечерам в одиночестве, чтобы посмотреть как она истрепалась за день.
Всё уже украдено до нас.
— Да… Умыла она тебя!
— Подумаешь, тоже мне фигура!
— Фигуры может быть и нет, а характер налицо.
— Подумаешь, тоже мне фигура!
— Фигуры может быть и нет, а характер налицо.
— А как же цирк?
— Цирка мне вполне хватает в жизни.
— Цирка мне вполне хватает в жизни.
А весной я в несчастья не верю
И капелей не боюсь моросящих.
А весной линяют разные звери,
Не линяет только солнечный зайчик.
И капелей не боюсь моросящих.
А весной линяют разные звери,
Не линяет только солнечный зайчик.
Джентльмен не должен думать о риске, когда женщина просит о помощи.
Расставаться надо так, как будто завтра встретимся, а встречаться — как будто не виделись сто лет.
У вас всё через задницу, до сих пор не пойму, через чью именно, и с какой стороны расположен выход из неё.
– Почему ты все время опаздываешь?
– Должна же я как-то компенсировать свои достоинства.
– Должна же я как-то компенсировать свои достоинства.
Сказки – больше, чем правда, не потому, что в них речь идет о драконах, а потому, что они говорят нам: драконов можно победить
Воспоминание — это всегда еще и сожаление о хорошем, что отняло у нас время, и о плохом, что не удалось исправить.
Эпикур говорил – хорошо прожил тот, кто хорошо спрятался.
Не горечь страшна. Страшно в самую позднюю мудрость в конце своей жизни понять — тебя не было в ней.
Когда весна придёт, не знаю,
Пройдут дожди… Сойдут снега…
Но ты мне, улица родная,
И в непогоду дорога.
Пройдут дожди… Сойдут снега…
Но ты мне, улица родная,
И в непогоду дорога.
— Вот жених для тебя хороший!
— Так он же старый!
— Ну ты же не варить его собираешься!
— Так он же старый!
— Ну ты же не варить его собираешься!
— Так, Вы — будущий муж?
— Я не будущий, но потенциальный.
— Я не будущий, но потенциальный.
Беня — это одно. Фроим — это другое. А Беня и Фроим — это совсем третье.
Когда дело доходит до войны, главное правило — не отступать и не сдаваться.
Я больше не участвую в войнах. Я наблюдаю за пчелками.
Всякий, кто хоть раз заглянул в стекленеющие глаза солдата, умирающего на поле боя, хорошо подумает, прежде чем начать войну.
Быть может, в войнах не осталось ни красоты, ни благородства, но всем нужно место под солнцем… Говорят, война — мать открытий. Сражения — история человечества. Но ни люди, ни мир не станут такими, как хочешь!
Ведь солдатами не рождаются, солдатами умирают.
Он молчал невпопад и не в такт подпевал:
Он всегда говорил про другое.
Он мне спать не давал, он с восходом вставал,
А вчера не вернулся из боя.
То что пусто теперь — не про то разговор,
Вдруг заметил я: нас было двое.
Для меня будто ветром задуло костер,
Когда он не вернулся из боя.
Он всегда говорил про другое.
Он мне спать не давал, он с восходом вставал,
А вчера не вернулся из боя.
То что пусто теперь — не про то разговор,
Вдруг заметил я: нас было двое.
Для меня будто ветром задуло костер,
Когда он не вернулся из боя.
Не удивлюсь, если скоро начнут делать фильмы, в которых ядерная война испепеляет род человеческий — но в финале У ВСЕХ ВСЕ В ПОРЯДКЕ…
Мне не нужна война — мне нужен мир! Желательно весь!
Судить о том, что такое война, могли бы по-настоящему только мёртвые: только они одни узнали все до конца.
Я пережил две войны, двух жён и Гитлера.
Стадо оленей во главе со львом страшнее, чем стадо львов во главе с оленем.
Я не простил, а принял – это разные вещи.
А что подумал по этому поводу Кролик, никто так и не узнал, потому что Кролик был очень воспитанный.
Моря и океаны – наши преданные слушатели.
Когда в семье есть больной, который болеет уже давно и безнадежно, то бывают такие тяжкие минуты, когда все близкие робко, тайно, в глубине души желают его смерти; и только одни дети боятся смерти родного человека и при мысли о ней всегда испытывают ужас.
Есть зрелище более величественное, чем море, — это небо; есть зрелище более величественное, чем небо, — это глубь человеческой души.
Чем больше хочешь стать кем-то тем труднее остаться собой.Чем больше хочешь стать кем-то тем труднее остаться собой.
Люди пьют не для того, чтобы найти ответы, а для того, чтобы забыть вопросы.
Он заваривал чай из звезд и ругал повседневщину, рисовал в траве портрет из своих следов, говорят, он любил горожанку, простую женщину, и вписал ее в вечность посредством обычных слов.
Если зло совершается вдохновенно и талантливо, это во сто крат хуже, чем если бы его творили бездарно.
Каждый мужчина мечтает о женщине, которая подойдет к нему сзади, обнимет и скажет, что теперь он может спокойно идти вперед, теперь ему не надо оглядываться назад, что за спиной у него только любовь и спокойствие.
Я думаю, что каждый человек хотя бы раз задумывался о суициде. Когда нам плохо, когда у нас депрессия, когда мы ссоримся с родными – нас посещает мысль о том, что больше нет смысла так жить. Людям будет намного лучше без меня.
Набрать армию из одних джентльменов мы не в силах, но стремиться к этому обязаны.
Я поняла, что нельзя бежать, нельзя бежать, когда тебя гонят. Нельзя бежать, если даже их много! Если они тебя бьют! Нельзя бежать никогда!
Граждане новоселы!
Внедряйте культурку! Вешайте коврики на сухую штукатурку!
Никакого модернизма! Никакого абстракционизма! Сохраняет стены от сырости, вас от ревматизма!
Внедряйте культурку! Вешайте коврики на сухую штукатурку!
Никакого модернизма! Никакого абстракционизма! Сохраняет стены от сырости, вас от ревматизма!
Возьмём, к примеру, опята. Они растут на пнях. Если придёшь в лес и тебе повезёт с пнём, то можно набрать целую гору… пней… ой, опят…
— Разложились здесь! Тушёнку жрёте?!
— Хочешь, я тебе ещё банку тушёнки дам? Ну две?
— Оскорбление личности тушенкой замазать хочешь?
— Хочешь, я извинюсь перед тобой?
— Ладно, давай тушёнку.
— Хочешь, я тебе ещё банку тушёнки дам? Ну две?
— Оскорбление личности тушенкой замазать хочешь?
— Хочешь, я извинюсь перед тобой?
— Ладно, давай тушёнку.
Приходите ещё — нам без дураков скучно!
Если мы действительно такие злые и тупые, что готовы закидать друг друга всеми этими расчудесными водородными и нейтронными бомбочками, то, может, и к лучшему, если мы коллективно покончим с собой, прежде чем лезть в космос измываться над какими-нибудь инопланетянами.
Войны ведут по двум причинам. Одна из них — власть, другая — деньги.
Русское упрямство — из-за него немцы проиграют войну.
— Дед, не умирай, слышишь?!
— Мне можно, я старый. Одно жалко — знать бы, когда война кончится…
— Весной кончится.
— Больно ты скорый сынок, до весны нам немцев не погнать.
— Весной 45-го. Я точно знаю! Мы эту Победу никогда не забудем, дед, понимаешь! Для нас 9 мая — самый главный праздник будет! Важнее Нового года. И Ветераны каждый год будут идти по главной улице, а все им будут цветы дарить и спасибо говорить. Минута молчания каждый год и через 10 лет, через 20 и через 40, через 70… Всегда, понимаешь, дед! И кино снимать будут. Потому что если бы не вы, нас бы вообще не было!
— Мне можно, я старый. Одно жалко — знать бы, когда война кончится…
— Весной кончится.
— Больно ты скорый сынок, до весны нам немцев не погнать.
— Весной 45-го. Я точно знаю! Мы эту Победу никогда не забудем, дед, понимаешь! Для нас 9 мая — самый главный праздник будет! Важнее Нового года. И Ветераны каждый год будут идти по главной улице, а все им будут цветы дарить и спасибо говорить. Минута молчания каждый год и через 10 лет, через 20 и через 40, через 70… Всегда, понимаешь, дед! И кино снимать будут. Потому что если бы не вы, нас бы вообще не было!
Допустим, мы останемся в живых; но будем ли мы жить?
Войско баранов, возглавляемое львом, всегда одержит победу над войском львов, возглавляемых бараном.
До тех пор, пока люди будут преклоняться перед Цезарями и Наполеонами, Цезари и Наполеоны будут приходить к власти и приносить людям несчастья.
Кропп — философ. Он предлагает, чтобы при объявлении войны устраивалось нечто вроде народного празднества, с музыкой и с входными билетами, как во время боя быков. Затем на арену должны выйти министры и генералы враждующих стран, в трусиках, вооруженные дубинками, и пусть они схватятся друг с другом. Кто останется в живых, объявит свою страну победительницей. Это было бы проще и справедливее, чем то, что делается здесь, где друг с другом воюют совсем не те люди.
Будь честен с теми, кого любишь, не скрывай свою боль. Страдать это так же человечно, как и дышать.
Кто никогда не гулял ночью по городу с лучшим другом или просто добрым приятелем, тот вообще непонятно как и зачем живет на этой прекрасной земле.
Смотри, какие у тебя глаза! В них пустыня…
Я, игемон, говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины.
– Что ты больше всего не любишь?
– Умные разговоры с глупыми людьми.
– А что любишь?
– Глупые разговоры с умными людьми.
– Умные разговоры с глупыми людьми.
– А что любишь?
– Глупые разговоры с умными людьми.
Слишком коротка жизнь, чтобы брать на себя еще и бремя чужих ошибок.
В детстве туман пугал своим внешним проявлением, по мере взросления пелена окутывала и то, что внутри. Ощущения почти те же — сбившиеся ориентиры. Не видишь и, самое тревожное, не ощущаешь своего выбора — делаешь шаги, не зная, что под ногами.
К чему слова двум любящим сердцам? В них нет нужды. Их заменяет взгляд.
– Грешил ли ты?
– Было дело. А что?
– Годы идут, пора задуматься о грехах.
– А как? Вспоминать, сожалеть или планировать новые?
– Было дело. А что?
– Годы идут, пора задуматься о грехах.
– А как? Вспоминать, сожалеть или планировать новые?
Не плодите детей, пока не станете истинными творцами и не будете плодить творцов. Неправильно рожать детей под влиянием потребности, неправильно использовать детей для того, чтобы заполнить своё одиночество, неправильно придавать смысл своей жизни, производя на свет очередную копию себя.
Всю жизнь ощущаю какое-то странное равнодушие, немного похожее на холод в сердце: как будто все, что со мной происходит, не на самом деле. Как будто я просто сплю и все равно придется просыпаться, поэтому не стоит слишком интересоваться подробностями сна.
Один, один, я всегда один…
Человек, переживший драмы, сломавшийся, но возродившийся, интереснее нетронутого, защищенного от превратностей бытия.
Меня могут убить, — это дело случая. Но то, что я остаюсь в живых, — это опять-таки дело случая.
— … я собрался на войну.
— На какую войну?
— На какую-нибудь. Я давно не читал газет, но где-то же наверняка идёт война — не бывает, чтобы нигде не шла.
— На какую войну?
— На какую-нибудь. Я давно не читал газет, но где-то же наверняка идёт война — не бывает, чтобы нигде не шла.
Самое страшное в войне — понять врага. Понять — значит простить.
Нужно быть храбрым человеком, чтобы быть трусом в Красной армии.
