Лучшие цитаты из книги Хоббит (397 цитат)

Спору нет, если ищешь, то всегда что-нибудь найдешь, но совсем не обязательно то, что искал.

— Надеюсь, вы не уйдёте до ужина? — спросил Бильбо вежливо своим самым ненастойчивым тоном.
— Ни в коем случае! — ответил Торин. — Мы и после ужина не уйдём.

Странное дело: о том, что хорошо, о днях, которые провел приятно, рассказывается скоро, и слушать про них не так уж интересно. А вот про то, что неприятно, что вызывает страх или отвращение, рассказы получаются долгими и захватывающими.

Приключения — это не увеселительная прогулка в сияющий майский день.

— Доброе утро, — поздоровался Бильбо. Ведь утро и вправду было добрее некуда — сияло солнце, на дворе зеленела травка.
— И что же это означает? Желаешь ли ты доброго утра мне или хочешь сказать, что оно было добрым до моего появления? Или намекаешь, что у тебя все в порядке и ты не прочь поболтать?
— И то, и другое, и третье, — отозвался Бильбо.

— Дорога впереди еще длинная, — заметил Гендальф.
— Но это дорога домой.

Тёмные дела надо делать в темноте.

Кто ищет, тот всегда найдет. <…> Но учтите, находишь обычно не то, что искал.

Он был вполне доволен жизнью, чайник у него на очаге пел ещё музыкальнее, чем прежде, в безмятежные дни, до еры Незваных Гостей.

Бегут дороги вдаль и вдаль – через поля, через овраг, туда, где рек блестит хрусталь и где в пещерах правит мрак, через холодные снега, и по горам, и по долам, через цветущие луга, и по траве, и по камням. Бегут дороги вдаль и вдаль – и под звездой, и под луной, но сердце вдруг сожмет печаль – и ты потянешься домой! И вот, пройдя через войну, через огонь и холод тьмы, узришь родную сторону и незабвенные холмы.

— Доброго утра вам! Мы тут в приключениях не нуждаемся, благодарствуйте! Поищите компаньонов За Холмом или По Ту Сторону Реки.
— Для чего только не служит вам «доброе утро». Вот теперь оно означает, что мне пора убираться. <…> Подумать, до чего я дожил: сын Бэлладонны Тук отделывается от меня своим «добрым утром», как будто я пуговицами вразнос торгую!

Металл ярче света
Людьми не был создан.Нет золота чище,
Чем в сумерках пламя.

Ведь было бы чем перекусить, а остальное приложится, верно?

Худший довод ты привёл последним, да ещё и упираешь на него.

Покамест у вас в руках оружие, с вами я ни о чем говорить не буду.

Да не укоротится твоя тень, иначе воровство станет слишком лёгким делом.

За Синие Горы, за белый туман
В пещеры и норы уйдёт караван,
За быстрые воды уйдём до восхода
За кладом старинным из сказочных стран.

Он не мог забыть зловещего вида Горы, не переставал думать о драконе и, кроме того, был жестоко простужен. Три дня подряд он чихал и кашлял, сидел дома, а когда стал выходить, то всё равно его речи на банкетах ограничивались словами «бде очень бдиядно».

Никогда не смейся над живым драконом!

Вскоре стало ясно, что где-то внизу, в красном свете, храпит во сне какое-то гигантское животное.
В этот момент Бильбо остановился. То, что он пошёл потом вперёд, было самым мужественным поступком в его жизни. Грандиозные последующие происшествия – ничто по сравнению с этим. Подлинную битву он выиграл в туннеле в одиночку, прежде даже, чем увидел ожидающую его опасность.

В те далёкие дни случались славные битвы и совершались необыкновенные подвиги, память о которых ныне осталась только в легендах.

Я точно неумелый взломщик, который не знает, как выйти, и с тоски грабит один и тот же дом день за днём.

Надо же, какая это грустная штука – победа…

В земле была нора, а в норе жил хоббит. Нора была вовсе не грязная и совсем не сырая; не копошились в ней черви, не лепились по стенам слизняки, нет – в норе было сухо и тепло, пахло приятно, имелось там на что присесть и что покушать, – словом, нора принадлежала хоббиту, а стало быть, само собой, была уютной во всех отношениях.

Бей посуду! Бей стекло! Бей тарелки и бутылки! Бильбо Торбинсу назло Гни ножи, уродуй вилки! Мы весь дом – кверху дном, Стол, скамейки, табуретки! А потом каждый гном Швырь ему в постель объедки! По горшку да кочергой! Где моя большая палка? Палки нет – лупи ногой, Ведь не наше, нам не жалко! Бильбо Торбинсу назло… Эй, полегче – тут стекло!

Из земли торчит лес Выше всех древес, Поднялся до небес, А сам не растет. Что такое?

Когда бы все мы ценили не только золото, а еду, веселье и песни, этот мир был бы гораздо приятнее.

Кто ищет, тот всегда найдет – приблизительно так высказался Торин, напутствуя молодых гномов. Но учтите, прибавил он, находишь обычно не то, что искал.

На пяти деревьях пятнадцать птах!Вишь, пятнадцать птичек на пяти кострах,А у них, у пташек, крылышков-то нет!Знатная цыплятина будет на обед:Заживо поджарим, а потом – в котел!Подадим горяченьких птенчиков на стол!

Ведь эльфам ведомо многое – обо всем, что творится на свете, они узнают так же быстро, как течет вода в реке, и даже быстрее.

Но гномы – вовсе не герои, ими движут жадность и расчет; конечно, среди них попадаются лгуны и негодяи, но достойных гномов, вроде Торина и компании, гораздо больше. Главное – не предъявлять к ним слишком высоких требований.

Удача – штука капризная, не стоит ее искушать.

Без голоса ревет, Без крыльев летит, Без зубов грызет, Без языка говорит.

Пусссть он сначала скажет, кто он такой, моя прелесссть.

В битве на Зеленых полях Быкобор в одиночку пробился сквозь ряды гоблинов с горы Грэм и снес дубинкой голову их предводителю Голфимбулу. Пролетев сотню ярдов по воздуху, голова Голфимбула упала наземь и закатилась в кроличью нору. Так была одержана победа и – изобретена игра в гольф.

Доброе утро, – поздоровался Бильбо. Ведь утро и вправду было добрее некуда – сияло солнце, на дворе зеленела травка. Гэндальф пристально поглядел на хоббита, погладил свою длинную и пушистую седую бороду и сдвинул кустистые брови, выдававшиеся из-под широких полей шляпы. – И что же это означает? – осведомился он. – Желаешь ли ты доброго утра мне или хочешь сказать, что оно было добрым до моего появления? Или намекаешь, что у тебя все в порядке и ты не прочь поболтать? – И то, и другое, и третье, – отозвался Бильбо. – Присаживайтесь, господин.

И стоило ему только лечь, он тут же крепко заснул. Кстати сказать, снилась хоббиту сочная грудинка с яичницей.

— Если вы когда-нибудь будете проходить мимо моего дома, — сказал Бильбо, — входите не стучась. Чай подается в четыре, но милости прошу во всякое время.

— Значит, пророчества древних песен по-своему сбылись! – сказал Бильбо.
— Конечно! – ответил Гэндальф. – А почему они не должны сбыться? Ты ведь не перестал верить в пророчества только потому, что сам помогал их осуществить?

В тебе больше хорошего, чем ты думаешь, дитя доброго запада. В тебе смешались храбрость и мудрость. Если бы мы тоже ценили еду, веселье и песни больше золотых сокровищ, мир стал бы веселее.

Ваша колыбельная разбудила бы и пьяного гоблина!

Бильбо внезапно понял, каково это — жить в беспросветном мраке, без надежды на лучшую долю. Кругом камень и тьма, промозглая сырость… Тут не только зашипишь, тут взвоешь. Это сочувствие было сродни озарению.

Всегда быть точным утомительно.

Бейте рюмки и бутылки,
Бейте хрупкое стекло!
Жгите пробки, гните вилки
Бильбо Бэггинсу назло!

Надо же, какая это грустная штука – победа…

— Что произошло? — спросил он себя. — К числу павших героев меня как будто пока не отнесешь. Хотя еще не все потеряно.

Я точно неумелый взломщик, который не знает, как выйти, и с тоски грабит один и тот же дом день за днём.

Вскоре стало ясно, что где-то внизу, в красном свете, храпит во сне какое-то гигантское животное.
В этот момент Бильбо остановился. То, что он пошёл потом вперёд, было самым мужественным поступком в его жизни. Грандиозные последующие происшествия – ничто по сравнению с этим. Подлинную битву он выиграл в туннеле в одиночку, прежде даже, чем увидел ожидающую его опасность.

В те далёкие дни случались славные битвы и совершались необыкновенные подвиги, память о которых ныне осталась только в легендах.

Да не укоротится твоя тень, иначе воровство станет слишком лёгким делом.

Он был вполне доволен жизнью, чайник у него на очаге пел ещё музыкальнее, чем прежде, в безмятежные дни, до еры Незваных Гостей.

Ведь было бы чем перекусить, а остальное приложится, верно?

Металл ярче света
Людьми не был создан.
Нет золота чище,
Чем в сумерках пламя.

Покамест у вас в руках оружие, с вами я ни о чем говорить не буду.

Никогда не смейся над живым драконом!

Худший довод ты привёл последним, да ещё и упираешь на него.

— Доброго утра вам! Мы тут в приключениях не нуждаемся, благодарствуйте! Поищите компаньонов За Холмом или По Ту Сторону Реки.
— Для чего только не служит вам «доброе утро». Вот теперь оно означает, что мне пора убираться. <…> Подумать, до чего я дожил: сын Бэлладонны Тук отделывается от меня своим «добрым утром», как будто я пуговицами вразнос торгую!

Бегут дороги вдаль и вдаль —
Через поля, через овраг,
Туда, где рек блестит хрусталь
И где в пещерах правит мрак.

Мощь городов, власть королей
Его могущества слабей.

Ярость его не поддается описанию; такую ярость испытывают лишь купающиеся в роскоши богачи, если у них внезапно пропадет вещь, которой они обладают давно, но которая не понадобилась им ни разу в жизни.

Силы небесные! Ты ни разу не задумался, прибыльное ли это дело? Четырнадцатая часть — сколько тебе обещали? А как доставить ее? А стоимость перевозки? А сколько уйдет на вооруженную охрану и налоги?

Пока жив — надейся!

Гостей он любил, но он любил знакомых гостей и предпочитал приглашать их сам.

Счастливый путь! Куда бы он ни лежал! И пусть примет вас в конце родное гнездо!

Бильбо ломал-ломал себе голову над новой проблемой, так что чуть совсем не разломал её, но блестящих идей что-то не рождалось.

В те времена случались войны и совершались деяния, память о которых осталась лишь в легендах.

— Что произошло? — спросил он себя. — К числу павших героев меня как будто пока не отнесешь. Хотя еще не все потеряно.

— Если вы когда-нибудь будете проходить мимо моего дома, — сказал Бильбо, — входите не стучась. Чай подается в четыре, но милости прошу во всякое время.

Всегда быть точным утомительно.

— Значит, пророчества древних песен по-своему сбылись! – сказал Бильбо.
— Конечно! – ответил Гэндальф. – А почему они не должны сбыться? Ты ведь не перестал верить в пророчества только потому, что сам помогал их осуществить?

Бильбо внезапно понял, каково это — жить в беспросветном мраке, без надежды на лучшую долю. Кругом камень и тьма, промозглая сырость… Тут не только зашипишь, тут взвоешь. Это сочувствие было сродни озарению.

В тебе больше хорошего, чем ты думаешь, дитя доброго запада. В тебе смешались храбрость и мудрость. Если бы мы тоже ценили еду, веселье и песни больше золотых сокровищ, мир стал бы веселее.

Бейте рюмки и бутылки,
Бейте хрупкое стекло!
Жгите пробки, гните вилки
Бильбо Бэггинсу назло! Обмакните в жир салфетки,
Искромсайте их ножом!
На пол выкиньте объедки
И залейте их вином! Кочергой посуду смело
Искрошите в порошок,
Если что осталось целым —
Бросьте в мусорный мешок! Бейте хрупкое стекло
Бильбо Бэггинсу назло!

— Дорога впереди еще длинная, — заметил Гендальф.
— Но это дорога домой.

Ваша колыбельная разбудила бы и пьяного гоблина!

Тёмные дела надо делать в темноте.

— Доброе утро, — поздоровался Бильбо. Ведь утро и вправду было добрее некуда — сияло солнце, на дворе зеленела травка.
— И что же это означает? Желаешь ли ты доброго утра мне или хочешь сказать, что оно было добрым до моего появления? или намекаешь, что у тебя все в порядке и ты не прочь поболтать?
— И то, и другое, и третье, — отозвался Бильбо.

Спору нет, если ищешь, то всегда что-нибудь найдешь, но совсем не обязательно то, что искал.

Странное дело: о том, что хорошо, о днях, которые провел приятно, рассказывается скоро, и слушать про них не так уж интересно. А вот про то, что неприятно, что вызывает страх или отвращение, рассказы получаются долгими и захватывающими. Другой вариант:
Как ни странно, о днях безмятежного покоя и отдыха, о приятном времяпрепровождении — словом, обо всем хорошем скучновато рассказывать и скучновато слушать; вот если происходит что-нибудь неприятное или плохое, из этого можно состряпать отличную историю, которую всегда будут принимать на «ура».

— Надеюсь, вы не уйдёте до ужина? — спросил Бильбо вежливо своим самым ненастойчивым тоном.
— Ни в коем случае! — ответил Торин. — Мы и после ужина не уйдём.

И стоило ему только лечь, он тут же крепко заснул. Кстати сказать, снилась хоббиту сочная грудинка с яичницей.

Коли Смог видел, как мы сюда лезем, чего прятаться, – пробурчал Дори. Он все поглядывал на Гору, словно ожидая увидеть там дракона, примостившегося на вершине, точно птичка на ветке. – Будем надеяться, что нас никто не видел, – откликнулся Торин. – В любом случае дальше мы сегодня не пойдем. – Ура! – завопил Бильбо, плюхаясь наземь. – Вот мудрые слова!

Господин Торбинс, вы, конечно, достойная личность, и я не могу на вас налюбоваться, но не забывайте, что на самом деле вы – мелкая сошка в этом огромном мире!

Или ты не веришь пророчествам с тех пор, как сам помог осуществиться этому?

Ты еще скажи, что всем своим богатством обязан одной удаче, опекавшей тебя всю дорогу!

Туда и обратно, или Прогулка хоббита.

А Бильбо писал стихи, порой навещал эльфов и был счастлив до конца своих дней (а прожил он долго-долго).

Золото и серебро господин Торбинс расходовал в основном на подарки, полезные и роскошные.

Мне неловко это говорить, но мнение соседей нисколько не тревожило Бильбо. Он наслаждался спокойной, размеренной жизнью; и даже котелок на огне, казалось, посвистывал теперь куда мелодичнее, нежели в те дни, что предшествовали Нежданному Угощению.

Вскоре выяснилось, что Бильбо расстался не только с чайными ложками, но и со своей репутацией. Он был другом эльфов, его уважали гномы, маги и тому подобные личности, заглядывавшие порой к нему на огонек, а вот в Хоббитании к Бильбо относились иначе. Соседи держали господина Торбинса за сумасброда; дружили с ним разве что племянники и племянницы по линии Туков, и то тайком от родителей, которые вовсе не поощряли дружбы с «этим Торбинсом».

А ноги сами тянут вспять Туда, откуда шли.

Дорога – это надо знать — Всегда на край земли!

Ведь путь всегда таков — Коль нету облаков!

Мне и так хватит до конца дней, – сказал Бильбо, когда они с Гэндальфом выкопали золото. – Бери его себе. Вдруг пригодится? – Безусловно пригодится, – ответил маг. – Но, знаешь ли, от тюрьмы да от сумы… По-моему, оно тебе скоро понадобится.

Едва выехали из долины, небо на западе потемнело, в лицо ударил ветер с дождем. – Вот тебе и весенний ветерок! – пробормотал Бильбо. – Ну да ладно, мы едем домой. Будем считать, это – привет из дома.

– В доме Элронда и сон – лекарство, – сказал хоббит, – будем лечиться, покуда есть возможность.

Ноги, танцуйте, не стойте на месте!

Звезды в цвету, и луна расцвела — Лунная башня бела и светла.

Сокровище наше — Лесное огнище!

Где полыхало пламя, выпал снег, и даже драконы погибают!

Но Бильбо хорошо охраняли и заботливо опекали – ведь с ним были маг и Беорн, так что по-настоящему он больше ни разу не испугался.

Дикий Край оставался все таким же диким.

Если бы наш брат побольше ценил вкусную пищу, застолье и песни и поменьше золото, то в мире было бы куда веселее.

Зачем же скитаться?
От странствий — убытки.

И все-таки я хочу услышать все подробно и по порядку, — упрямо сказал Бильбо, напуская на себя деловой вид ( обычно предназначавшийся для тех, кто пытался занять у него денег) и изо всех сил стараясь казаться умным, осмотрительным, солидным специалистом.

Отцы отдавали нам своих сыновей в обучение и щедро платили, особенно съестными припасами, так что мы не давали себе труда пахать, сеять и вообще добывать пропитание. То были счастливые дни.

Они разделяли взгляд хоббита на то, что есть надо регулярно, часто и как можно больше.

Он был благороден и прекрасен лицом, как повелитель эльфов, могуч, как воин, мудр, как колдун, величествен, как король гномов, и добр, как нежаркое лето.

Всякий знает, как страшно бушуют гром и молния в горах, ночью, когда две грозы идут войной друг на друга. Молнии раскалываются, ударяясь об вершины, скалы содрогаются, ужасные раскаты грома сотрясают воздух, эхо разносится по всем пещерам и углублениям, и тьма наполняется оглушительным грохотом и сверканием.

Бильбо сидел на берегу, потерявший дорогу и растерявший последние мозги, словом, совершенно растерянный.

Не увидать ее корней,
Вершина выше тополей,
Всё вверх и вверх она идёт,
Но не растёт.

Лучше остаться без ужина, чем самим превратиться в ужин.

Не следует обижать орлов, если ты всего лишь маленький хоббит и лежишь ночью в горном орлином гнезде.

Вскоре желудок Бильбо приятно отяжелел, хотя в душе он предпочёл бы хлеб с маслом, а не куски мяса, зажаренного на палочках.

Легенда легендой, а дела делами и будничная жизнь текла своим чередом.

У него был вид, как у голодного пса, которого привязали в будке и забыли на неделю.

Гномы не герои, а расчетливый народец, превыше всего ставящий деньги; попадаются гномы хитрые и коварные и вообще дрянные. Но есть и вполне порядочные, только не надо ждать от них слишком многого.

Он дрожал от страха, но на физиономии у него были написаны решимость и суровость.

Если живешь бок о бок с драконом, изволь с ним считаться.

У всякого дракона есть слабое место.

Гнев их обратился на бургомистра, который сбежал из Эсгарота тогда, когда другие готовы были стойко защищать город. «У него, может, и подходящая голова для торговых дел, особенно если речь идет о его собственных, — ворчали они, — но в опасную минуту на него полагаться нельзя».

Прощай, я ухожу в чертоги ожидания к моим праотцам до той поры, когда мир изменится к лучшему. Я оставляю все золото и серебро, так как там, куда я ухожу, оно мало ценится.

И даже драконам приходит конец.

Нет больше дракона,
Нет огненной пасти,
Низвергнут он с трона,
Конец его власти.
Оружье ржавеет,
И рушатся троны,
Богатство скудеет,
Тускнеют короны —
А листья порхают,
Укрытые тенью,
А воды сверкают,
И слышится пенье.

Пляшите, пляшите, гоните тревоги,
В траве шелестите, крылатые ноги.
Пусть воды речные звеня протекают,
Мы праздник веселый отпразднуем в мае.

— Дорога впереди еще длинная.
— Но зато она ведет только к дому и никуда больше.

Куда же вы, друзья?
На сердце у меня
Тоскливо так, признаться, отчего-то.

Я принимаю твой дар, Бильбо Великолепный, – промолвил король. – И нарекаю тебя отныне другом эльфов! Да не станет короче твоя тень, да будет прибыльным твое ремесло! Прощай.

Грабители – народ порядочный. А я съел много твоего хлеба и выпил много вина.

Не бросай своего обыкновения – появляйся, когда ты больше всего нужен и когда тебя меньше всего ждут. Чем чаще я буду видеть тебя в своих чертогах, тем сильнее будет моя радость.

Да будет весел зеленый лес, пока мир еще молод, да будет весел твой народ!

Какой же ты болван, Бильбо Торбинс!

Маленький господин Торбинс был существом добрым и привязчивым.

В тебе отвага сочетается с мудростью, и сочетается дивно.

Но я рад, что делил с тобой тяготы и опасности, – это великая честь, которой не заслуживает никто из Торбинсов.

Я ухожу в палаты ожидания, к своим предкам, и не вернусь, покуда мир не возродится.

А я уж гадал, не кончилось ли твое везение.

По крайней мере, к павшим героям меня уже не припишешь. Ничего, с этим можно и не спешить.

Орлы! Орлы! – вопил хоббит, пританцовывая от возбуждения и размахивая руками.

Они ненавидели гоблинов холодной, смертельной ненавистью.

На совете с королем эльфов, Бардом и Даином – гном не замедлил откликнуться на призыв, ибо гоблины были всеобщими врагами и с их появлением все распри были забыты, – маг предложил такой план.

Мы возвращаемся в наше древнее исконное королевство, поспешаем на помощь родичам.

Вот остановились и они, сложили наземь оружие и подняли руки в знак мирных намерений. Бард выступил им навстречу, прихватив с собой Бильбо.

– По-твоему, на закате у меня на уме одно, а на восходе – другое?

Потерпи, – сказал тот. – Если я не ошибаюсь, скоро все кончится. Конечно, тебя ждут крупные неприятности, но не вешай нос. Ты справишься. И знай, на подходе вести, которых не слышали и вороны. Может, так тебе станет спокойнее. Спокойной ночи!

Если таков твой ответ, – воскликнул глашатай, – мы объявляем тебе войну! Никто из вас не покинет Гору без нашего ведома, покуда вы сами не запросите мира. Мы не будем на вас нападать. Сидите на своем золоте. Хоть ешьте его, коли оно полезет вам в глотки!

А лунный свет – в любой предмет, И в струны песнь вплетет певец.

Гномы трудились не покладая рук, и дело спорилось.

Ведь было бы чем перекусить, а остальное приложится, верно?

– Не знаю, мудро ли ты решил, но сделаю, что смогу, – ответил Роэк.

Он потомок Гириона, владыки Дола, человек суровый, но прямой и не двуличный.

Он погиб на глазах у дрозда – да не выпадут вовек перья этой славной птахи!

И не корите меня, коли вас не все обрадует.

Карк умер, но я не забыл его наставлений.

Вороны живут долго, и память у них долгая, свою же великую мудрость они передают по наследству.

И тут ему пришла мысль, заставившая призадуматься.

Он у нас мастер устраивать дела, особенно свои собственные! А как что серьезное, сразу в кусты!

Или я глуп как пробка, или сюда летит дракон!

А коли вы будете в наших краях, заходите без предупреждения, – отозвался Бильбо. – Чай я обычно пью в четыре, но вам буду рад в любое время.

Такой закатим пир – мало не покажется!

Куда бы ни пролегла твоя дорога, да сопутствует тебе удача!

Гномы низко поклонились, но слов ни у кого не нашлось – настолько они были опечалены.

Да не изгладится память о вас!

Я вознагражу тебя щедрее, чем кого бы то ни было, и это будет справедливо.

Покамест я его довезу, мне придется день и ночь отбиваться от охотников поживиться за мой счет.

Даин вручил их вожаку золотой венец и поклялся в вечной дружбе.

Здесь мы можем укрыться и многое увидеть, сами оставаясь незамеченными.

Рецепта я не знаю, а по виду они похожи на печенье, хранятся долго и придают сил. Сытники не глотают, а жуют, как вяленое мясо, пока кусок весь не изжуется. Жители Эсгарота обычно запасаются ими, собираясь в дальнюю дорогу.

Сейчас у нас позднее утро, не правда ли? – сказал он. – Не мешало бы перекусить – ежели, конечно, найдется чем. И, разумеется, не тут. Надо поискать какое-нибудь укрытие.

И никогда не думал, что можно так радоваться солнышку и ветру!

Здесь король пировал и держал совет.

Мы ведь пришли не за золотом, нам надо выбраться наружу. Удача – штука капризная, не стоит ее искушать.

Смог! – взвизгнул он. – Ты, проклятый червяк! Хватит прятаться! Посвети-ка, слышишь? А потом можешь меня есть – коли поймаешь, конечно.

Отчаяние заставило гномов согласиться.

Успокойтесь, – сказал он. – Как говаривал мой папаша, пока живу – надеюсь.

Хоть надышимся вволю перед смертью. Уж лучше погибнуть в бою с драконом, чем задохнуться в темноте.

В конце концов терпение истощилось.

А так ему осталось бушевать в бессильной ярости, ибо он никого не нашел.

Завет-камень, Завет-камень, – бормотал Торин словно в забытьи. Гном сидел, опершись подбородком о колени, и глядел перед собой. – Он как шар с тысячью граней, он светится, как серебро в пламени, как вода на солнце, как снег под звездами, как капли дождя в лунном свете!

Однако хоббит рассказывал не слишком охотно. А дело было вот в чем: он, по зрелом размышлении, понял, что поведал дракону кое-что лишнее, и не хотел выслушивать упреки гномов. Достаточно было того, что он сам корил себя на чем стоит свет.

Никогда не смейся над живым драконом! – Впоследствии эта фраза стала его любимой присказкой и даже превратилась в поговорку.

Гномы – друзья, настоящие друзья! Как видите, драконьи чары начинали действовать. И то сказать, редко кому удается против них устоять.

Я Тот, Кто Идет Незримо. – Замечательно. А как тебя зовут на самом деле?– Ищущий Следы, Рвущий Паутину, Жалящая Муха. Вместе со мной получилось Счастливое Число.– Сколько у тебя прозвищ! – усмехнулся дракон. – Между прочим, учти на будущее – счастливые числа не всегда приносят счастье.– Я – похоронивший друзей заживо, утопивший их и извлекший живыми из воды. Я вышел из торбы, да торбы не взял.– Вот тут ты оплошал, – хмыкнул дракон. – Я Друг Медведей и Гость Орлов, – продолжал Бильбо, постепенно входя во вкус. – Я Кольцедобытчик, Любимчик Удачи и Всадник Бочонка.

Любимчик Удачи и Всадник Бочонка.

Как говаривал мой папаша, у каждого червяка своя слабина; ума не приложу, где он мог это узнать.

Гномы наперебой восхваляли его, хлопали по спине и говорили, что они, гномы, у него в неоплатном долгу, а Бильбо лежал на земле с закрытыми глазами, наслаждаясь ночной свежестью и лишь вполуха прислушиваясь к похвалам.

Сказать, что дыхание Бильбо пресеклось, значит не сказать ничего. Нет слов, чтобы передать изумление и восторг хоббита (а нет этих слов потому, что ныне они попросту забылись, ведь люди изменили тот язык, которому научились у эльфов в дни, когда чудеса были делом обыкновенным).

Бильбо застыл как вкопанный. Следующий шаг был величайшим подвигом в его жизни. Все то, что случилось потом, ни шло ни в какое сравнение с этим шагом. Хоббит пережил во мраке пещеры настоящую битву с самим собой, пережил и победил.

Хоббит пережил во мраке пещеры настоящую битву с самим собой, пережил и победил!

Следующий шаг был величайшим подвигом в его жизни.

Под потолком клубился пар, откуда-то доносился странный звук, будто кипел на огне громадный котел – или мурлыкал огромный котище.

Пускай дракон себе сторожит свои сокровища хоть до скончания века, а мне бы очутиться в моей маленькой уютной норке – и все, и никаких сокровищ не надо. Но это скромное желание, разумеется, было неосуществимо.

Гулкое эхо вынуждало блюсти сугубую осторожность.

Любимчик не любимчик, но в свою удачу я верю гораздо больше, нежели в былые дни.

Как говаривал мой папаша, «по третьему разу всяко сладится». Я иду. Кто со мной?

За ней открывался проход в глубь Горы – казалось, это из него выползает непроглядная ночная тьма.

Вот дневное светило скрылось в огненно-красных облаках.

Над окоемом поднимался бледный серпик новорожденной луны.

На помощь рассчитывать не приходилось, оставалось полагаться лишь на собственные силы – а те уже почти иссякли.

Цели путешествия достигли, но до исполнения заветных желаний по-прежнему было ох как далеко!

Взгляд гнома был печален и суров: должно быть, Балину вспомнилось, как они с Торином в бессильной ярости взирали на учиненное драконом побоище.

Черная Гора вблизи внушала уже не просто страх, а самый настоящий ужас.

Надежды и упования, возродившиеся было в озерном городе, увяли вновь. До цели путешествия было подать рукой, но это нисколько не радовало; скорее наоборот – вселяло неуверенность и страх.

К концу второй недели пребывания гномов в Эсгароте Торин стал подумывать о продолжении похода. Пока восторг горожан не успел остыть, надо попросить помощи. Медлить не следует.

Такой суматохи, по правде сказать, не припомнил бы и самый дряхлый дед в Эсгароте.

Придет король законный, Серебряных фонтанов князь.

Но ни решетки, ни засовы – не помеха правому делу!

С лесными эльфами жители Эсгарота дружили, и разногласия – вроде тяжбы, кто кому должен платить пошлину, – на этой дружбе почти не сказывались.

Похоже, мы родились под счастливой звездой.

А вот Фили и Кили улыбались – кряхтели, но улыбались. Должно быть, молодым все нипочем (ведь для гномов эти двое были совсем еще молодые).

Лесные эльфы вообще, а их король – в особенности были большими охотниками до вина.

Ускакал небось неведомо куда; эка невидаль – Лихолесье, у магов полно других забот…

Бильбо, однако, не разделял надежд гномов. Ему вовсе не нравилось быть палочкой-выручалочкой. В конце концов, он же не Гэндальф!

Иными словами, случилось именно то, о чем говорил Гэндальф: мол, вы меня еще благодарить будете за то, что я привел господина Торбинса.

Услыхав голос хоббита, Дубовый Щит снова стал самим собой и наотрез отказался от мысли выкупить себя и своих товарищей у эльфов за долю драконьих сокровищ.

Как ни крути, по всему выходило, что рассчитывать господину Торбинсу не на кого – придется выпутываться самому.

Бильбо сумел удрать и остаток ночи провел в лесу наедине с караваем хлеба, пирогом и кожаной флягой вина. Костер был далеко, но вино помогло согреться; хоббит даже прикорнул на груде палой листвы, и ночная прохлада не была ему в том помехой.

К счастью, господин Торбинс почти ничего не весил.

Бильбо очутился в кромешной тьме, один-одинешенек – что проку в друзьях, когда все они сидят по бочкам?

Господин Торбинс, вам попросту нет равных в вашем ремесле. Что бы ни случилось, мы навсегда у вас в долгу. Но к делу! Куда мы идем?

Будь паинькой, не спорь, пожалуйста.

Бильбо мысленно возблагодарил свою удачу.

Сам понимаешь, когда выпьешь, любая работа спорится.

Вопли, визг, лепет, вой, рык, всхлипы и проклятия, которыми огласилась пещера, не поддаются никакому описанию. Даже если поджаривать живьем на медленном огне сотню-другую диких кошек или волков – и то получится не так громко. Искры прожигали гоблинов насквозь, густой дым не позволял им что-либо разглядеть. Скоро все попадали друг на дружку и, точно обезумев, принялись кататься по полу, пинаться и кусаться.

Твоими бы устами да мед пить, – буркнул Торин. – Прощай, чародей. Если ты и вправду решил ехать, так езжай, нечего разговоры разговаривать.

– Ну почему мы должны идти через этот лес? – простонал хоббит. – Ну почему? – Потому что другой дороги нет, – отозвался маг. – Или проходите насквозь, или возвращаетесь домой. Стыдитесь, господин Торбинс! Сейчас не время праздновать труса!

На юге меня ждут неотложные дела; боюсь, по вашей милости я и так опаздываю.

Запомните раз и навсегда: дружба дружбой, а своих животных он любит как детей.

Начался пологий подъем. Тишина словно обволакивала.

На сытую утробу, как говорится, чего только не пригрезится!

Выбор был невелик – либо победа в сражении, либо плен и страшная смерть.

И тут Бильбо, набравшись храбрости – или дерзости? – запел новую песенку.

У него многое получалось – он умел не только выпускать кольца дыма, загадывать загадки и вкусно готовить; я все собираюсь рассказать о нем поподробнее, да как-то недосуг.

Да и войдя в возраст, он не забросил детскую забаву – кидал дротики, стрелял из лука, играл в кегли, словом, наращивал глаз.

По всей видимости, паук никогда не имел дела с существами, которые носят жало на боку.

Едва вы ступите на опушку, вам придется рассчитывать только на собственную храбрость и на везение.

А еще в Лихолесье водятся злобные твари.

Насытившись – он съел два каравая с маслом и сливками и выпил по меньшей мере кварту меда.

И за пределы мира, прочь, И звезды – маяки точь-в-точь.

Бильбо не мог не восхититься хитроумием Гэндальфа. Маг рассчитал точно: захватывающая история увлекла Беорна, а то, что повествование часто прерывалось, лишь разжигало его любопытство.

Ничего, от тебя не убудет, если повторишься. – Беорн явно не отличался вежливостью. – И что было дальше?

Это господин Торбинс, хоббит из добропорядочной семьи с безупречной репутацией, – ответил маг.

Беорн не охотится и не ест мяса. В медвежьем обличии он много странствует.

Придется мне поспешить… Да, да, я ухожу. Это ведь не мое приключение. Быть может, я к вам еще присоединюсь, но покамест меня зовут другие дела.

– Да несет вас ветер в те края, куда держат путь луна и солнце!

Эй, полегче! – воскликнул орел. – И перестань дрожать. Или ты и впрямь в родстве с кроликами? Утро замечательное, ветра почти нет. Что может быть прекраснее полета? «Горячая ванна и завтрак на лужайке», – хотел ответить

Следом за Бильбо полетели и гномы, тепло попрощавшиеся с Повелителем орлов: они благодарили его за помощь и обещали как-нибудь вернуть должок

Разбудил Бильбо солнечный свет. Бодро вскочив, он хотел было по привычке поглядеть на часы и поставить на огонь кофейник – и тут вспомнил, что дом далеко-далеко. Зубы почистить не удалось – нечем было; на завтрак он получил всего-навсего два куска – холодную баранину и не менее холодную крольчатину, – ни тебе бекона, ни чая с печеньем. Перекусив, хоббит стал собираться в дорогу.

Да нам все равно! – вскричал Гэндальф. – Отнеси нас куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Мы не вправе на чем-либо настаивать… Если уж на то пошло, я, признаться, умираю с голоду.

Судя по всему, Гэндальф уже успел подружиться с Повелителем орлов.

Но настоящий маг никогда не теряет присутствия духа, даже когда сидит на дереве, под которым рыскают лютые звери.

Это же надо, сбежать от гоблинов, да волку в пасть! – Эти его слова со временем стали поговоркой.

Вот и хорошо. Ну что, затянем пояса да в путь – иначе завтракать будут нами. По мне, так лучше быть голодным, чем оказаться в брюхе у гоблина.

Бильбо внезапно понял, каково это – жить в беспросветном мраке, без надежды на лучшую долю.

Хоббита он видеть не мог, но зрение ему и не требовалось: он полагался на обоняние и слух, обостренные долгим пребыванием во мраке.

Хоббит знал, что игра в загадки существует с незапамятных времен, что ее правила соблюдают даже отъявленные злодеи.

Есть такое присловье – «попасть впросак».

Великолепно! Могло быть или гораздо хуже – или гораздо лучше. Пони сгинули, еда тоже, мы не знаем, где находимся и в какую сторону идти, а за спиной у нас орда разъяренных гоблинов… Ладно, пошли.

Может быть, именно гоблины изобрели машины, поколебавшие устои мира, в особенности – машины для убийства; в конце концов, им всегда нравились колеса, двигатели и взрывы.

Он завопил – так громко, как может вопить только хоббит (а такого крика, ручаюсь, вам слышать не доводилось).

Дорога – это значит путь Любимый сад и луг!

Бильбо хотел объяснить, что не умеет кричать по-совиному, что с тем же успехом он мог бы попробовать взлететь.

Всегда быть точным утомительно, – утешил его Двалин. – Что касается носового платка, то, уверяю тебя, в скором времени ты научишься прекрасно обходиться без него. Между прочим, у меня найдется запасной плащ с капюшоном, так что насчет шляпы можешь не переживать.

Вот так все и началось, в одно великолепное утро, в самом конце апреля.

Иными словами, – прибавил он мысленно, – какой мне от всего этого будет прок и вернусь ли я домой живым.

Опытный добытчик ищет хорошую работу, с разумной степенью риска и солидным вознаграждением». Если тебя смущает словечко «добытчик», можно выразиться иначе – скажем, «охотник за сокровищами».

Да славятся его вино и эль!

Это была чудесная золотая арфа; едва Торин тронул ее струны, зазвучала музыка, неожиданно столь прекрасная, что Бильбо забыл обо всем на свете и будто очутился в диковинных землях под неведомым светилом, далеко-далеко от Приречья и от своей драгоценной Торбы-на-Круче.

– Доброе утро, – поздоровался Бильбо. Ведь утро и вправду было добрее некуда – сияло солнце, на дворе зеленела травка.

По некой случайности, как-то тихим утром – в те времена шума было меньше, зелени больше, а хоббиты множились и процветали, – Бильбо Торбинс, плотно подзакусив, стоял у двери своего обиталища, покуривая длиннющую деревянную трубку, почти упиравшуюся чубуком в его стопы, шерстка на которых была аккуратно расчесана.

Однако наша история – о том, как один из Торбинсов засумасбродил и, сам не зная почему, начал говорить и делать вещи поистине невероятные.

Дарином звали самого первого гнома, старейшину Длиннобородых – это наш королевский род.

Встань у серого камня, дрозд когда запоет и закатного солнца последний луч на замочную скважину упадет в День Дарина.

Элронд недолюбливал гномов, снедаемых страстью к золоту и самоцветам, но с гномами все же можно было как-то договориться, а вот вразумить обуянных звериной злобой и жестокостью драконов не удавалось еще никому. Где ныне веселый город Дол с его колоколами? Одни развалины да опаленные драконьим пламенем берега Бегущей…

Элронд, знавший все на свете руны. – Они когда-то принадлежали моим родичам, Вышним Эльфам с Запада. А выковали их в Гондолине в незапамятные времена. Должно быть, они стали добычей какого-нибудь дракона или гоблина, попали в чужие лапы, когда вражеские полчища разрушили и разграбили Гондолин. Твой клинок, Торин, на древнем наречии зовется Оркристом – Гоблиносеком. Этот меч прославлен в легендах и песнях. А твой, Гэндальф, зовется Гламдринг, то есть Вражемолот. Им некогда сражался сам король Гондолина.

Приближался день летнего солнцеворота, и пора было отправляться в путь.

Элронд, один из тех, о чьих предках складывали небылицы еще до начала Истории, во времена жестоких сражений между злобными гоблинами и эльфами, которым помогали люди с севера.

Бильбо с готовностью остался бы там на веки вечные: ему так понравилось в Обители, что он почти перестал тосковать по своей уютной норке. Но – о пребывании путников в Раздоле мало что можно поведать.

Путники надолго задержались в Обители – по меньшей мере на четырнадцать дней.

Вовсе нет, – ответил Балин. – Это всего лишь предгорье Мглистых гор, через которые нам хочешь не хочешь, а надо перейти, чтобы попасть в Глухоманье.

Путникам сразу бросились в глаза два клинка в чудесных ножнах: на рукоятях этих клинков искрились самоцветы. Эти мечи взяли себе Гэндальф и Торин, а Бильбо выбрал нож в кожаном чехле. Для тролля это был, конечно, всего лишь перочинный ножик, а хоббиту клинок подошел в самый раз. – Неплохо, – проговорил маг, наполовину вытащив меч из ножен и внимательно его разглядывая. – Доброе оружие. Ковали его не тролли и не местные жители, и не в наши дни. Вот прочтем руны, тогда узнаем.

Наступит рассвет и обратит вас в камни, – торжественно произнес Голос. В этот миг небо над холмами порозовело, в ветвях деревьев защебетали птицы. Уильям застыл, пригнувшись к земле; Берт с Томом тоже замерли. Они стоят на полянке и по сей день – двое смотрят на третьего, – а птицы вьют у них на головах гнезда.

Вам причитается одна четырнадцатая от общей добычи, буде таковая появится; дорожные расходы покрываются в любом случае; похороны за наш счет. Все остальное следует оговаривать отдельно.

В битве на Зеленых полях Быкобор в одиночку пробился сквозь ряды гоблинов с горы Грэм и снес дубинкой голову их предводителю Голфимбулу.

Бильбо решил ничему не удивляться.

Спасибо за приглашение, – сказал Гэндальф. – Но мне некогда заниматься пустяками. Я должен найти того, кто согласится отправиться со мной навстречу приключениям.

Чудилось, будто поляна эта – зачарованная, что ею правит доброе волшебство, и паукам оно вовсе не по нраву. Во всяком случае, на поляне было немного светлее, да и ветви деревьев выглядели чуть тоньше, чем в остальном лесу.

Открывалась она в просторный и длинный коридор, похожий на пещеру, но чистый и ничуть не задымленный; в нем стояли стулья, пол устилали ковры, стены, обшитые деревянными панелями, оснащены были великим множеством крючков для плащей и шляп – этот хоббит просто обожал принимать гостей. Коридор, изгибаясь, проходил в глубине холма – или Кручи, как называли холм на много миль окрест. По обеим сторонам коридора в два ряда тянулись маленькие круглые дверцы, за которыми скрывались самые разные помещения, так что лазать наверх или спускаться вниз хоббиту не приходилось: спальни, ванные, погреба и кладовые (их было не перечесть), кухни, трапезные, гардеробные (в норе имелась особая комната, целиком отведенная под одежду) – все находилось рядом, в любую комнату можно было попасть из того же самого коридора. Лучшие покои располагались по левую руку, если стоять спиной ко входу, и только в них были окна, глубоко посаженные круглые оконца, выходившие в сад, за которым полого скатывались к реке луга.

Под пологом леса царили вечный мрак, покой и духота. Страдали даже гномы, привычные к долгому пребыванию в темноте; что уж говорить о хоббите! Он тосковал по свету и чувствовал, что потихоньку начинает задыхаться.

Одинокой горе (разумеется, после Мглистых гор). Насытившись, Беорн задремал, и гномы заговорили о своем – о золоте и самоцветах, о тонкостях кузнечного ремесла. Беорна это не интересовало; в его доме не было ни золота с серебром, ни какого другого металла – разве что железные ножи.

В очаге, несмотря на лето, горел огонь, дым поднимался к почерневшим стропилам, тянулся к отверстию в крыше, сквозь которое внутрь проникал свет. Низенькая дверь из залы вела на террасу на дубовых подпорках. Терраса выходила на юг, поэтому на нее до сих пор падал солнечный свет; прямо от нижней ступеньки лестницы начинался садик, поражавший воображение несметным множеством цветов. Уселись на деревянные скамьи, озаренные лучами закатного солнца. Пока Гэндальф рассказывал, Бильбо болтал ногами и разглядывал цветы, гадая, как они называются (доброй половины цветов Беорна он не видел никогда в жизни).

Возле комля стоял высокий чернобородый и черноволосый человек с огромными голыми руками и мускулистыми ногами. На нем был шерстяной балахон до колен, он опирался на чудовищных размеров топор. Лошади тыкались носами ему в плечо.

Миновали круг высоких, очень старых дубов и очутились перед живой изгородью, столь густой, что сквозь нее ничего не было видно. Через такую не перелезешь, нечего и пытаться. – Вам лучше будет остаться здесь и ждать моего сигнала, – сказал маг. – Когда я свистну, пойдете ко мне, парами – обязательно парами! – с промежутком в пять минут. Бомбуру придется идти одному, но он такой толстый, что сойдет и за двоих. Пошли, господин Торбинс! Тут где-то должны быть Ворота. – С этими словами Гэндальф двинулся вдоль изгороди, влача за собой дрожащего от страха хоббита. Вскоре они отыскали высокие и широкие деревянные Ворота, за которыми виднелись сады и постройки из неотесанных бревен под соломенными крышами – амбары, навесы, конюшни; чуть поодаль стоял приземистый дом. С южной стороны изгороди рядами выстроились ульи, также крытые соломой. Оттуда доносилось громкое жужжание, огромные пчелы летали туда-сюда, вползали.

Лошади у него просто замечательные, они умеют разговаривать. Беорн не охотится и не ест мяса. В медвежьем обличии он много странствует. Как-то раз я видел его ночью на вершине Каррока, он глядел на клонившуюся к Мглистым горам луну и тихонько ворчал себе под нос: «Наступит день, когда я вернусь домой». Потому-то мне кажется, что он и впрямь родился в горах.

Удачи! – пожелали они хором. – Удачи во всех ваших делах! Пусть ваши гнезда вас дождутся!

Спал хоббит в эту ночь куда крепче, нежели обычно на своей перине. Ему снился его дом, по которому он бродил из комнаты в комнату, что-то разыскивая, и никак не мог вспомнить, куда он это «что-то» положил.

У него была лодка, в которой он плавал по озеру, загребая вместо весел лапами. Он прекрасно видел в темноте и потому ловил рыбу не на удочку, а руками – ловко выхватывал ее из воды своими длинными пальцами. Мясом он тоже не брезговал и охотно поедал гоблинов, которые иногда забредали к озеру (а на озеро это они наткнулись случайно, копая очередной ход); но далеко от воды Голлум не отходил, чтобы не попасться. Гоблины же словно чуяли, что озеро таит в себе угрозу, и старались туда не ходить – если, конечно, не пошлет кого Верховный Гоблин, которому вдруг приспичит поесть свежей рыбки. Но в этом деле обычно его поджидало разочарование – ни тебе рыбы, ни даже нерадивого добытчика, на котором можно было бы сорвать гнев.

На каменистом островке посреди озера, широкого, глубокого и холоднющего, жил старый Голлум, маленький и скользкий, как рыба. Не знаю, кто он такой и откуда взялся. Просто Голлум – черный, как ночь, и только на изможденном лице.

А когда-то они были искусными мастерами и никто не мог сравниться с ними в умении рыть подземные ходы. Молоты, мечи, топоры, кинжалы, кирки, гонги, а также пыточные инструменты они великолепно ковали сами – или заставляли ковать своих рабов, которые быстро умирали под землей от нехватки воздуха и от жажды. Может быть, именно гоблины изобрели машины, поколебавшие устои мира, в особенности – машины для убийства; в конце концов, им всегда нравились колеса, двигатели и взрывы. Грязнули и неряхи, они всячески отлынивали от работы, заставляя трудиться на себя своих пленников. Гномов гоблины ненавидели не то чтобы так уж сильно – скажем прямо, не сильнее, нежели всех остальных (среди гномов попадались и такие, кто сумел заключить с гоблинами союз).

Наконец достигли громадной пещеры, посредине которой пылал костер. На стенах чадили факелы. В углу стояли пони, поодаль валялись мешки и котомки, разграбленные, вывернутые, что называется, наизнанку. По правде сказать, своих пони – и того крепкого белого конька, которого Элронд подарил Гэндальфу, – пленники, как это ни жаль, видели в последний раз. Ведь гоблины всегда голодны и охотно едят лошадей, пони, ослов (и не только их – брр!..).

В такой тьме могут жить одни лишь горные гоблины. Подземные коридоры сходились и расходились, пересекались под всевозможными углами, во всех направлениях, но гоблины знали свой путь, как вы – дорогу до почты. Все ниже и ниже, все глубже и глубже; становилось нестерпимо жарко…

И далеко-далеко на западе, там, где мир терялся в голубоватой дымке, там – Бильбо знал, – где-то там лежала милая сердцу Хоббитания, где-то там ждала своего хозяина уютная норка. Он поежился.

В Обители Элронда каждый занимался чем хотел – ел, спал, работал, болтал, пел, размышлял, или все это вместе. А вот злу дорога в Раздол была заказана.

Ему вспомнилось удобное кресло у камина в уютной гостиной, и он, не в последний раз, пожалел о том, что вообще согласился выйти из дома.

В пещере стояла омерзительная вонь. Пол устилали кости, всюду валялись награбленные троллями съестные припасы и прочее добро, от медных пуговиц до горшков, набитых золотыми монетами. По стенам висели костюмы и платья, слишком уж маленькие для троллей – боюсь, то была одежда тех, кого они съели, – и несколько мечей, коротких и длинных. Путникам сразу бросились в глаза два клинка в чудесных ножнах: на рукоятях этих клинков искрились самоцветы.

Следы привели к пещере, вход в которую преграждала каменная плита с замочной скважиной. Отодвинуть эту плиту они не смогли, даже когда навали.

Надо бы ее найти.

Острых клинков в здешних краях днем с огнем не сыщешь, топорами тут только деревья рубят, а на щитах детишек качают – или котлы ими накрывают. Драконы же здесь отродясь не водились, для хоббитов они – страшная сказка.

Дверь пяти футов высотой, и трое в ряд могут пройти в нее.

Гномы повесили на свободные крючки два желтых плаща, светло-зеленый и небесно-голубой с длинной серебряной кисточкой. Последний плащ принадлежал Торину, очень важному гному, который был не кем иным, как великим Торином Дубовым Щитом собственной персоной. Торин явно гневался – должно быть, из-за того, что вошел в дом столь неподобающим образом, да еще оказался в самом низу, под Бифуром, Бофуром и толстяком Бомбуром. Поначалу он хранил мрачное молчание, но когда господин Торбинс в сотый раз извинился, Торин сменил гнев на милость, пробормотал: «Забудем об этом», – и перестал хмуриться.

Бороды у них были цвета соломы, в руках они держали мешки с инструментами и лопаты.

Внезапно хоббиту в голову пришла ужасная мысль: сейчас гномы съедят все пироги, и ему ничегошеньки не останется. Увы, никуда не денешься – хозяин должен потчевать гостей так, чтобы они ушли довольными… – Проходите, – выдавил он. – Выпейте с нами чаю.

Хоббит любил гостей, но предпочитал.

В темно-зеленом плаще с капюшоном, с седой бородой, заправленной под золотой пояс. Едва дверь отворилась, гном ринулся вовнутрь, будто за ним гнались.

В земле была нора, а в норе жил хоббит. Нора была вовсе не грязная и совсем не сырая; не копошились в ней черви, не лепились по стенам слизняки, нет – в норе было сухо и тепло, пахло приятно, имелось там на что присесть и что покушать, – словом, нора принадлежала хоббиту, а стало быть, само собой, была уютной во всех отношениях. Входная дверь в нору, круглая, точно люк, со сверкающей медной ручкой посредине, была выкрашена в зеленый цвет. Открывалась она в просторный и длинный коридор, похожий на пещеру, но чистый и ничуть не задымленный; в нем стояли стулья, пол устилали ковры, стены, обшитые деревянными панелями, оснащены были великим множеством крючков для плащей и шляп – этот хоббит просто обожал принимать гостей. Коридор, изгибаясь, проходил в глубине холма – или Кручи, как называли холм на много миль окрест. По обеим сторонам коридора в два ряда тянулись маленькие круглые дверцы, за которыми скрывались самые разные помещения, так что лазать наверх или спускаться вниз хоббиту не приходилось: спальни, ванные, погреба и кладовые (их было не перечесть), кухни, трапезные, гардеробные (в норе имелась особая комната, целиком отведенная под одежду) – все находилось рядом, в любую комнату можно было попасть из того же самого коридора. Лучшие покои располагались по левую руку, если стоять спиной ко входу, и только в них были окна, глубоко посаженные круглые оконца

Пойте все вместе, пойте все хором! Ветер над вереском, ветер над бором!

Пойте все вместе, пойте все хором!

Я как вор, который никак не может выбраться наружу и потому, бедняга, вынужден день за днем грабить один и тот же дом, – думал господин Торбинс.

Тогда гномы отнесли господина Торбинса в гостиную, положили на диван и поставили рядом стакан с водой, а сами вернулись к своим темным делам. – Разволновался, бедолага, – проговорил Гэндальф, когда все снова расселись за столом. – С ним такое случается, но он и вправду один из лучших. Свиреп, как разъяренный дракон.

Должно быть, вы уже догадались, что Бильбо только притворялся обыкновенным хоббитом – и перед другими, и перед собой: на самом-то деле всякие небылицы, вроде тех, что приносил в Хоббитанию Гэндальф, были ему куда милее житейских забот да повседневных хлопот.

Если вы пришли с миром, – сказал капитан, – оставьте.

Они нападали на гномов, несли смерть и запустение, и гномы, бросая нажитое, бежали на юг, а золотом и самоцветами завладевали драконы. Самого злобного среди них, самого коварного и жадного звали Смогом.

Последний плащ принадлежал Торину, очень важному гному, который был не кем иным, как великим Торином Дубовым Щитом собственной персоной. Торин явно гневался – должно быть, из-за того, что вошел в дом столь неподобающим образом, да еще оказался в самом низу, под Бифуром, Бофуром и толстяком Бомбуром. Поначалу он хранил мрачное молчание, но когда господин Торбинс в сотый раз извинился, Торин сменил гнев на милость, пробормотал: «Забудем об этом», – и перестал хмуриться.

Позволь представить тебе Бифура, Бофура, Бомбура и, конечно, Торина.– К вашим услугам, – хором произнесли Бифур, Бофур и Бомбур, став рядком.

Новоприбывших гномов звали Дори, Нори, Ори, Оин и Глоин.

– Кили, к вашим услугам, – сказал один гном.– И Фили, – прибавил второй.

– Двалин, к вашим услугам. – Глаза у него были необыкновенно ясные.

И тут он увидел Гэндальфа. О, этот Гэндальф! Когда бы вам довелось услышать о нем хотя бы четверть того, что слыхал я (а я слышал лишь малую толику из того, что можно было услыхать), вы бы сразу поняли – вас ждет поистине замечательная история. Повсюду, где ни побывал Гэндальф, повсюду о нем рассказывали самые невероятные небылицы. В Хоббитании же он не показывался с тех пор, как умер его друг Старый Тук, и нынешнее поколение хоббитов почти забыло, каков он из себя. Ведь Гэндальф покинул Кручу и удалился в неведомые края, за Приречье, еще в ту пору, когда они были сущими несмышленышами.

По счастью, Белладонна Тук вовремя вышла замуж за господина Банго Торбинса, и приключения обошли ее стороной. Банго, отец Бильбо, отрыл для жены (частью на деньги из ее приданого) такую роскошную нору, с которой не шли ни в какое сравнение все прочие, будь то на Круче, в Исторбинке или в Приречье.

В общем, Туков, хоть они и были богаче, в Хоббитании уважали меньше, чем Торбинсов.

Как я уже сказал, матушкой нашего хоббита, Бильбо Торбинса, была знаменитая Белладонна Тук, одна из трех дочерей хоббитана Тука, жившего в Приречье, за маленькой речушкой, что течет у подножия Кручи.

Но они – не гномы: хоббиты будут пониже, да и бород отродясь не имели. Волшебством они не занимаются, зато умеют в мгновение ока скрыться, если поблизости появятся Громадины, топочущие будто слоны. Хоббиты предрасположены к полноте, носят одежду ярких цветов, предпочитая в основном желтый и зеленый; ходят они босиком – башмаки им не нужны, ибо кожа у них на ступнях крепче сапожной подошвы, а стопы сверху покрыты густой рыжеватой шерсткой, согревающей в холода; пальцы у хоббитов длинные и чуткие, лица добродушные, и смеются они от души (в особенности поевши, а едят они часто и помногу).

Ведь сегодня хоббиты встречаются весьма редко и старательно избегают Громадин (такое прозвище они дали людям).

Этот хоббит был весьма зажиточным, а фамилия его была Торбинс.

Но учтите, прибавил он, находишь обычно не то, что искал…

Где полыхало пламя, выпал снег, и даже драконы погибают!

Но ни кушать, ни даже перекусить было нечем, и Бильбо понял, что на сей раз дела обстоят и вправду худо.

На свете есть, кто может съестьВсе, что на свете ни на есть,Все, что живет и что цветет,Сгрызет железо, сталь сжует,Пожрет и короля, и двор

Гори, гори ясно, чтобы не погасло!Гори, гори пуще, чтобы стало в пущеСветло, как днем! Тепло с огнем!Йо-хо-хо!Будем вялить их, будем жарить их,Подпалим волосики, подрумяним носики!Лопни их глазок, потеки жирок,Шкурка смуглится, кости углятся!Жарки угольки!Небеса высоки!

Без ног лежит на одной ноге, две ноги сидят рядом на трех, а четыре ноги кое-что получили.

На синем лике око,И на зеленом – око.И то, и это окоГлядятся око в око.Но это низко око,А то – высоко око.

Тридцать белых жеребятиз красной норы:едят – копытами стучат,а все съедят – стоят, молчат.Что такое?

Из земли торчит лесВыше всех древес,Поднялся до небес,А сам не растет.Что такое?

Хрум! Хруп! Гоблин груб!Грабь! Гробь! Дроби дробь!Вниз, вниз – заждалисьТам вас, мил друг.Кряк! Бряк! Да как – шмяк!Ключ – замок, дверь – порог!Плеть! Клеть! Гляди, впредьДам в глаз, мил друг!Вам и впредь будет плеть!На бегу обожгу! У меня чтоб ни гу-гу!

Ах, куда вы? Ах, что вы?Ах, зачем вам идти?Ах, у пони подковыИстерлись в пути!О! Тра-ли-ли-лину!Спускайтесь в долину!Ах, куда ж вы идете?

– Но… – заикнулся было хоббит. – Некогда! – перебил маг. – Но… – снова начал Бильбо. – Тем более некогда! Пшел!

Ничьи чары над ним не властны. Он живет в дубраве, в большом.

Едва начали спускаться, как из-под ног покатились маленькие камешки, затем пришли в движение камни покрупнее и наконец, поднимая клубы пыли, вниз с грохотом устремились громадные валуны. Устоять было невозможно, путники покатились под гору, а мимо то и дело проносились чудовищной величины каменья.

– Я должен добраться до двери, – твердил он себе, – я должен до нее добраться. – Собравшись с духом, хоббит выскочил из-за бочки. Все это сильно напоминало игру в жмурки. Бедному маленькому хоббиту приходилось уворачиваться то так, то этак. Один раз он все же не успел увильнуть, и его сбил с ног здоровенный гоблин, который, впрочем, не понял, обо что споткнулся. Бильбо на четвереньках проскользнул между широко расставленными ногами начальника караула и бросился к двери.

А там его схватят гоблины. Его поймают, моя прелесссть! Шшш!

И тут лезвие Оркриста в лапах стражника налилось светом. На глазах Бильбо из мрака возник еще один меч, и мерцающее лезвие

Этот хоббит был весьма зажиточным, а фамилия его была Торбинс. Торбинсы обитали на Круче невесть с каких пор, и все их очень даже уважали – не только потому, что они славились своим богатством, но и потому, что в роду у них не было сумасбродов и ни с кем из Торбинсов никогда ничего не приключалось. И всякий мог заранее догадаться, что ответит какой-нибудь Торбинс на тот или иной вопрос.

Была бы у него шляпа, он бы ее, конечно, снял, а так… Неудобно получается, честное слово.

Но настоящий маг никогда не теряет присутствия духа, даже когда сидит на дереве, под которым рыскают лютые звери.

Кто ищет, тот всегда найдет – приблизительно так высказался Торин, напутствуя молодых гномов. Но учтите, прибавил он, находишь обычно не то, что искал.

Ликом он был прекрасен, как князь эльфов, силен и доблестен, как великий воин, мудр, как чародей, важен, как король гномов, добр и ласков, как лето.

Как ни странно, о днях безмятежного покоя и отдыха, о приятном времяпрепровождении – словом, обо всем хорошем скучновато рассказывать и скучновато слушать; вот если происходит что-нибудь неприятное или плохое, из этого можно состряпать отличную историю, которую всегда будут принимать на «ура».

Бильбо потихоньку начал понимать, что приключение – это не прогулка на пони солнечным весенним деньком.

Вот так все и началось, в одно великолепное утро, в самом конце апреля. Пони потрусили прочь от трактира. Бильбо вертелся в седле, привыкая к темно-зеленому плащу, одолженному Двалином.

Мы собрались в доме нашего хорошего друга и соратника, весьма выдающегося во всех отношениях и неустрашимого хоббита – да не выпадет никогда шерсть на его стопах! Да славятся его вино и эль!

Как ни странно, о днях безмятежного покоя и отдыха, о приятном времяпрепровождении – словом, обо всем хорошем скучновато рассказывать и скучновато слушать; вот если происходит что-нибудь неприятное или плохое, из этого можно состряпать отличную историю, которую всегда будут принимать на «ура».

Следующий шаг был величайшим подвигом в его жизни. Все то, что случилось потом, ни шло ни в какое сравнение с этим шагом. Хоббит пережил во мраке пещеры настоящую битву с самим собой, пережил и победил! Переведя дух, он двинулся дальше

Ведь было бы чем перекусить, а остальное приложится, верно? Бедный господин Торбинс! Ему-то казалось: дракон погиб – и делу конец! А тут выясняется, что конца по-прежнему не видно. Честно говоря, Бильбо отдал бы половину своей доли, лишь бы все помирились и не надо было ни с кем воевать.

А тут выясняется, что конца по-прежнему не видно. Честно говоря, Бильбо отдал бы половину своей доли, лишь бы все помирились и не надо было ни с кем воевать.

Всем на радость был бы мир между гномами, эльфами и людьми, но мир будет стоить золота из сокровищницы Трора. Я сказал.

Теперь вы понимаете, почему градоправитель стал градоправителем, как он сумел занять свой важный пост? Лукавые речи заронили подозрение в сердца горожан, они тут же забыли о короле Барде.

Ура лучнику! Долой толстосумов!

Градоправитель поспешно забрался в свой золотой челн и велел гребцам отплывать, рассчитывая, что в суматохе никто не заметит его бегства. Пожираемый пламенем Эсгарот стремительно пустел.

Так погиб Эсгарот и пришел конец Смогу – но не Барду.

По правде говоря, вряд ли кто из горожан нашел бы в себе мужество выйти против дракона, когда бы не тот самый человек, призывавший к оружию. Его звали Бард. Он неустанно подбадривал остальных, советовал лучникам, как лучше целиться, требовал от градоправителя приказа сражаться до последней стрелы.

Сколько уже времени прошло с тех пор, как они ушли на север? Пора бы и сбыться пророчеству.

Стая нетопырей, испугавшись чадящих факелов, кинулась наутек.

Гном с трудом отвлекся от блеска драгоценностей.

А все дело в том, что они очутились рядом с сокровищами и ни о чем другом думать уже не могли. Ведь и самый осторожный гном при виде золота становится отважен и свиреп, и никакая опасность его не пугает.

Другие гномы занимались более важным делом – набивали карманы самоцветами, со вздохом кладя обратно на пол те, которые в карманы не лезли.

Кстати сказать, ты уверен, что тебя не обманывают? А вдруг твоя доля – пшик?

Дорога – это значит путь По чащам, по горам И под горой, где тьма и жуть, И по речным волнам, Зимой – в мороз, а летом – в зной, Ведь путь всегда таков — Всегда под солнцем, под луной, Коль нету облаков! Дорога – это надо знать — Всегда на край земли! А ноги сами тянут вспять Туда, откуда шли; Пускай огонь и тьма кругом, Пускай враги вокруг, — Всегда я вижу милый дом, Любимый сад и луг!

Гномы с воодушевлением приняли предложение хоббита. Если раньше они его уважали и только, то теперь готовы были признать Бильбо своим предводителем.

Рассвет слегка остудил ярость дракона, и он вернулся на свое золотое ложе – отсыпаться и набираться сил. Воровства он не забывал и не прощал, но чтобы отомстить, готов был ждать сколько угодно.

Как правило, драконы не пользуются своим богатством, зато прекрасно помнят каждую крупинку золота, каждый самоцвет, в особенности – если владели сокровищами достаточно долго, и Смог не был исключением.

Он возлежал на груде сокровищ, обхватив ее лапами и придавив длинным, свернувшимся в кольцо хвостом.

Конечно, хоббит слыхал предания и песни о драконьих кладах, но этакой роскоши, этакого великолепия он никак не ожидал. Голова шла кругом, сердце вдруг пронзила та самая жажда богатства, которая сгубила не одного гнома. Бильбо забыл, зачем пришел – стоял и любовался на сокровища, и начхать ему было на всех драконов на свете.

Именно Бильбо своими беспрестанными понуканиями вынудил гномов приняться за поиски потайной дверцы.

Вот и все, что осталось от славного Дола.

Черная Гора вблизи внушала уже не просто страх, а самый настоящий ужас.

Без моего согласия никто никаких сокровищ через лес не пронесет.

Скорее уж, они замыслили ограбить Смога.

И гномам не позавидуешь – без него с ними может случиться все что угодно.

Эсгароту – именно так называется город на воде.

Дубовый Щит снова стал самим собой и наотрез отказался от мысли выкупить себя и своих товарищей у эльфов за долю драконьих сокровищ.

Где моя большая палка? Палки нет – лупи ногой.

Хоббит столь поспешно захлопнул рот, что у него клацнули зубы.

Это подземелье оказалось ничуть не похожим на логово гоблинов: оно было гораздо меньше и уютнее, и дышалось в нем легко.

В былые дни они частенько ходили на гномов войной, утверждая, что те крадут их сокровища.

Все решил голод, тем более что Бомбур вновь принялся перечислять все те яства, которые отведывал во сне. Отогнав страхи, путники вместе сошли с тропы.

Солнечный свет показался ослепительным. Гномы что-то кричали снизу, но Бильбо не отвечал, позабыв обо всем.

Торбинс совершенно не умел лазить по деревьям. Но его подсадили на нижний сук громадного дуба, стоявшего прямо посреди тропы, и он принялся взбираться, продираясь сквозь переплетенные ветви, хлеставшие по лицу; скоро весь он стал зеленым и коричневым – от ветхой коры древнего дуба; ноги не раз и не два соскальзывали и срывались, и выручали лишь крепкие руки.