Лучшие цитаты из книги Хоббит (500 цитат)

В земле была нора, а в норе жил хоббит. Нора была вовсе не грязная и совсем не сырая; не копошились в ней черви, не лепились по стенам слизняки, нет – в норе было сухо и тепло, пахло приятно, имелось там на что присесть и что покушать, – словом, нора принадлежала хоббиту, а стало быть, само собой, была уютной во всех отношениях.

Бей посуду! Бей стекло! Бей тарелки и бутылки! Бильбо Торбинсу назло Гни ножи, уродуй вилки! Мы весь дом – кверху дном, Стол, скамейки, табуретки! А потом каждый гном Швырь ему в постель объедки! По горшку да кочергой! Где моя большая палка? Палки нет – лупи ногой, Ведь не наше, нам не жалко! Бильбо Торбинсу назло… Эй, полегче – тут стекло!

Из земли торчит лес Выше всех древес, Поднялся до небес, А сам не растет. Что такое?

Когда бы все мы ценили не только золото, а еду, веселье и песни, этот мир был бы гораздо приятнее.

Кто ищет, тот всегда найдет – приблизительно так высказался Торин, напутствуя молодых гномов. Но учтите, прибавил он, находишь обычно не то, что искал.

На пяти деревьях пятнадцать птах!Вишь, пятнадцать птичек на пяти кострах,А у них, у пташек, крылышков-то нет!Знатная цыплятина будет на обед:Заживо поджарим, а потом – в котел!Подадим горяченьких птенчиков на стол!

Ведь эльфам ведомо многое – обо всем, что творится на свете, они узнают так же быстро, как течет вода в реке, и даже быстрее.

Но гномы – вовсе не герои, ими движут жадность и расчет; конечно, среди них попадаются лгуны и негодяи, но достойных гномов, вроде Торина и компании, гораздо больше. Главное – не предъявлять к ним слишком высоких требований.

Удача – штука капризная, не стоит ее искушать.

Без голоса ревет, Без крыльев летит, Без зубов грызет, Без языка говорит.

Пусссть он сначала скажет, кто он такой, моя прелесссть.

В битве на Зеленых полях Быкобор в одиночку пробился сквозь ряды гоблинов с горы Грэм и снес дубинкой голову их предводителю Голфимбулу. Пролетев сотню ярдов по воздуху, голова Голфимбула упала наземь и закатилась в кроличью нору. Так была одержана победа и – изобретена игра в гольф.

Доброе утро, – поздоровался Бильбо. Ведь утро и вправду было добрее некуда – сияло солнце, на дворе зеленела травка. Гэндальф пристально поглядел на хоббита, погладил свою длинную и пушистую седую бороду и сдвинул кустистые брови, выдававшиеся из-под широких полей шляпы. – И что же это означает? – осведомился он. – Желаешь ли ты доброго утра мне или хочешь сказать, что оно было добрым до моего появления? Или намекаешь, что у тебя все в порядке и ты не прочь поболтать? – И то, и другое, и третье, – отозвался Бильбо. – Присаживайтесь, господин.

И стоило ему только лечь, он тут же крепко заснул. Кстати сказать, снилась хоббиту сочная грудинка с яичницей.

Коли Смог видел, как мы сюда лезем, чего прятаться, – пробурчал Дори. Он все поглядывал на Гору, словно ожидая увидеть там дракона, примостившегося на вершине, точно птичка на ветке. – Будем надеяться, что нас никто не видел, – откликнулся Торин. – В любом случае дальше мы сегодня не пойдем. – Ура! – завопил Бильбо, плюхаясь наземь. – Вот мудрые слова!

Господин Торбинс, вы, конечно, достойная личность, и я не могу на вас налюбоваться, но не забывайте, что на самом деле вы – мелкая сошка в этом огромном мире!

Или ты не веришь пророчествам с тех пор, как сам помог осуществиться этому?

Ты еще скажи, что всем своим богатством обязан одной удаче, опекавшей тебя всю дорогу!

Туда и обратно, или Прогулка хоббита.

А Бильбо писал стихи, порой навещал эльфов и был счастлив до конца своих дней (а прожил он долго-долго).

Золото и серебро господин Торбинс расходовал в основном на подарки, полезные и роскошные.

Мне неловко это говорить, но мнение соседей нисколько не тревожило Бильбо. Он наслаждался спокойной, размеренной жизнью; и даже котелок на огне, казалось, посвистывал теперь куда мелодичнее, нежели в те дни, что предшествовали Нежданному Угощению.

Вскоре выяснилось, что Бильбо расстался не только с чайными ложками, но и со своей репутацией. Он был другом эльфов, его уважали гномы, маги и тому подобные личности, заглядывавшие порой к нему на огонек, а вот в Хоббитании к Бильбо относились иначе. Соседи держали господина Торбинса за сумасброда; дружили с ним разве что племянники и племянницы по линии Туков, и то тайком от родителей, которые вовсе не поощряли дружбы с «этим Торбинсом».

А ноги сами тянут вспять Туда, откуда шли.

Дорога – это надо знать — Всегда на край земли!

Ведь путь всегда таков — Коль нету облаков!

Мне и так хватит до конца дней, – сказал Бильбо, когда они с Гэндальфом выкопали золото. – Бери его себе. Вдруг пригодится? – Безусловно пригодится, – ответил маг. – Но, знаешь ли, от тюрьмы да от сумы… По-моему, оно тебе скоро понадобится.

Едва выехали из долины, небо на западе потемнело, в лицо ударил ветер с дождем. – Вот тебе и весенний ветерок! – пробормотал Бильбо. – Ну да ладно, мы едем домой. Будем считать, это – привет из дома.

– В доме Элронда и сон – лекарство, – сказал хоббит, – будем лечиться, покуда есть возможность

Ноги, танцуйте, не стойте на месте!

Звезды в цвету, и луна расцвела — Лунная башня бела и светла.

Сокровище наше — Лесное огнище!

Где полыхало пламя, выпал снег, и даже драконы погибают!

Но Бильбо хорошо охраняли и заботливо опекали – ведь с ним были маг и Беорн, так что по-настоящему он больше ни разу не испугался.

Дикий Край оставался все таким же диким.

Я принимаю твой дар, Бильбо Великолепный, – промолвил король. – И нарекаю тебя отныне другом эльфов! Да не станет короче твоя тень, да будет прибыльным твое ремесло! Прощай.

Грабители – народ порядочный. А я съел много твоего хлеба и выпил много вина.

Не бросай своего обыкновения – появляйся, когда ты больше всего нужен и когда тебя меньше всего ждут. Чем чаще я буду видеть тебя в своих чертогах, тем сильнее будет моя радость.

Да будет весел зеленый лес, пока мир еще молод, да будет весел твой народ!

Какой же ты болван, Бильбо Торбинс!

Маленький господин Торбинс был существом добрым и привязчивым

Но мне уже все равно, я покидаю его таким, каков он есть. Прощай!

В тебе отвага сочетается с мудростью, и сочетается дивно

Но я рад, что делил с тобой тяготы и опасности, – это великая честь, которой не заслуживает никто из Торбинсов.

Спору нет, если ищешь, то всегда что-нибудь найдешь, но совсем не обязательно то, что искал.

— Надеюсь, вы не уйдёте до ужина? — спросил Бильбо вежливо своим самым ненастойчивым тоном.
— Ни в коем случае! — ответил Торин. — Мы и после ужина не уйдём.

Странное дело: о том, что хорошо, о днях, которые провел приятно, рассказывается скоро, и слушать про них не так уж интересно. А вот про то, что неприятно, что вызывает страх или отвращение, рассказы получаются долгими и захватывающими.

Приключения — это не увеселительная прогулка в сияющий майский день.

— Доброе утро, — поздоровался Бильбо. Ведь утро и вправду было добрее некуда — сияло солнце, на дворе зеленела травка.
— И что же это означает? Желаешь ли ты доброго утра мне или хочешь сказать, что оно было добрым до моего появления? Или намекаешь, что у тебя все в порядке и ты не прочь поболтать?
— И то, и другое, и третье, — отозвался Бильбо.

— Дорога впереди еще длинная, — заметил Гендальф.
— Но это дорога домой.

Тёмные дела надо делать в темноте.

Кто ищет, тот всегда найдет. <…> Но учтите, находишь обычно не то, что искал.

— Если вы когда-нибудь будете проходить мимо моего дома, — сказал Бильбо, — входите не стучась. Чай подается в четыре, но милости прошу во всякое время.

— Значит, пророчества древних песен по-своему сбылись! – сказал Бильбо.
— Конечно! – ответил Гэндальф. – А почему они не должны сбыться? Ты ведь не перестал верить в пророчества только потому, что сам помогал их осуществить?

В тебе больше хорошего, чем ты думаешь, дитя доброго запада. В тебе смешались храбрость и мудрость. Если бы мы тоже ценили еду, веселье и песни больше золотых сокровищ, мир стал бы веселее.

Ваша колыбельная разбудила бы и пьяного гоблина!

Бильбо внезапно понял, каково это — жить в беспросветном мраке, без надежды на лучшую долю. Кругом камень и тьма, промозглая сырость… Тут не только зашипишь, тут взвоешь. Это сочувствие было сродни озарению.

Всегда быть точным утомительно.

Обмакните в жир салфетки,
Искромсайте их ножом!
На пол выкиньте объедки
И залейте их вином!

Я ухожу в палаты ожидания, к своим предкам, и не вернусь, покуда мир не возродится.

А я уж гадал, не кончилось ли твое везение.

По крайней мере, к павшим героям меня уже не припишешь. Ничего, с этим можно и не спешить.

Орлы! Орлы! – вопил хоббит, пританцовывая от возбуждения и размахивая руками.

Они ненавидели гоблинов холодной, смертельной ненавистью.

На совете с королем эльфов, Бардом и Даином – гном не замедлил откликнуться на призыв, ибо гоблины были всеобщими врагами и с их появлением все распри были забыты, – маг предложил такой план.

Мы возвращаемся в наше древнее исконное королевство, поспешаем на помощь родичам.

Вот остановились и они, сложили наземь оружие и подняли руки в знак мирных намерений. Бард выступил им навстречу, прихватив с собой Бильбо.

– По-твоему, на закате у меня на уме одно, а на восходе – другое?

Потерпи, – сказал тот. – Если я не ошибаюсь, скоро все кончится. Конечно, тебя ждут крупные неприятности, но не вешай нос. Ты справишься. И знай, на подходе вести, которых не слышали и вороны. Может, так тебе станет спокойнее. Спокойной ночи!

Если таков твой ответ, – воскликнул глашатай, – мы объявляем тебе войну! Никто из вас не покинет Гору без нашего ведома, покуда вы сами не запросите мира. Мы не будем на вас нападать. Сидите на своем золоте. Хоть ешьте его, коли оно полезет вам в глотки!

А лунный свет – в любой предмет, И в струны песнь вплетет певец.

Кочергой посуду смело
Искрошите в порошок,
Если что осталось целым —
Бросьте в мусорный мешок!

Бейте хрупкое стекло
Бильбо Бэггинсу назло!

Надо же, какая это грустная штука – победа…

— Что произошло? — спросил он себя. — К числу павших героев меня как будто пока не отнесешь. Хотя еще не все потеряно.

Я точно неумелый взломщик, который не знает, как выйти, и с тоски грабит один и тот же дом день за днём.

Вскоре стало ясно, что где-то внизу, в красном свете, храпит во сне какое-то гигантское животное.
В этот момент Бильбо остановился. То, что он пошёл потом вперёд, было самым мужественным поступком в его жизни. Грандиозные последующие происшествия – ничто по сравнению с этим. Подлинную битву он выиграл в туннеле в одиночку, прежде даже, чем увидел ожидающую его опасность.

За Синие Горы, за белый туман
В пещеры и норы уйдёт караван,
За быстрые воды уйдём до восхода
За кладом старинным из сказочных стран.

За Синие Горы, за мрак и снега,
Куда не ступала людская нога,
За быстрые воды уйдём до восхода,
Чтоб золото наше отнять у врага.

В те далёкие дни случались славные битвы и совершались необыкновенные подвиги, память о которых ныне осталась только в легендах.

Да не укоротится твоя тень, иначе воровство станет слишком лёгким делом.

Он был вполне доволен жизнью, чайник у него на очаге пел ещё музыкальнее, чем прежде, в безмятежные дни, до еры Незваных Гостей.

Ведь было бы чем перекусить, а остальное приложится, верно?

А лунный свет – в любой предмет, И в струны песнь вплетет певец.

Гномы трудились не покладая рук, и дело спорилось.

Ведь было бы чем перекусить, а остальное приложится, верно?

– Не знаю, мудро ли ты решил, но сделаю, что смогу, – ответил Роэк.

Он потомок Гириона, владыки Дола, человек суровый, но прямой и не двуличный.

Он погиб на глазах у дрозда – да не выпадут вовек перья этой славной птахи!

И не корите меня, коли вас не все обрадует.

Карк умер, но я не забыл его наставлений.

Вороны живут долго, и память у них долгая, свою же великую мудрость они передают по наследству.

И тут ему пришла мысль, заставившая призадуматься.

Он у нас мастер устраивать дела, особенно свои собственные! А как что серьезное, сразу в кусты!

Или я глуп как пробка, или сюда летит дракон!

А коли вы будете в наших краях, заходите без предупреждения, – отозвался Бильбо. – Чай я обычно пью в четыре, но вам буду рад в любое время.

Такой закатим пир – мало не покажется!

Куда бы ни пролегла твоя дорога, да сопутствует тебе удача!

Гномы низко поклонились, но слов ни у кого не нашлось – настолько они были опечалены

Да не изгладится память о вас!

Я вознагражу тебя щедрее, чем кого бы то ни было, и это будет справедливо.

Покамест я его довезу, мне придется день и ночь отбиваться от охотников поживиться за мой счет.

Даин вручил их вожаку золотой венец и поклялся в вечной дружбе.

Здесь мы можем укрыться и многое увидеть, сами оставаясь незамеченными.

Рецепта я не знаю, а по виду они похожи на печенье, хранятся долго и придают сил. Сытники не глотают, а жуют, как вяленое мясо, пока кусок весь не изжуется. Жители Эсгарота обычно запасаются ими, собираясь в дальнюю дорогу.

Сейчас у нас позднее утро, не правда ли? – сказал он. – Не мешало бы перекусить – ежели, конечно, найдется чем. И, разумеется, не тут. Надо поискать какое-нибудь укрытие.

Металл ярче света
Людьми не был создан.
Нет золота чище,
Чем в сумерках пламя.

Покамест у вас в руках оружие, с вами я ни о чем говорить не буду.

Никогда не смейся над живым драконом!

Он не мог забыть зловещего вида Горы, не переставал думать о драконе и, кроме того, был жестоко простужен. Три дня подряд он чихал и кашлял, сидел дома, а когда стал выходить, то всё равно его речи на банкетах ограничивались словами «бде очень бдиядно».

Худший довод ты привёл последним, да ещё и упираешь на него.

— Доброго утра вам! Мы тут в приключениях не нуждаемся, благодарствуйте! Поищите компаньонов За Холмом или По Ту Сторону Реки.
— Для чего только не служит вам «доброе утро». Вот теперь оно означает, что мне пора убираться. <…> Подумать, до чего я дожил: сын Бэлладонны Тук отделывается от меня своим «добрым утром», как будто я пуговицами вразнос торгую!

Бегут дороги вдаль и вдаль —
Через поля, через овраг,
Туда, где рек блестит хрусталь
И где в пещерах правит мрак.

Через холодные снега,
И по горам, и по долам,
Через цветущие луга,
И по траве, и по камням.

И никогда не думал, что можно так радоваться солнышку и ветру!

Здесь король пировал и держал совет.

Мы ведь пришли не за золотом, нам надо выбраться наружу. Удача – штука капризная, не стоит ее искушать.

Смог! – взвизгнул он. – Ты, проклятый червяк! Хватит прятаться! Посвети-ка, слышишь? А потом можешь меня есть – коли поймаешь, конечно

Отчаяние заставило гномов согласиться

Успокойтесь, – сказал он. – Как говаривал мой папаша, пока живу – надеюсь.

Хоть надышимся вволю перед смертью. Уж лучше погибнуть в бою с драконом, чем задохнуться в темноте.

В конце концов терпение истощилось.

А так ему осталось бушевать в бессильной ярости, ибо он никого не нашел.

Завет-камень, Завет-камень, – бормотал Торин словно в забытьи. Гном сидел, опершись подбородком о колени, и глядел перед собой. – Он как шар с тысячью граней, он светится, как серебро в пламени, как вода на солнце, как снег под звездами, как капли дождя в лунном свете!

Однако хоббит рассказывал не слишком охотно. А дело было вот в чем: он, по зрелом размышлении, понял, что поведал дракону кое-что лишнее, и не хотел выслушивать упреки гномов. Достаточно было того, что он сам корил себя на чем стоит свет.

Никогда не смейся над живым драконом! – Впоследствии эта фраза стала его любимой присказкой и даже превратилась в поговорку.

Гномы – друзья, настоящие друзья! Как видите, драконьи чары начинали действовать. И то сказать, редко кому удается против них устоять.

Я Тот, Кто Идет Незримо. – Замечательно. А как тебя зовут на самом деле?– Ищущий Следы, Рвущий Паутину, Жалящая Муха. Вместе со мной получилось Счастливое Число.– Сколько у тебя прозвищ! – усмехнулся дракон. – Между прочим, учти на будущее – счастливые числа не всегда приносят счастье.– Я – похоронивший друзей заживо, утопивший их и извлекший живыми из воды. Я вышел из торбы, да торбы не взял.– Вот тут ты оплошал, – хмыкнул дракон. – Я Друг Медведей и Гость Орлов, – продолжал Бильбо, постепенно входя во вкус. – Я Кольцедобытчик, Любимчик Удачи и Всадник Бочонка.

Любимчик Удачи и Всадник Бочонка.

Как говаривал мой папаша, у каждого червяка своя слабина; ума не приложу, где он мог это узнать.

Гномы наперебой восхваляли его, хлопали по спине и говорили, что они, гномы, у него в неоплатном долгу, а Бильбо лежал на земле с закрытыми глазами, наслаждаясь ночной свежестью и лишь вполуха прислушиваясь к похвалам.

Сказать, что дыхание Бильбо пресеклось, значит не сказать ничего. Нет слов, чтобы передать изумление и восторг хоббита (а нет этих слов потому, что ныне они попросту забылись, ведь люди изменили тот язык, которому научились у эльфов в дни, когда чудеса были делом обыкновенным).

Бильбо застыл как вкопанный. Следующий шаг был величайшим подвигом в его жизни. Все то, что случилось потом, ни шло ни в какое сравнение с этим шагом. Хоббит пережил во мраке пещеры настоящую битву с самим собой, пережил и победил.

Хоббит пережил во мраке пещеры настоящую битву с самим собой, пережил и победил!

Следующий шаг был величайшим подвигом в его жизни.

Под потолком клубился пар, откуда-то доносился странный звук, будто кипел на огне громадный котел – или мурлыкал огромный котище.

Пускай дракон себе сторожит свои сокровища хоть до скончания века, а мне бы очутиться в моей маленькой уютной норке – и все, и никаких сокровищ не надо. Но это скромное желание, разумеется, было неосуществимо.

Бегут дороги вдаль и вдаль —
И под звездой, и под луной,
Но сердце вдруг сожмет печаль —
И ты потянешься домой!

И вот, пройдя через войну,
Через огонь и холод тьмы,
Узришь родную сторону
И незабвенные холмы.

Мощь городов, власть королей
Его могущества слабей.

Ярость его не поддается описанию; такую ярость испытывают лишь купающиеся в роскоши богачи, если у них внезапно пропадет вещь, которой они обладают давно, но которая не понадобилась им ни разу в жизни.

Силы небесные! Ты ни разу не задумался, прибыльное ли это дело? Четырнадцатая часть — сколько тебе обещали? А как доставить ее? А стоимость перевозки? А сколько уйдет на вооруженную охрану и налоги?

Пока жив — надейся!

Гостей он любил, но он любил знакомых гостей и предпочитал приглашать их сам.

Счастливый путь! Куда бы он ни лежал! И пусть примет вас в конце родное гнездо!

Бильбо ломал-ломал себе голову над новой проблемой, так что чуть совсем не разломал её, но блестящих идей что-то не рождалось.

В те времена случались войны и совершались деяния, память о которых осталась лишь в легендах.

Если бы наш брат побольше ценил вкусную пищу, застолье и песни и поменьше золото, то в мире было бы куда веселее.

Зачем же скитаться?
От странствий — убытки.

И все-таки я хочу услышать все подробно и по порядку, — упрямо сказал Бильбо, напуская на себя деловой вид ( обычно предназначавшийся для тех, кто пытался занять у него денег) и изо всех сил стараясь казаться умным, осмотрительным, солидным специалистом.

Отцы отдавали нам своих сыновей в обучение и щедро платили, особенно съестными припасами, так что мы не давали себе труда пахать, сеять и вообще добывать пропитание. То были счастливые дни.

Они разделяли взгляд хоббита на то, что есть надо регулярно, часто и как можно больше.

Он был благороден и прекрасен лицом, как повелитель эльфов, могуч, как воин, мудр, как колдун, величествен, как король гномов, и добр, как нежаркое лето.

Всякий знает, как страшно бушуют гром и молния в горах, ночью, когда две грозы идут войной друг на друга. Молнии раскалываются, ударяясь об вершины, скалы содрогаются, ужасные раскаты грома сотрясают воздух, эхо разносится по всем пещерам и углублениям, и тьма наполняется оглушительным грохотом и сверканием.

Бильбо сидел на берегу, потерявший дорогу и растерявший последние мозги, словом, совершенно растерянный.

Не увидать ее корней,
Вершина выше тополей,
Всё вверх и вверх она идёт,
Но не растёт.

Лучше остаться без ужина, чем самим превратиться в ужин.

Не следует обижать орлов, если ты всего лишь маленький хоббит и лежишь ночью в горном орлином гнезде.

Вскоре желудок Бильбо приятно отяжелел, хотя в душе он предпочёл бы хлеб с маслом, а не куски мяса, зажаренного на палочках.

Легенда легендой, а дела делами и будничная жизнь текла своим чередом.

У него был вид, как у голодного пса, которого привязали в будке и забыли на неделю.

Гномы не герои, а расчетливый народец, превыше всего ставящий деньги; попадаются гномы хитрые и коварные и вообще дрянные. Но есть и вполне порядочные, только не надо ждать от них слишком многого.

Он дрожал от страха, но на физиономии у него были написаны решимость и суровость.

Если живешь бок о бок с драконом, изволь с ним считаться.

У всякого дракона есть слабое место.

Гнев их обратился на бургомистра, который сбежал из Эсгарота тогда, когда другие готовы были стойко защищать город. «У него, может, и подходящая голова для торговых дел, особенно если речь идет о его собственных, — ворчали они, — но в опасную минуту на него полагаться нельзя».

Прощай, я ухожу в чертоги ожидания к моим праотцам до той поры, когда мир изменится к лучшему. Я оставляю все золото и серебро, так как там, куда я ухожу, оно мало ценится.

И даже драконам приходит конец.

Нет больше дракона,
Нет огненной пасти,
Низвергнут он с трона,
Конец его власти.
Оружье ржавеет,
И рушатся троны,
Богатство скудеет,
Тускнеют короны —
А листья порхают,
Укрытые тенью,
А воды сверкают,
И слышится пенье.

Пляшите, пляшите, гоните тревоги,
В траве шелестите, крылатые ноги.
Пусть воды речные звеня протекают,
Мы праздник веселый отпразднуем в мае.

— Дорога впереди еще длинная.
— Но зато она ведет только к дому и никуда больше.

Куда же вы, друзья?
На сердце у меня
Тоскливо так, признаться, отчего-то.

Ибо ничто не является злым с самого начала.

Ни силы в тебе нет, ни мудрости. Однако же избран ты, а значит, придётся тебе стать сильным, мудрым и доблестным.

Тот, кто не может отказаться от сокровища, будучи в нужде, находится в оковах.

Ваши тропы — у вас под ногами. Каждый увидит свою в должное время.

Увидеть в руинах то, что всегда считал могущественным и непобедимым, – само по себе тяжелое наказание.

Даже самый маленький человек способен изменить ход будущего.

Любая разгаданная загадка кажется потом поразительно легкой.

— Если бы я! Если бы ты! — сказал он. — Пустые речи начинаются с «если».

Прямой путь не всегда самый короткий.

В то, что мы создаем, мы всегда вкладываем память о том, что любим.

Но часто во лжи скрывается правда.

В пути тебе встретится немало врагов, иных сразу узнаешь, иных — нет, но можешь встретить и друзей, даже когда на это будет меньше всего надежды.

Мудрость заключается в том, чтобы распознать необходимое, когда все прочие средства отпали, сколь безумно ни выглядело бы оно в глазах тех, кто тешится ложными надеждами.

Случайно узнав о событиях, которые способны изменить нашу жизнь, мы рискуем отказаться от того, что задумали, и навеки предать свою собственную судьбу. Случайные знания очень опасны, хотя иногда и помогают в борьбе…

Проникая в коварные помыслы Врага, невольно проникаешься и его коварством.

Хвала от того, кто сам ее достоин, — высшая награда.

– В чём, в чём, а в этом ты ничуть не изменился, дорогой Гэндальф, – заметил Арагорн. – Как всегда, говоришь сплошными загадками!
– Загадками? – переспросил Гэндальф. – Да нет, нет, что ты. Я просто разговариваю сам с собой. Так поступали когда-то древние: обращались к самому мудрому в собрании, минуя остальных.

Гулкое эхо вынуждало блюсти сугубую осторожность.

Любимчик не любимчик, но в свою удачу я верю гораздо больше, нежели в былые дни.

Как говаривал мой папаша, «по третьему разу всяко сладится». Я иду. Кто со мной?

За ней открывался проход в глубь Горы – казалось, это из него выползает непроглядная ночная тьма.

Вот дневное светило скрылось в огненно-красных облаках

Над окоемом поднимался бледный серпик новорожденной луны.

Великодушные порывы не нуждаются в холодных советах.

Бежит дорога все вперед,
Куда она зовет?
Какой готовит поворот?
Какой узор совьет?
Сольются тысячи дорог
В один единый путь.
Начало знаю, а итог
Узнаю как-нибудь.

Никто из нас не знает своей судьбы — но мы всегда надеемся на лучшее…

Совет — это опасный подарок, даже совет мудрейшего из Мудрых.

Временами, особенно осенью, он вдруг начинал грустить о каких-то диких краях, и странные видения незнакомых гор наполняли его сны.

Тебе выбирать: ждать или уходить.

Виновен в дурных вестях тот, кто сеет зло, а не тот, кто пришел предупредить и помочь в трудный час.

Так часто бывает — когда нужно что-то спасти, кто-то должен отказаться от него, потерять для себя, чтобы сохранить для других.

За горячими и дерзкими речами нередко кроется преданное сердце.

— Хотелось бы мне, чтобы это случилось в другое время — не в мое.
— И мне бы тоже, да и всем, кто дожил до таких времен. Но выбирать не дано. Мы можем только решить, как распорядиться своим временем.

Укрепись сердцем — лучшей помощи не будет у того, кто отчаялся.

Когда приходит высокая минута, вот как сейчас, мы говорим пустяки, потому что боимся сказать слишком много, а то и вовсе не находим нужных слов.

Благодарю тебя. Слова твои, без сомнения, истинны. Но увы – они не согревают сердца. Не память нужна ему. Память лишь зеркало ушедшей жизни, пусть чистое, как Келед-зарам, но всё же зеркало. Во всяком случае, так думают гномы. Для эльфов прошлое вечно продолжается, и память у них — как живая жизнь; а мы вспоминаем о том, что ушло, и наша память подернута холодком…

Многие из живущих заслуживают смерти, а многие из умерших — жизни. Ты можешь вернуть им жизнь? То-то же. Тогда не спеши осуждать и на смерть.

Пусть же безумие послужит нам покровом, завесой пред глазами врага. Ибо он мудр, но взвешивает все на весах собственной злобы, а единственная мера его — жажда власти; по ней он и судит все сердца.

Трудно поверить, что огонь обжигает, пока не прикоснешься к нему. Зато потом все, что тебе скажут об огне, западет в самое сердце.

Неведомые беды на тайных тропах всегда оказываются гораздо опасней, чем открытые враги на горных дорогах.

— Жаль, что ты всегда приходишь с дурными вестями.
— Это потому, что я прихожу тогда, где нуждаются в помощи.

Ты можешь узнать кое-что, плохое или хорошее, оно может пригодиться тебе, а может и нет. Знать — хорошо, но и опасно.

Мир никогда уже не будет прежним, а солнце — таким же ясным, как раньше.

Ну конечно! Это же просто до нелепости, как и все остальные загадки, когда найдешь ответ!

Я постарался вселить в вас надежду. Но надеяться – ещё не значит победить.

Зло можно возвещать по-разному. Одни сеют зло сами, другие – истинные друзья – в дни мира и благополучия странствуют в далеких странах, а в черный день являются, чтобы протянуть руку помощи.

Те, кто не обзавелся своими мечами, падут под ударами чужих.

– Но я не служанка, я – из рода Эорла. Я умею сидеть в седле, владею мечом и не боюсь ни боли, ни смерти.
– Чего же ты боишься, госпожа?
– Неволи, – бросила она. – Я боюсь просидеть всю жизнь под замком, боюсь дождаться дня, когда усталость и годы примирят меня с тюрьмой, когда надежда совершить великое исчезнет, забудется и перестанет волновать сердце.

Многие из живущих заслуживают смерти. А другие погибают, хотя заслуживают долгой жизни. Можешь ли ты наградить их? Так не торопись же раздавать смертные приговоры. Даже мудрейшие не могут предвидеть всего.

Неужели у Приключения не бывает конца? Эх, видно, не бывает. Кому-то всегда приходится продолжать историю дальше.

Предатели всегда недоверчивы.

Мудрый избегает говорить о том, чего не знает.

После, конечно, могут нагрянуть и другие беды: Саурон и сам – только посланник, слуга, не более. Но не в нашей власти управлять всеми отливами и приливами в этом мире. Нам достаточно выполнить то, ради чего мы посланы на землю, сиречь – выкорчевать зло на полях, которыми мы ходим, дабы те, кто будет жить после нас, могли расчистить землю к севу. А какая у них будет погода – это уже от нас не зависит.

Я люблю меч не за то, что он острый, и стрелу — не за ее полет, а воина не за силу. Я люблю их за то, что они защищают родину: ее красоту, древность и мудрость.

Западный путь кажется самым легким. Поэтому от него нужно отказаться.

— Клятва укрепляет слабое сердце! <…>
— Или разбивает его. Пусть сердце останется самим собой, но пусть не покидает его доброта.

За поворот! Меня там ждет
Забытый лаз, секретный ход;
Я миновал его вчера —
Но знаю, что придет пора
Найти ту тропку в глубине,
Что мчится к Солнцу и Луне!

Излишняя подозрительность надежней слепого доверия.

Мы хотим только одного – свободы. Мы желаем жить, как жили всегда, владеть, чем владели, и не хотим гнуть спины перед чужеземным властителем, неважно, добрым или злым.

— Ты бы остерегся, Теоден, — вмешался Гэндальф. — Хоббитам только дай волю — они усядутся хоть на поле битвы и давай обсуждать кушанья и стряпню, а заодно порасскажут о деяньях своих отцов, дедов и прадедов, девятиюродных родичей с отцовской и материнской стороны.

Нам всем тяжело. Всем, кто живет в наше смутное время. Каждый из нас обречен на потери. Но тебя-то не назовешь бедным и несчастным: ты не потерял самого себя — а это самая горькая потеря. В тяжелое мгновение ты остался с друзьями — и ничем не замутненная память о счастье будет тебе пожизненной наградой.

Кривому глазу и правда кажется кривдой.

Кончаются не сказки, это герои появляются и уходят, когда их дело сделано.

Никакие ворота не удержат Врага, если при них не будет защитников.

Есть опасности, от которых можно только бежать, и это не будет трусостью.

Я даже конец успел придумать: «И жил он счастливо до конца дней своих». Это хорошая концовка. Ничего страшного, что она затерлась от частого употребления!

Раз замысел созрел, он рано или поздно себя обнаружит.

Я страшусь предательства. Предательства, Пиппин! Но пусть будет, что будет. Не станем забывать, что иногда предателю случается предать самого себя и невольно послужить добру.

Мы – на самом краю пропасти, где надежда и отчаяние сродни.

Хорошо знать, что где-то кто-то уверенно стоит на собственной земле, даже если этот кто-то — не я.

Когда обрушится зима, и смолкнет птичья трель,
И сад в пустыню превратит свирепая метель —
Найду тебя, приду к тебе, чтоб быть навек вдвоем,
И мы пойдем — рука в руке — под снегом и дождем!

Неминуемо явится в мир иное зло, может статься, ещё больше: ведь Саурон всего лишь прислужник предуготовитель. Но это уже не наша забота: мы не призваны улучшать мир и в ответе лишь за то время, в которое нам довелось жить — нам должно выпалывать зловредные сорняки и оставить потомкам чистые пахотные поля. Оставить им в наследство хорошую погоду мы не можем.

А быть может, каждый из вас уже начал — не заметив этого — тот единственный путь, который предназначен ему судьбой.

Сэм – помощник что надо, он, чтобы тебя спасти, дракону в глотку прыгнет, если не споткнется по дороге.

Со всех сторон — несчастное он существо. Ему опостылела тьма, а свет он никогда не любил.

Каждый сам вправе положить предел своему путешествию, ибо никто не знает, где граница его мужества и какие напасти подстерегают на пути.

Мир и вправду полон опасностей, и в нем много темного, но много и прекрасного. Нет такого места, где любовь не была бы омрачена горем, но не становится ли она от этого только сильнее?

Я не сражаюсь ни на чьей стороне, ведь никто не сражается на моей.

Да ведь говорить и слушать легче, чем думать. Думать-то утомительней.

Поражение неминуемо ждёт лишь того, кто отчаялся заранее, <…>. Признать неизбежность опасного пути, когда все другие дороги отрезаны, — это и есть истинная мудрость.

Не сумеет умный — осилит сильный.

Вдвойне благословенна помощь, приходящая нежданно!

Эльф толковый даст совет, скажет «да» и тут же «нет».

В наше смутное и тревожное время такая простота кажется безумной. Дни всеобщего дружелюбия миновали…

Мы обязаны найти способ, даже если у нас не хватит сил на его осуществление.

– Как жаль, что Бильбо не убил мерзкую тварь. Ведь это было так просто!
– Жаль, говоришь? Верно! Именно жалость удержала его руку. Жалость и Милосердие. У него не было нужды убивать, и он сжалился. И был вознагражден сторицей, Фродо. Будь уверен: Бильбо отделался так легко и сумел в конце концов освободиться только потому, что его история с Кольцом началась именно таким образом. С Жалости.

Скорее всего, в конце пути он станет как стеклянный сосуд с чистым светом внутри – для тех, кто умеет видеть.

Он не ведает, навстречу какой судьбе едет, но, если бы и ведал, назад не повернул бы.

Осторожность — это одно, она необходима, а вот нерешительность — совсем другое.

Человек он достойный, но память — что твоя кладовка: самое нужное всегда на дне.

Мир сейчас быстро меняется.

И царь сумел развеять ночь –
Развеять, но не превозмочь.

Наши дела так плохи, что нет смысла беспокоиться о завтрашнем дне, он, может, и вовсе не наступит.

Половину из вас я знаю вполовину хуже, чем хотел бы; а другую половину люблю вполовину меньше, чем она того заслуживает.

Но Горлум обиделся. Не так уж часто он говорил правду, и вот, когда он сказал её наконец, ему не поверили!

Опасны орудия, свойства которых превыше нашего разумения.

Не всякому слуху верь.

Не стоит так легко отворачиваться от бабушкиных сказок. В них иногда хранится знание из наследства Мудрых.

Слишком поздно! Прийти слишком поздно – хуже, чем никогда.

Опасны творения, если сила их создателя больше нашей собственной.

К тому времени Фродо все еще был в возрасте, который хоббиты считают безответственным: между детством и тридцатью тремя годами.

Подлинная история писателя содержится в его книгах, а не в фактах биографии.

Из всех зол и тягот, какие хранит в запасе судьба, нет ничего столь горького и позорного для мужа, как снискать любовь прекрасной и бесстрашной девы и не иметь возможности ответить ей тем же.

Холодный рассудок щедрому сердцу не указ.

Тот, кому грозит опасность, рано или поздно устает подозревать всех и вся, ему просто хочется довериться иногда первому встречному.

Часто изменник сам себя губит и против воли служит добру.

Проще крикнуть: «Прекратить!», чем сделать это.

Вам нужно имя? Что в нем проку? Скажите-ка мне, кем вы будете, если лишить вас имен?

Лучше бы ты рассказал мне всю правду. Было бы не так страшно. От намеков и предостережений только хуже!

А ну — развею тишину,
Спою, как пели в старину,
Пусть ветер воет на луну
И меркнет небосвод.

Пусть ветер воет, ливень льет,
Я всё равно пойду вперед,
А чтоб укрыться от невзгод,
Во флягу загляну.

Сказки о нашем времени будут слагаться потом.

Известное дело — не всяк вывозит, кому везет.

Ты говоришь, нам нужно понять друг друга? Я тебя вполне понимаю, а вот тебе меня уже не понять.

Все трое так устали, что в сердца их уже не было доступа ни радости, ни печали.

Она такая красивая! Такая чудесная! Иногда она похожа на высокое дерево в цвету, а иногда на белый нарцисс, маленький и хрупкий. Тверже алмаза и мягче лунного света – вот она какая. Теплая, как солнечный луч, и холодная, как звездный мороз. Гордая и далекая, как ледник в горах, и веселая, как обыкновенная девчонка, у которой по весне маргаритки в косах…

Навстречу опасности. И, по возможности, избегая её.

Нельзя быть одновременно и тираном, и мудрецом.

– Может быть, здешние люди поступают мудро, помалкивая об этих пещерах: наверное, одного трудолюбивого гномьего семейства с молотками в руках хватило бы, чтобы напортить столько, что потом никаким гномам не поправить!
– Ты не прав, – возразил Гимли. – Сердце гнома не может остаться равнодушным к такой красоте. Дети Дьюрина не стали бы добывать тут каменья. Даже золото и алмазы нас не соблазнили бы. Разве ты срубил бы на дрова цветущую весеннюю рощу?

– Ты спрашиваешь, как я себя чувствую?! – закричал он. – Да этого никакими словами не выразишь! Всё равно что… – он взмахнул руками, – всё равно что весна после зимы, всё равно что луч в листве! В душе у меня сейчас всё сразу – трубы, и лютни, и все песни, какие я только слышал!

— Кругом опасность! Где же мне взять мужества, чтобы справиться со всем?
— Знаешь, мужество прячется в самых неожиданных местах.

Кольцо нельзя надеть на две руки сразу.

Но знай, Эомер, тебя она любит по-настоящему, меня же – нет. Ибо тебя она знает, а во мне любит лишь тень, грезу, игру собственного воображения.

Если бы только Госпожа могла нас сейчас видеть и слышать! Я сказал бы ей: «Владычица! Нам так мало нужно! Только немного воды и света, чистой воды и обыкновенного дневного света, и все. Они важнее всех драгоценностей мира, вы уж меня простите!»

Позарастают беды быльем,
Вспыхнет клинок снова
И Короля назовут королем
В честь короля иного…

Моя цена такая: я пойду с вами и буду идти, пока сочту нужным.

Впервые слышу от тебя не только дельный, но и приятный совет. Даже опасаюсь: поскольку все твои неприятные советы неизменно были к добру, то не к худу ли приятный?

Распускать несвоевременные слухи всегда опасно – они могут попасть не по адресу. Во всех долгих войнах с Черной Башней измена всегда была нашим главным врагом.

Хочешь, поезжай на войну и докажи свою верность мечом, а нет — отправляйся куда угодно. Но не проси меня о милосердии, если мы встретимся снова.

Спроси у гнома про дела, рассказов хватит до утра.

Что ни случится после, подвиги не тускнеют.

Весна и лето миновали и не вернутся уже на землю – разве что как воспоминание.

Испытайте ваши сердца, примите то, что пошлет каждому из вас дорога.

– Боюсь, теперь он нанесет удар быстрее, чем замышлял!
– Кто торопится, часто бьет мимо.

Властелин Черной Башни обладал оружием, действовавшим куда быстрее, чем голод. Это были страх и отчаяние.

Судьба его, впрочем, не пощадила: ему привелось увидеть поверженным в прах то величие, которому он поклонялся, и пережить крушение всех своих упований. Казалось бы, он довольно наказан, однако худшее у него впереди.

В начале путешествия мы не можем слишком далеко заглядывать в будущее. Порадуемся тому, что первая часть пути прошла благополучно.

Про тех, кто вернулся, сказок не складывают и песен не поют. Которые до конца шли, те — другое дело. А конец-то, знаете, не всегда бывает хорошим, для героев-то…

Река — это такая тропа, с которой по крайней мере не собьешься.

Таков закон: те, чью ладью несёт быстрый поток, обречены находить и терять.

Далеко за Эфел Дуатом, на западе, виднелась полоска бледного неба. И вдруг над самым высоким и острым пиком, выглянув из рваных туч, сверкнула звездочка. Красота ее так поразила Сэма, что у него забилось сердце, и к маленькому путнику, затерянному в мрачной, всеми проклятой стране, внезапно вернулась надежда. Его пронзила ясная и холодная, как луч звезды, мысль: Тьма не вечна, и не так уж много места занимает она в мире, а свет и высшая красота, царящие за ее пределами, пребудут вечно.

Злодейству творить не дано, оно может лишь издеваться и уродовать.

Враг появится только в миг последней победы. До тех пор он воюет руками других. Так делают все великие правители, если они мудры.

Мир, который нас окружает, огромен. Ты можешь оградить себя стеной и запереться от этого мира, но самого мира тебе не запереть.

Три — эльфийским Владыкам в подзвездный предел;
Семь — для гномов, царящих в подгорном просторе;
Девять — смертным, чей выверен срок и удел,
И Одно — Властелину на черном престоле.

Оружие измены всегда опасно в первую очередь тому, у кого оно в руках.

В дела мудрецов носа не суй — голову потеряешь.

Просто ты не умеешь надеяться по-настоящему — вот в чем дело.

Где ныне конь и конный? Где рог его громкозвучащий?
Где шлем и кольчуга, где лик его горделивый?
Где сладкозвучная арфа и костер, высоко горящий?
Где весна и зрелое лето, и золотистая нива?
Отгремели горной грозою, отшумели степными ветрами,
Сгинули дни былые в закатной тени за холмами.
С огнем отплясала радость, и с дымом умчалось горе,
И невозвратное Время не вернется к нам из-за Моря…

Настоящие имена рассказывают историю вещей, которым принадлежат.

– Увы безумию наших дней! – поморщился Леголас. – Все мы – враги одного Врага, но я почему-то должен идти по эльфийскому лесу с повязкой на глазах! А в лесу этом светит веселое солнышко и листья блестят, как золото!
– Может, ты и прав, – сказал Халдир печально. – Видно, воля Черного Властелина действует и в нас самих! Ни в чем она так не заметна, как в отчуждении, когда оно проникает в ряды его врагов.

Я пришёл подумать в тишине. Спи, пока ещё спишь в постели. На рассвете мы идём к Денетору. Хотя что я говорю! Рассвета не будет. Наступил Великий Мрак!

Кто убежал через крышу, тот не будет входить в дверь.

Он давно усвоил, что тому, кто наносит первый удар, второй может и не понадобиться — хватило бы мощи.

Не торопись никого осуждать на смерть. Ибо даже мудрейшим не дано провидеть все.

Береженого, как известно, и судьба бережет. Никто из нас не знает своей судьбы — но мы всегда надеемся на лучшее.

Смерти искать не надо, она над всеми висит.

В этом сражении понадобится мужество без оглядки на славу, ибо никто никогда не узнает, какие подвиги совершили павшие, в последний раз выступив на защиту своего дома… Но ведь подвиг остается подвигом, даже если его некому воспеть.

Не утратив, не сохранишь.

Он правда стал другим, вот только каким именно и насколько другим — пока не ясно.

Но так уж наш брат хоббит устроен, что в серьезные минуты у нас на языке одни пустяки. Мы всегда говорим совсем не то, что хочется, – а почему? Потому что боимся сказать лишнее. Когда нету места шуткам, мы сразу теряемся…

– Владычица Лориэна! Галадриэль! – мечтательно воскликнул Сэм. – Вам бы непременно надо повидать ее, сударь! Я самый обыкновенный хоббит, по ремеслу садовник, в стихах дуб дубом и сочинять не умею – так, смешное что-нибудь иногда, а чтобы настоящие стихи – этого нету. А потому я не могу вам передать, какая она.

– Пора спускаться на землю! Мы, Туки и Брендибаки, в небесах долго не выдерживаем… Вершины не про нас.
– Не про нас, – признался Мерри. – Во всяком случае, пока. Уж не про меня – это точно… Но зато мы теперь их видим, эти вершины, и чтим их, правда? Я думаю, каждый должен любить то, что ему положено по его чину, и не мучиться. Надо же с чего-то начинать, надо иметь корни – а чернозем у нас, в Шире, хороший, и глубина – в самый раз!… Но есть вещи и глубже, и выше. Если бы их не было, никакой Старикан Гемджи не смог бы мирно копаться в своем огороде, что бы он сам про это ни думал! Хорошо, что я хоть одним глазком глянул наверх…

Хоббитам эльфийских аппетитов не перенять. Мне иногда кажется, что для них песни почти как еда, если не главнее!

Что бы потом с нами ни случилось, это был великий день и великий час!

Жили здесь и до вас, будут жить и после вас. Вокруг — мир. Можете не обращать на него внимания, но вы — в нем, а он — в вас.

В странные времена довелось мне жить! Мы веками разводили скот, пахали землю, строили дома, мастерили орудия, помогали гондорцам в битвах за Минас Тирит. Все это мы называли обычной человеческой жизнью, и нам казалось, что таким путем идет весь мир. Нас мало беспокоило, что происходит за пределами нашей страны. Об этом пелось в песнях, но мы забывали эти песни или пели их только детям, просто так, бездумно, по привычке. И вот эти песни напомнили о себе, отыскали нас в самом неожиданном месте и обрели видимое обличье!

У нас в Шире говорят: не видом пригож, а делом хорош.

Балрог, — пробормотал Гэндальф. — Теперь я понимаю. — Он пошатнулся и тяжело оперся на свой посох. — Что за злосчастье! А я так устал…

Я просто говорил вслух сам с собой. Стариковский обычай: избирай собеседником мудрейшего; долгие объяснения, необходимые молодым, утомительны.

Всякий потерянный день невозместим.

На свете всего одна Дорога, <…> она как большая река: истоки её у каждой двери и любая тропка — её проток.

Она прекрасна — это выше слов! Она похожа то на большое дерево, то на легкий одуванчик. То она твердая, как алмаз, то мягкая, как лунный свет. Теплая, как луч солнца, и холодная, как иней под звездами. Гордая и далекая, как снежная вершина, и веселая, как девушка весной, с маргаритками в косах. Но все это — пустые слова, совсем неподходящие для нее.

В истинном золоте блеска нет;
Не каждый странник забыт;
Не каждый слабеет под гнетом лет —
Корни земля хранит
Зола обратится огнем опять,
В сумраке луч сверкнет,
Клинок вернется на рукоять,
Корону Король обретет!

– Сегодня решено не беспокоить тебя разговорами – так велел Элронд!
– Разговоры отвлекают меня от мыслей, а ведь от мыслей устаешь не меньше.

– Ну а пир… я теперь не очень-то часто хожу на пиры. У меня и без пиров есть чем заняться.
– Что же ты делал?
– А сидел, думал. Я этим частенько занимаюсь.

Теоден что-то крикнул своему коню, и он с места рванулся вперед. Позади билось на ветру знамя Рохана — белый конь мчался по зеленому полю. За ним лавиной двинулся передовой отряд. Но король Рохана летел впереди всех, его никто не мог догнать. Словно древнее божество, словно сам Великий Оромэ в битве Валар на заре мира, неудержимо мчался король Рохана. Он поднял щит, сверкнувший золотом в первых лучах солнца; трава под копытами его коня вспыхнула изумрудным ковром, потому что настало утро! Ветер с далекого Моря и солнце взяли верх, тьма отступила, полчища Мордора дрогнули в ужасе перед лавиной Всадников, катящейся на них, и побежали! А Всадники Рохана пели боевую песнь, пели и убивали врагов. И эта песнь, прекрасная и грозная, была слышна за стенами Минас-Тирита.

— Хоть бы при мне-то этого не было, — сказал Фродо.
— А при мне уже много раз было, — отозвался Гэндальф, — все-то всегда говорили: хоть бы не при мне. Выбирать судьбу нам не дано; однако на этот раз нам дано время, и главное — не упустить его. А время у нас, Фродо, едва ли не на исходе. Враг с каждым днем все сильней. Ему ещё нужен срок, но срок недолгий. Надо опередить его замыслы и воспользоваться невероятным случаем — быть может, себе на погибель.

Полчища его несметны, но нас осеняет надежда, неведомая ему.

Я его знаю всю свою коротенькую жизнь и только что проделал с ним вместе очень долгий путь – но это, я скажу, такая книга, которую читаешь сто лет, а потом выходит, что еще и второй страницы не одолел.

Нет! Я все-таки не отчаиваюсь. Возьми Гэндальфа. Он упал в бездну, но вернулся, и теперь он с нами! Мы выстоим – пусть на одной ноге, пусть упав на колено, но выстоим!

Боишься орка, не утаишься от волка.

Спасение наше там, откуда грозит нам гибель.

Опасное занятие выходить из своей двери, ты ступаешь на дорогу и если не придержишь ноги, то неизвестно куда придешь.

Ух! Все ж таки нам, Кролам и Брендизайкам, непривычно жить на этаких высотах: уж больно все возвышенно.
— Да, — сказал Мерри. — … Но вот в чем дело, Пин: мы теперь знаем, что эти высоты есть, и поднимаем к ним взгляд. Хорошо, конечно, любить то, что тебе и так дано, с чего-то все начинается, и укорениться надо, благо земля у нас в Хоббитании тучная. Но в жизни-то, оказывается, есть высоты и глубины: какой-нибудь старик садовник про них ведать не ведает, но потому и садовничает, что его оберегают высшие силы, и те, кто с ними в согласии. Я рад, что я это хоть немного понял.

Я ничего не знаю и знать не хочу ни о каких сторонах. Я иду своей дорогой и думаю, что ваш путь на некоторое время может совпасть с ней.

– Только вероломный говорит «прощай», завидев тьму впереди, – проронил Гимли.
– Может быть, – сказал Элронд. – Но пусть не клянется выстоять во тьме тот, кто еще никогда не видел ночи!
– Слово обета может укрепить колеблющегося, – не согласился Гимли.
– Или сломить его, – молвил Элронд.

– Ничто не затмит в моих очах красоты эльфийской Владычицы, – сказал он Леголасу, сидевшему с ним в одной лодке. – Отныне я смогу называть прекрасным только то, что исходит от нее. – Он приложил ладонь к груди и воскликнул: – Зачем я только пустился в этот Поход? Скажи, Леголас! Что мог я знать о главной опасности, подстерегавшей меня на пути? Прав был Элронд: нам не дано было предугадать, что нам повстречается. Я боялся тьмы, боялся пытки, и этот страх не остановил меня – а оказалось, что опаснее всего свет и радость. Если бы я о том ведал, я никогда не отважился бы покинуть Ривенделл. Прощание с нею нанесло мне такую рану, что куда там Черному Властелину, даже если бы я прямо сегодня попал к нему в руки!

— Странными силами владеют наши враги, и странные слабости им присущи, — заметил Теоден. — Испокон веков говорится: «Зло часто побеждает самое себя».

– Видимо, она поистине прекрасна, – сказал Фарамир. – Губительно прекрасна!
– Ну, насчет губительно – не знаю, – возразил Сэм. – Думаю, люди сами приносят в Лориэн свою беду – и, конечно, натыкаются на нее, на беду эту, раз уж она пришла туда вместе с ними. Владычицу, конечно, очень даже можно назвать опасной, хотя бы потому, что в ней столько силы, столько силы! Иной об эту силу разобьется, как корабль о скалу, иной утонет, как хоббит, если его бросить в реку. Но скалу и реку винить глупо.

Твоё сердце не просто слепо предано хозяину – оно зорче твоих глаз.

Но скажу тебе вот что: я не владею королевствами – ни Гондорским и никаким другим, ни большим, ни малым. Я просто пекусь обо всем, что есть на свете доброго и чему в нашем сегодняшнем мире грозит опасность. Гондор может погибнуть, но я не назову себя побежденным, если хоть что-нибудь продержится до утра, чтобы расцвести и дать добрый плод грядущим временам.

Вот уже не первое столетие, как мы, Целители, занимаемся только залечиванием ран, нанесённых мечами. Правда, и в дни покоя мы не сидим праздно. В мире хватает болезней, бед и случайностей. Войны только приумножают их.

И все же в этом есть одно утешение — по крайней мере, мы позавтракаем как следует.

Истинный мудрец не мог бы надеяться узнать избранника прежде, чем пробьет назначенный час.

Знаете, какое у меня чувство? Будто я внутри песни – понимаете?

Прекрасным было ее лицо, а длинные волосы струились, подобно золотой реке. Стройной и высокой была она в своем белом платье с серебряным поясом, но сильной и твердой, точно сталь – она, дочь королей. Так Арагорн впервые увидел при свете дня Эовин, леди Рохана, и подумал, что она «прекрасна, прекрасна и холодна, точно едва забрезжившее утро ранней весны».

– Для того чтобы развязать войну, достаточно желания одной из сторон, о достойный Целитель, – отвечала Эовин. – А от меча могут погибнуть и те, кто никогда не брал его в руки. Неужели ты предпочёл бы, чтобы гондорцы день и ночь собирали травы, пока Чёрный Властелин собирает армии? Да и телесное исцеление не всегда идёт на пользу, а гибель на поле брани – не всегда зло, даже если герой погибает в муках.

В горных долинах моей страны много удивительных цветов и много дев, превосходящих эти цветы красотой лика и стана, но ещё ни разу не встречал я в Гондоре ни цветка, ни девы, которые сравнились бы с тобой по красоте и печали. Может статься, через малое число дней мир покроет тьма, и я надеюсь встретить её мужественно – но на сердце у меня было бы легче, если бы в оставшиеся нам солнечные дни я мог иногда видеть твоё лицо.

Врагов я считаю только мечом.

Вот тебе и пожалуйста! — сказал Сэм. — Пришли к воротам, только сдаётся мне, что и зайти нас не пригласят, и ноги унести не дадут.

– Люди – странные существа, Леголас! Они владеют чудом из чудес, какого нет на всем Севере, и как они его называют? „Пещеры“! Пещеры, которые в дни войны служат им убежищем, а в дни мира – хранилищем зерна! Дорогой Леголас, известно ли тебе, что подземные чертоги Хельмовой Пади обширны и прекрасны? Да если бы гномы о них прознали, они бы потянулись сюда бесконечной чередой, чтобы только взглянуть на них, да, да, и платили бы за это чистым золотом!
– Лично я не пожалею золота, только бы меня избавили от лицезрения твоих пещер, – сказал Леголас, – а если бы я ненароком забрел туда, то дал бы вдвое, только чтобы меня выпустили на волю!

Мы должны шагнуть в ловушку с открытыми глазами, собрав все мужество и помня, что для себя надежды у нас почти не остается. Ибо, государи мои, очень может статься, что все мы погибнем в этой черной битве, погибнем вдали от земель, населенных людьми. Даже если Барад-Дур все-таки падет, мы с вами в новую эпоху, которая откроется для других, не вступим. Но таков, думается мне, наш долг. Посудите сами, разве такая смерть не лучшая из возможных? Ведь если мы ничего не предпримем, смерть найдет нас и здесь, с той же неизбежностью, но разница будет немалой, ибо, умирая, мы будем знать, что новая эпоха не настанет уже никогда.

Гил-Гэлад, светлый государь,
Последний всеэльфийский царь,
Хотел навеки превозмочь
Нависшую над миром ночь.

Сиял, как солнце, щит в ночи,
Ломались черные мечи,
А светлый меч меж черных скал
Разящей молнией сверкал.

Какие-то проблески совести у него остались. Где-то в сердце он хранил уголок, и через него, как через щель, льется свет, пусть хотя бы только из прошлого.

Старыми ногами он твердо стоит на земле, в его пальцах живет мастерство, а в костях мудрость, и на мир он смотрит открытыми глазами.

Когда обрушится зима, и землю скроет тень,
И ночь беззвездная убьет короткий серый дeнь,
И лес умрет в туманной мгле — под снегом и дождем,
Найду тебя, приду к тебе, чтоб быть навек вдвоем.

И мы начнем — в руке рука — на Запад долгий путь,
И там, вдали, отыщем край, где можно отдохнуть.

В мире много злых сил, с которыми вашим крепким стенам и острым мечам дела иметь не приходится. Ты сказал, что Север наслаждается покоем и свободой. Но что знали бы о покое и свободе народы Севера, если бы не мы? Один страх перед Тенью уже сломил бы их. Но когда с пустынных холмов и из бессолнечных чащоб в долины являются темные твари – мы изгоняем их прочь. Кто осмелился бы путешествовать по дорогам, кто чувствовал бы себя в безопасности дома или в поле, кто мог бы спокойно спать у себя в постели, если бы дунаданы предавались сну или сошли в могилы? И все же мы слышим слова благодарности реже, чем вы. Путешественники провожают нас хмурыми взглядами, крестьяне наделяют презрительными кличками. Для одного толстяка, что живет в дне пути от чудищ, единственно от вида которых у него остановилось бы сердце и которые с легкостью сотрут его селение с лица земли, стоит только нам ненадолго снять стражу, – так вот, для этого толстяка я – подозрительный проходимец, «Бродяга-Шире-Шаг»… Но мы не хотим ничего менять. Когда простой народ беззаботен, когда ему нечего бояться, он остается свободным, а это главное.

Сижу напротив камелька
И думаю о том,
Как летом крылья мотылька
Играли над цветком.

Как листья осени неслись
Докучливой порой,
Как паутинки на висках
Считали возраст мой.

Всякий совет к разуму хорош, а любой путь может обернуться бедою.

Как просто! Но для ученого знатока преданий, да еще в наше время, когда все друг друга подозревают, простота может оказаться сложнее всякой сложности!

– Разве это единственная дорога? – спросил он.
– А какую бы предпочел ты? – обернулся к нему Арагорн.
– Прямую, всем понятную, даже если она утыкана мечами!

Этот мир гибнет, а мы — в самом сердце его, и нам не спастись.

Уходила Третья Эпоха. Уходили Элронд и Галадриэль, минули дни Колец, и к концу приходит песнь о тех временах.

Все-то всегда хотят знать заранее, что поставить на стол, но те, кто готовит трапезу, болтать не любят, чем неожиданнее, тем радостнее.

И сказала Арвен:
— Темна Тьма, но сердце моё наполнено радостью, ибо ты, Эстел, будешь среди тех великих, чья доблесть рассеет её.
И отвечал Арагорн:
— Увы! Не дано мне предвидеть этого. Но твоя надежда — моя надежда. Тьму отвергаю я полностью. Но и Сумерки, госпожа, не для меня; ибо я смертен, и если ты будешь верна мне, Вечерняя Звезда, ты тоже отринешь Сумерки.
Долго стояла она, недвижна, как белое дерево, и сказала наконец:
— Я буду верна тебе, Дунадан, и уйду от Сумерек. Но там — земля моего народа и древний дом моих предков.

День окончен, свет погас,
ждут в стране далекой нас.
До свиданья! Слышу зов.
В плаванье корабль готов.
Ветер свеж, волна бежит,
путь мой к западу лежит.
Море серое зовет,
колокол далекий бьет.

До свиданья! Дали ждут,
ветер в спину, парус вздут,
тени длинные лежат,
тучей горизонт прижат.
Солнца тонет голова —
там за нею острова,
где, катая жемчуга,
волны лижут берега.

Поведет меня туда
Одинокая звезда.
В гавань светлую войдем,
где найдем последний дом.
До свиданья! Ждет простор
вечных пажитей и гор.
О корабль, на Запад мчи!
Блещут звездные лучи!

Горюешь — горюй, но и в горе будь справедлив.

Кто не может расстаться с сокровищем, тому оно станет в тягость.

Надеюсь, наши невзгоды и горести хотя бы на время канут в небытие.

Не зарывайся, Сэм, выкапывать будет некому!

Если тебе нужны друзья, которые тебя ни в воде, ни в огне не бросят, – можешь смело на нас положиться. И тайну ты нам можешь смело доверить – уж мы-то не проговоримся, даже если ты сам однажды не выдержишь и сломаешься. Но если ты ищешь таких, что предоставят тебе одному выпутываться, когда случится беда, а сами потихонечку смоются, – мы тебе не подходим. Понимаешь, мы твои друзья, Фродо. От этого никуда не денешься.

Эльфы не дают необдуманных советов. Совет – дар опасный, даже совет мудреца мудрецу. Все на свете может обернуться злом.

Люди Гондора – доблестные воины, они не станут никому кланяться. Но их можно одолеть в бою, поскольку доблесть – ничто без могучей армии и оружия.

Правитель Города сдался раньше, чем Враг взял крепость.

Эгей! Бутылку я припас! А ну, хлебнём до дна!
Она согреет сердце нам, хотя и холодна!
Она прогонит грусть из глаз и силу даст рукам,
Поднимет враз и пустит в пляс, забросит к облакам!
Пусть ветер свищет злую весть и пусть грозит бедой —
Не унываю, если есть бутылка не с водой!

Я ведь уже решил, Боромир, только боюсь решиться.

Не лезь в дела мудрых. Понять — не поймёшь, а хлопот не оберешься.

Поспешные суждения редко бывают справедливы.

– Ладно, ладно, некогда ломать голову над загадками, – торопил Гимли. – Идемте, перенесем Боромира к Реке!
– Когда-нибудь разгадывать загадки придется, если мы хотим выбрать верную дорогу, – возразил Арагорн.
– А есть ли она, эта верная дорога? – усомнился гном.

Труды не окончены, даже если надежда погасла.

Слушай! Не навечно привязаны мы к кругам мира, и за ними больше, чем память.

Я не прошу о помощи, но мы в ней нуждаемся. Если мы будем знать, что Гондор не одинок и кто-то в меру своих сил тоже сражается с Врагом, – это придаст нам мужества.

Ничего не происходит, да никто и не хочет, чтобы происходило.

Скитальцы в сумрачных краях!
Не вечна мгла — отриньте страх:
Еще отступит мрак лесной,
Откроет солнцу облик свой,
И будет свет, и в свой черед
Придет закат, придет восход,
И дебри сгинут навсегда…

Наш нынешний мир суров и опасен, некоторые свободные земли затемнены, а любовь часто оборачивается печалью — но становится от этого еще прекрасней.

Я пришел собрать цветов для моей любимой,
Удивительных цветов — белоснежных лилий,
Чтоб спасти их от мороза, снега и метелей,
Чтобы милые глаза их любовью грели.

Я размышляю у огня,
Как будущей весной
Haш мир, простившийся с зимой,
Простится и со мной.

Я не узнаю стольких тайн,
Загадок и чудес —
Ведь каждый день и каждый миг
Иначе зелен лес!

Я размышляю у огня
О людях давних лет,
О тех, кто жил вокруг меня
И кто придет вослед.

Как невозвратно далеки
Ушедших голоса!
Но вечно слышу их шаги
И вижу их глаза.

– Ты об этом еще пожалеешь, юнец! Почему ты не ушел вместе с ним? Ты не здешний. Ты не Бэггинс. Ты… ты… Брендибак, вот ты кто!
– Слыхал, Мерри? Оказывается, это оскорбление, – сказал Фродо, захлопнув за нею дверь.
– Какое там оскорбление, – возразил Мерри Брендибак. – Это грубая лесть. А следовательно, неправда.

Может статься, мы идём навстречу судьбе. Как бы этот поход не стал для нас последним! Но если бы мы остались дома и предались безделью, гибель всё равно рано или поздно настигла бы нас. Мысль об отмщении зрела в наших сердцах давно, потому-то мы и двинулись на Исенгард, не откладывая. Решение было принято далеко не спрохвала! Если это последний поход энтов, пусть он по крайней мере будет достоин песни! Почему бы не пособить другим племенам, прежде чем исчезнуть? Я бы, конечно, предпочёл идти своей дорогой и ждать того дня, когда исполнится предсказание и отыщутся наши жены. Я был бы рад, очень рад увидеть Фимбретиль! Но не будем забывать, что песни, как и деревья, приносят плоды лишь в назначенное время, и никто не может сказать, как именно это свершится. А бывает и так, что песни увядают раньше срока…

Обнажены были бледные мечи, но я не узнал, так же ли они оказались остры, как прежде, поскольку, кроме страха, Мертвым не потребовалось никакого оружия.

– Чего только не услышишь нынче! Полурослики – маленькие человечки из старых северных песен и нянюшкиных сказок. Но мы-то не в сказке! Мы стоим на зелёной траве, под ярким солнцем!
– Одно другому не мешает, – отозвался Арагорн. – Те, что придут после нас, сложат легенды и о нашем времени. Мы стоим на зеленой траве, сказал ты. Но разве о зелёной траве не поётся в песнях? А ведь ты ходишь по ней наяву, в ярком свете солнца!

Он был рад, что не видит лица убитого. Как звали этого человека, задавался вопросом хоббит, откуда он явился и точно ли сердце его было черно от злобы? Может, его опутали ложью или запугали, чтобы он вместе со всеми послушно отправился на север? Кто знает, может, сам он предпочел бы остаться дома и вести мирную жизнь?

— Вот мы и остались вчетвером, как когда-то. Мне кажется, мы спали и видели сон, и только теперь просыпаемся.
— А мне кажется, что мы, наоборот, опять засыпаем…

Мы всегда не вмещаемся в старые списки и в старые истории, хотя и существуем уже довольно давно. Мы — хоббиты.

Зло не изначально, оно овладевает сердцами исподволь.

Безвестные подвиги ничуть не менее доблестны.

— Подумаешь, ты же с нами, — сказал Мерри. — В два счета разберемся.
— Пока что я с вами, да, — подтвердил Гэндальф, — но ненадолго. В Хоббитанию я с вами не поеду. Разбирайтесь сами: вроде бы уж должны были привыкнуть. А вам что, до сих пор не понятно? Повторяю: мои времена кончились и не мое теперь дело — наводить порядок или помогать тем, кто его наводит. Кстати же, дорогие мои друзья, никак помощь вам не нужна, сами справитесь. Вы не только подросли, но и очень выросли. Вы стали солью земли, и я больше ни за кого из вас не опасаюсь.

Кому везет, тому и счастье.

И в самой искусной паутине можно отыскать слабую нить.

Добро и зло местами не менялись: что прежде, то и теперь, что у эльфов и гномов, то и у людей. Нужно только отличать одно от другого.

— Мне нельзя жить во своей воле?
— Этого почти никому нельзя.

И увядшее древо вновь расцветет,
И начнется времени новый отсчет.

А ты и так не выставляешься. Ты выставлен. … Ты — последний. Миссия должна быть исполнена.

Глаза у него словно бездонные колодцы, а в колодцах – память целых тысячелетий и длинные, медленные мысли. Как будто все, что происходит здесь и сейчас, для него только искорки на поверхности, вроде как блестки солнца на листьях огромного дерева или рябь на воде очень, очень глубокого озера. Мне показалось, будто мы с Мерри нечаянно разбудили дерево, веками росшее и росшее себе из земли. Ну, не разбудили, наверное, потому что оно не совсем спало – оно, если хотите, просто жило само в себе, между кончиками своих корней и кончиками веток, между глубинами земными и небом, и вдруг проснулось – и смотрит на вас так же медленно и внимательно, как все эти бесконечные годы вглядывалось само в себя.

Гэндальф наконец сказал, что рад нас видеть.
— Где же ты был? — сунулся было я. — И где все остальные?
— Где был, там меня уже нет, — отвечал он в своей неподражаемой манере. — Кое-кого видел, об остальном потом, я спешу.

Что им до моих «нравится, не нравится». Что бы я не думал, все равно они не такие…

— А Сильмарилл в конце концов попал к Эарендилу. А потом… Ох, хозяин, а я ведь об этом раньше не думал! Ведь у нас с собой есть частичка того же самого света, ну, в этой стеклянной звездочке, которую вам дала Владычица! Значит, если разобраться, мы из той же самой истории и она продолжается! Неужели все великие истории – бесконечные?
– Да, Сэм, такие истории не кончаются, – ответил Фродо. – А вот герои приходят и уходят, когда закончат свое дело. Рано или поздно кончится и наша история.
– И тогда мы сможем отдохнуть и выспаться, – сказал Сэм и мрачно рассмеялся. – Что до меня, то мне больше ничего и не надо. Отдохнуть, выспаться, а потом встать и покопаться в саду. Боюсь, это с самого начала было моим единственным заветным желанием. Не про моего брата всякие важные и великие дела! Но все-таки интересно, попадем мы в песню или нет? Мы уже там, внутри, в легенде, это ясно, но вот какой она будет потом? Может, ее будут рассказывать по вечерам у камина, а может, много-много лет спустя запишут в толстую, большую книгу с красными и черными буквами?

Я отдала свою Надежду Дунаданам и ничего не оставила себе.

Еды и питья! Долгие рассказы сушат горло, а долго слушать — недолго оголодать.

В Мордоре, где вековечная тьма:
Чтобы всех отыскать, воедино созвать
И единою черною волей сковать
В Мордоре, где вековечная тьма.

– Мошкарные Болота называется! Да тут больше мошкары, чем болот!
– И чем они только питаются, когда поблизости нет хоббитов?

– Ведь это путь в безнадежность. Я сказал бы, что это безумие, не чти я вековую мудрость Элронда.
– Так безнадежность или безумие?

По его понятиям, мы представляем для него серьёзную угрозу. Он трепещет при мысли, что среди нас может объявиться какой-нибудь богатырь с Кольцом на пальце, который отважится пойти войной на Мордор, чтобы сокрушить мощь Барад-дура и самому воссесть на чёрный трон. Ему и в голову не приходит, что, сокрушив мощь Барад-дура, мы никого не захотим возводить на трон Саурона. Даже в самых чёрных снах ему не грезилось, что мы пытаемся попросту уничтожить Кольцо!

— И все же, знай мы заранее, куда угодим, мы бы тут сейчас не сидели. Так, наверное, часто бывает. Взять все эти великие дела, господин Фродо, о которых говорится в старых песнях и сказках, ну, приключения, так я их называю. Я всегда думал, что знаменитые герои и прочие храбрецы просто ехали себе и смотрели – нет ли какого приключеньица? Они ведь были необыкновенные, а жизнь, признаться, зачастую скучновата. Вот они и пускались в путь – просто так, чтобы кровь разогнать. Но я перебрал все легенды и понял, что в тех, которые самые лучшие, ну, которые по-настоящему западают в душу, дела обстоят не так. Героев забрасывали в приключение, не спросившись у них самих, – так уж лежал их путь, если говорить вашими словами. Думаю, правда, им представлялось сколько угодно случаев махнуть на все рукой и податься домой, как и нам с вами, но никто на попятный не шел. А если кто-нибудь и пошел, мы про это никогда не узнаем, потому что про него забыли. Рассказывают только про тех, кто шел себе все вперед и вперед… Хотя, надо заметить, не все они кончили счастливо. По крайней мере, те, кто внутри легенды, и те, кто снаружи, могут еще поспорить, считать тот или иной конец счастливым или нет. Взять, например, старого господина Бильбо. Возвращаешься домой, дома все вроде бы хорошо – а в то же время все переменилось, все уже не то, понимаете? Но лучше всего, конечно, попадать в истории именно с таким концом, как у господина Бильбо, хотя они, может быть, и не самые интересные. Хотел бы я знать, в какую попали мы с вами?
– Да уж, – сказал Фродо. – Но я этого не знаю. В настоящих историях так, наверное, всегда и бывает. Вспомни какую-нибудь из твоих заветных! Тебе, может, сразу известно, хорошо или плохо она кончится, да и смекнуть по ходу дела недолго, а герои того ведать не ведают. И тебе вовсе не хочется, чтобы они прознали!

Не знаю, как вам объяснить, но после этой ночи я другой стал. Я словно вперед вижу, если можно так выразиться. Я знаю, что дорога перед нами длинная и ведет она во тьму, но я не могу повернуть назад. Я уже не ради эльфов иду, и не ради драконов, и не чтобы горы посмотреть. На самом деле я не знаю, чего хочу, но я должен что-то совершить прежде, чем все это кончится, и это что-то меня ждет не в Шире, а там, впереди. Мне надо пройти этот путь до конца – понимаете?

– Сегодня случилось так много чудес, что я уже ни в чем не уверен. Чего только не творится на свете! Гномы разгуливают по Рохану под руку с эльфами, люди остаются живы после беседы с Лесной Владычицей – и в придачу ко всему в Рохан возвращается меч, сломанный еще до того, как отцы отцов наших вступили на землю Страны Всадников, причем возвращается перекованным! В такие времена мудрено разобраться, где твое место и в чем твой долг!
– Не более, чем в любые другие, – сказал Арагорн. – Добро и зло всегда остаются добром и злом – как для людей, так и для эльфов с гномами. Надо только уметь отличить одно от другого – будь то у себя дома или в Золотом Лесу.

Она перевела взгляд на Арагорна, и он невольно сравнил ее с ранним утром, ясным и льдистым, когда до солнца еще далеко.

Я ведь… маленький, слабый, а Враг — он такой могучий и ужасный!

Когда дошло до дела, ему совершенно расхотелось уходить куда бы то ни было.

О Лориэн! Придет зима – начнется листопад,
И листья в реку упадут – их не вернешь назад.

За кормой парома журчала, ускользая, неспешная вода Брендивина, и Сэма охватило странное чувство. Ему казалось, что река рассекла его жизнь надвое: позади, в тумане, осталось прошлое, впереди ждали неведомые страшные приключения.

Войны не миновать: на карту поставлены наши жизни, ибо Враг стремится поглотить всех и вся. Но я не могу сказать, что люблю остроту сверкающего меча, стремительный полет стрелы ради них самих, не могу сказать, что в воине ценю прежде всего воина, а потом уже человека. Я люблю только то, что защищают эти мечи, стрелы и воины, – город нуменорцев. Пусть мою страну чтят за ее прошлое, за ее древние обычаи, красоту и мудрость! Я хочу, чтобы ее боялись только тем страхом, какой подобает юноше, когда он стоит перед лицом умудренного годами старца.

Наверное, ты прав, но мне без них будет скучно. Мы подружились так быстро, что я, кажется, тоже начинаю спешить, как все в вашем сумасшедшем мире, а может, впадаю в детство.

Это гибель. Это тень рока. Чёрный Всадник, получивший крылья.

— Нет глаз зорче, чем у эльфов, — сказал он. — Они за целую лигу отличают воробья от зяблика. А ну-ка, скажи, что происходит под Изенгардом?

— Не спорь с назгулом о его добыче! А то не видать тебе смерти в свой черед: он унесет тебя в замогильные обиталища, в кромешную тьму, где плоть твою сгложут муки, а душонку будет вечно терзать взор Недреманного Ока!
Лязгнул меч, покидая ножны.
— Грози, чем хочешь: я всё равно сражусь с тобой.
— Ты — со мной сразишься? Глупец! Ни один смертный муж мне не страшен.
И тут Мерри услышал совсем уж нежданный звук. Казалось, Дернхельм рассмеялся, и сталью зазвенел его чистый голос.
— А я не смертный муж! Перед тобою женщина. Я — Эовин, дочь Эомунда, и я спорю с тобой о своем государе и родиче. Берегись, если ты не бессмертен! Я зарублю тебя, чёрная нежить, если ты тронешь его.

Гил-Гэлад, эльфов звездный свет,
Был королем прадавних лет,
Меж гор и моря его страна
Была прекрасна и вольна.
Был меч его грозен, копье остро,
И шлем сиял, как в ночи костер,
А в серебряной глади его щита
Отражалась звездная красота.
Но вот однажды ушел он в поход,
Никто не ведал, куда,
И в Мордоре, где Тень живет,
Канула в темень его звезда.
Тем дням уж больше вовек не бывать…
Будут арфисты печальные песни слагать.

Велика моя жалость к малым мира по сего, и великая сила нужна мне, чтобы творить добро.

— Только так можно избыть величайшее из зол. Конечно, есть и другие силы, ведь и сам Саурон – всего лишь прислужник другого, давнего Врага. Но мы не в ответе за все Эпохи, мы призваны защитить нашу Эпоху, наши годы, без устали выкорчевывая знакомые нам злые побеги на знакомых полях, дабы оставить идущим за нами добрую пажить для сева. А будет ли орошать ее ласковый дождик или сечь суровый град – решать не нам.

Орки, на свою беду, дотащили их до Фангорна… да, мелкие камушки обрушивают горный обвал.

Эовин, не гнушайся жалостью, это дар благородного сердца!

Когда сквозь муть осенних слез
Оскалится мороз,
Когда ясна ночная студь,
В глуши опасен путь.

Это очень тяжкое бремя — окончательный выбор.

К победам приводят лишь решительность и бесстрашие. Ради победы в справедливой битве отважный воин должен быть готов на все.

— Ты, Гимли, с надеждой зря расстался. Мало ли что завтра случится. Говорят, по утру солнце путь яснит.
— Яснило уже три раза кряду, а толку-то?

Я вас обнадежил, но от надежды до победы как до звезды небесной.

Кто знает, что готовит ему новый день.

Россказни россказнями, а правда их чудней.

Кто не может расстаться с сокровищем, тому оно станет в тягость. Так, и никак иначе.

Он был не из нытиков и считал, что коли уж не на что надеяться, то и огорчаться загодя незачем.

Поколь жив, все жив. А не помрешь, так и есть захочется.

— Нет, даже если Тот и сам явится, в город он не войдет, покуда мы живы.
— Покуда мы живы? А долго ли живы будем? У него есть оружие, перед которым от начала дней ни одна крепость не устояла. Голод.

Несбыточны людские мечтания.

Если все эльфы потянутся к гаваням, поскучнеет жизнь у тех, кому уезжать некуда.

Как будешь к пропасти катиться, надежда заново родится.

Хватит с него и собственного сада, незачем превращать в свой сад целое царство; есть у него свои руки — и ладно, а чужими руками нечего жар загребать.

Не надо мстить за месть — только зла в мире прибудет.

Скольких я уложу, прежде чем они меня схватят? Вытащи я меч, они сразу увидят его блеск и, рано ли, поздно ли, меня поймают. Знать бы только, попаду я когда-нибудь в песню или нет? Песнь о Сэмвайзе, что пал в бою на горном перевале, окружив своего хозяина стеной из мертвых тел! Впрочем, что это я? Какая песня? Не будет никакой песни. Ведь они завладеют Кольцом, а значит, песен больше вообще никогда не будет.

Я бы рад был спасти Шир, если у меня получится, хотя подчас тутошний народ кажется таким тупоголовым! Ничем их не проймешь! Вот и мелькала у меня мыслишка: шарахнуть бы их землетрясением, что ли, или драконов напустить для их же блага… Но теперь я так не думаю. Мне кажется, знай я, что где-то за спиной у меня родной Шир, что опасность ему не угрожает и живется там по-прежнему привольно – скитаться мне будет хоть чуточку, да легче. Я буду знать, что где-то еще есть клочок твердой, надежной земли, пусть мне самому уже не суждено ступить на него…

Сплошной поток печальных, но жутких звуков постепенно складывался в слова, мрачные, жестокие, холодные, не знающие милости, но полные отчаяния и жалобы. Ночь, навеки лишенная света, слала упреки утру, холод проклинал тепло, которого жаждал и не мог обрести.

– Ты ведь любил Бильбо, не так ли? – спросил он.
– Любил, – просто ответил Фродо. – Был бы мой выбор, что повидать, его или все дворцы и башни мира, я выбрал бы его.

Древний Фангорн лежит на границе нашего королевства, но вот уже много поколений, как гондорцы там не бывали, так что опровергнуть пришедших из глубины времени легенд некому – но некому и подтвердить их.

Когда отступаешь, каждого вражеского воина считаешь за двух.

Роханцы смотрели в долину с изумлением: казалось, там колышутся под порывами ветра бескрайние черные хлеба. Буря войны возвестила час жатвы, и каждый колос сверкал зазубренным клинком смерти.

Кому на месте не сидится, тот добра не наживет.

Я думал, что люди не только большие, но и глуповатые: добрые и недалекие или глупые и злые.

Раз уж вы тут такие догадливые оказались, помогите, а не мешайте!

Он жив, тебе же сердце подсказывало, что он жив. Не доверяй своей голове, Сэмвайз, это далеко не лучшее, что у тебя есть!

Не обзывай сам себя, Смеагорл. Это очень глупо, даже если заслуженно.

Волки, которых ты слышишь, хуже, чем орки, которых может и не быть.

– Про Сэма Гемджи я теперь каждый день узнаю что-нибудь новенькое! То он заговорщик, то заправский шутник… Надо думать, кончит он свою жизнь тем, что станет волшебником – или, может, героем?
– Вот не было печали! – запротестовал Сэм. – Не хочу я быть волшебником! И героем – тоже! Спасибочки!

Едва ступив на другой берег Серебряной, Фродо ощутил странную уверенность в том, что переправился не через реку, а через время и попал в один из уголков Старших Дней. Ему казалось, что он ступает по земле мира, которого больше нет.

Ему казалось, что он сделал шаг в окно, распахнутое в давно исчезнувший мир. Он видел, что на этом мире почиет свет, для которого в его языке слов не находилось. Все, на что падал взгляд, было четким и словно очерченным одной линией, как будто каждую вещь задумали и создали только что, прямо на глазах; и вместе с тем каждая травинка казалась неизмеримо древней. Цвета были знакомые – золотой, белый, синий, зеленый; но все они были такими свежими, так золотились, белели, синели и зеленели, что Фродо казалось, будто он видит их впервые и только сейчас придумывает им названия – новые и достойные удивления.

Балрог был уже возле моста. На середине пролета, опираясь левой рукой на жезл, стоял Гэндальф. Опущенный Гламдринг, холодный и белый, сиял в правой руке мага. Балрог надвинулся на мост и остановился снова. За его спиной словно распахнулись два крыла тьмы. Он поднял бич, дымное пламя заклубилось и затрещало. Гэндальф не шелохнулся.
— Ты не пройдешь, — ровным голосом произнес он. Сразу упала мертвая тишина. — Я служу Тайному Пламени и владею Огнем Анора. Ты не пройдешь. Темное Пламя Удуна не поможет тебе. Возвращайся во мрак!

Из Великого Моря пришел я в Средиземье. Здесь буду жить я и мои наследники до скончания мира.

Больше свеч на стол, хозяйка! Сдвинем занавески — и за доброю едой вечер минет быстро. Стол накрыт, и ужин ждет — молоко да масло, белый хлеб и желтый мед — значит все прекрасно!

Память дырявая, а заштопать некогда.

В мире много могущественных сил, есть среди них и добрые и злые.

Будущее по-прежнему казалось им мрачным, и все же оно не омрачало настоящего, а радость жизни укрепляла в них веру в счастливое завершение опасного похода.