В центре сюжета книги «Ты не виноват» двое персонажей — Теодор Финч и Вайолет Марки. Теодор помешан на тематике смерти, он много времени посвящает изучению методов самоубийства, правда воплотить хоть один из них в жизнь ему пока не удалось. Вайолет наоборот полна планов на будущее, однако печаль от гибели близкого человека подталкивает ее к суициду, но Теодор спасает Вайолет. В данной подборке собраны лучшие цитаты из книги Ты не виноват.
Мы все сломаны. И именно в местах надломов мы часто сильнее всего.
Мы помним мгновения, а не дни.
Ты – это все цвета в одном, во всей их яркости.
Может, всего месяц, а может, впереди еще лет пятьдесят. Но мне нравится жить так, как будто остается всего два дня.
Поняли, вы, сукины дети? Я здесь. Я существую.
Любовь – поистине великий манифест. Она вызывает желание быть, представлять собой нечто достойное, а если придет смерть, то погибнуть доблестно, как настоящий герой. Другими словами, оставить о себе светлую память.
Проблема людей заключается в том, что они забывают об огромном значении деталей. Очень занятые своими делами, они попадают в место для ожидания, где только и делают, что ждут.
Надо жить так, чтобы ни о чем не сожалеть и не просить за это прощения. Надо просто с самого начала все делать правильно, так, чтобы потом и извиняться не приходилось.
Бессмысленно. Глупо. Вот какие слова я привык слышать всю свою сознательную жизнь. Вот именно эти слова я пытаюсь обогнать и не пустить в себя. Иначе они заполнят всю мою сущность и останутся в ней навсегда. И тогда от меня останется только бесполезный глупый бесполезный глупый бесполезный глупый фрик.
Вот почему нужно бежать как можно быстрее и заполнять себя другими словами. На этот раз все будет по-другому. На этот раз я буду бодрствовать.
Читаю слова других людей – не свои – мои давно закончились
Интересно, сегодня подходящий день, чтобы умереть?
Я буду отдавать ей только хорошее и охранять ее от плохого. И тогда нас со всех сторон будет окружать только добро.
Мы помним тех, кто уже не с нами, кто ушел от нас слишком рано и кто навсегда останется в наших сердцах. Часовня открыта для посещения круглосуточно и в праздники. Мы всегда здесь.
Пусть твои глаза отправятся к солнцу, а душа к ветру… Ты – это все цвета в одном, во всей их яркости.
Поцелуй получается более страстным, чем я предполагал, и потому я сразу сбавляю темп, но тут понимаю, что она целует меня в ответ. Она обхватила меня руками за шею.
Я прижимаюсь к ней, она прижимается к машине. Я поднимаю ее на руки, она обхватывает меня ногами. Мне каким-то образом удается открыть заднюю дверцу автомобиля, и я укладываю ее на сиденье, прямо на расстеленное там одеяло. Потом закрываю все двери, быстро сдергиваю с себя свитер.
Вайолет Марки, да в тебе таится больше, чем кажется на первый взгляд.
Я могу смеяться так, словно в моей жизни не произошло ничего трагического. И я в такие минуты чувствую себя прекрасно, что бы там ни было у меня на душе.
Ты заставляешь меня любить себя.
Ты была тем, кем мог бы быть любой. Но если бы кто-то и мог спасти меня, то это была бы ты.
Надо жить так, чтобы ни о чем не сожалеть и не просить за это прощения. Надо просто с самого начала все делать правильно, так, чтобы потом и извиняться не приходилось.
Правил не существует, потому что в жизни и без того слишком много правил.
«Волн» Вирджинии Вулф: «Бледный, темноволосый, он идет ко мне, меланхоличный романтик. А я игривая и плавная, и еще капризная, потому что он меланхоличный, и еще он романтик. Он уже здесь…»
Любовь гибнет. Люди постепенно уходят.
Любовь – поистине великий манифест. Она вызывает желание быть, представлять собой нечто достойное, а если придет смерть, то погибнуть доблестно, как настоящий герой.
Джентльмена сейчас не часто встретишь. Они стали такими же уникальными, как девственники или лепреконы. Если я когда-нибудь выйду замуж, то только за одного из них.
Если тебе кажется, будто что-то не так, скажи об этом. Ты не одинок. Ты в этом не виноват. Помощь рядом.
Теодор Финч – я жил. Я ярко горел. А потом я умер, но не совсем. Потому что люди вроде меня не могут умирать и не умирают, как остальные. Я остаюсь, словно легенды голубой бездны. Я навсегда останусь здесь – в своих песнях и в людях, мной покинутых.
Единственное, что я осознаю: главное не в том, что ты принимаешь, а в том, что оставляешь после себя.
Он пытался справиться с собой из-за тебя.
Как же ужасно ощущать, что ты кого-то любишь и не можешь ему помочь.
Вернись. Я люблю тебя. Прости.
Перед своей смертью Чезаре Павезе, верящий в великий манифест, писал: «Мы помним мгновения, а не дни».
Она видит меня таким, каким себя не вижу даже я.
– Я знаю. Я закрываю глаза, мое полотенце падает на пол, и в эту же секунду заканчивается песня.
Я еще слышу ее последние звуки, когда мы ложимся на кровать и забираемся под простыни уже под следующую мелодию.
В чем я точно уверена: никто не может ничего обещать другому человеку.
Мы же всего-навсего школьники, а это означает, что мы исключительно предсказуемы, и подобное происшествие кажется нам очень смешным.
Мы смеемся по любому пустяку, особенно если при этом кто-то испытывает публичное унижение и готов провалиться от стыда сквозь землю.
Звезды и наверху, и внизу. Трудно сказать, где кончается небо и начинается земля. Мне хочется произнести что-нибудь величественное или поэтичное, но все, на что я способна, оказывается лишь скромное: «Как чудесно!» Тогда он говорит: «Чудесно» – чудесное слово, и употреблять его надо почаще».
Стоит запомнить: прежде чем решиться отдать Богу душу, надо непременно отлить.
Брак трещит по швам. Любовь гибнет. Люди постепенно уходят.
Любовь – поистине великий манифест. Она вызывает желание быть, представлять собой нечто достойное, а если придет смерть, то погибнуть доблестно, как настоящий герой.
Моя вина заключается в том, что я не умею быть нормальным, я не умею притворяться, будто я такой же.
В одном, например, нет у улиц имен, В окошках тут редко, когда есть огонь, Вы броситесь в место, которое тут Всегда местом для ожиданья зовут… …и люди тут ждут… не живут, только ждут…
Мы делали нечто подобное еще в Калифорнии. Просто забирались в машину – я, родители и Элеонора, и отправлялись на охоту за книгами. Каждый выбирал название книги, которую надеялся разыскать, и не имел права возвращаться домой, пока не найдет ее. Мы за день могли объехать до десяти книжных магазинов.
Зависит от того, что конкретно иметь в виду. Совсем не обязательно считать, что сейчас поздно. Я полагаю, что может быть и рано. Мы начинаем жить.
Ночь только начинается. Сейчас начинается год. Если задуматься, то больше событий начинается, чем кончается. К тому же я предлагаю только поговорить
Потом я думаю: со мной нельзя так поступать. Это ты читал мне лекции о жизни. Это ты говорил, что надо вылезти из скорлупы и увидеть то, что находится передо мной.
Что надо жить именно этим, а не тратить время на мечты, что нужно найти свою гору, потому что она ждет меня, и именно это и есть жизнь. Но потом ты уходишь. Ты не можешь уйти вот так.
Совсем не обязательно считать, что сейчас поздно. Я полагаю, что может быть и рано. Мы начинаем жить. Ночь только начинается.
Это очень трудно объяснить. В общем, я человек конченый. Я сломан, и никто уже не может меня починить. Я пытался. Я до сих пор пытаюсь. Я не могу никого любить, потому что это будет нечестно по отношению к тому, кто полюбит меня.
Я никогда не обижу тебя, а вот Роумера – наоборот. Но я не могу обещать тебе, что не разберу тебя на составные части, на мелкие кусочки, и тогда ты превратишься в одни осколки, которыми являюсь я сам. Ты должна знать, во что ты ввязываешься, прежде чем ты вообще решишься.
Дело только в том, как ты их прочитаешь.
То же самое можно сказать о сне. Самая настоящая бесполезная потеря времени.
Я нахожусь так высоко, что мне кажется, будто я сам стал частичкой неба.
Я чувствую, что мы уже больше не переживем очередные тяжелые времена.
Приведи в порядок все те обрывки, из которых состоит твой путь.
Пусть твои глаза отправятся к солнцу, а душа к ветру… Ты – это все цвета в одном, во всей их яркости.
Лучше всего думается по ночам, когда все остальные спят, – говорит он. – Никто тебя не отвлекает, не перебивает. Тихо.
Мне нравится ощущать себя бодрствующим, когда все остальные погружены в сон.
Давай бродить, кружить в пути к золоченым тронам. Разве мы не желанны тебе, луна? Разве мы не чудесны, сидящие здесь?
Она сильнее прижимается ко мне, и когда я начинаю расстегивать ремень, она осторожно отстраняется от меня, и только теперь я понимаю, что готов разбить себе голову о стены Гаденыша.
Она девственница! Вот черт! Я сразу это понял по ее движениям.
Перед смертью я хочу узнать, что такое идеальный день.
Мы с ним встречались некоторое время, и он официально считался моим бойфрендом, но в декабре решили сделать перерыв.
Более того, стоя рядом с тобой, я чувствую себя настоящим Эверестом.
Если ты не понравишься ей таким, какой ты есть, значит, она тебе вообще не нужна.
Только она совсем не тощая, у нее имеются бедра.
Ты должна ощущать себя на вершине нашего затраханного мира. Я живу. И ты живешь.
Терпеть не могу алгебру, но сюда я забрался, конечно же, не из-за нее. А если ты только из-за математики, то без обид, как говорится. К тому же ты наверняка лучше меня в ней разбираешься. Это потому, что почти все в ней разбираются лучше меня.
Но я не расстраиваюсь, не обижаюсь, поскольку я гораздо лучше многих разбираюсь в других вещах, куда более важных – игра на гитаре, секс, что, правда, уже долгое время огорчает моего отца. Вряд ли тебе придется когда-нибудь в реальной жизни использовать свои знания.
Это касается математики, конечно же.
В августе того же года он принял смертельную дозу снотворного, и хотя он вел дневник, никто не смог внятно объяснить, зачем он это сделал.
Нам казалось, что его грусть была сродни мальчишеской печали, чувственной и безответной меланхолии мальчика, который еще не спустился на грешную землю и блуждает в безжизненном и одиноком мире грез.
Мне нравится думать, что он путешествует по другому миру, видя то, что мы себе и представить не можем.
«Прыгни! Прыгни и коснись неба! Я прыгаю с тобой! Я горю с тобой!» – Она открывает глаза и расплывается в улыбке. – Герман Мелвилл.
Вот и все, думаю я. Это наш проект. Мы начали его вместе, и вместе его заканчиваем.
– Как вам угодно, но она была, а сейчас ее нет. Но это не значит, что ее совсем нет. Все зависит от нас. И нравится это вам или нет, я любила Теодора Финча. Он подходил мне, даже если вы считаете, что это не так, и ненавидите его родителей и, возможно, ненавидите его.
Он исчез, но я бы хотела, чтобы он никогда не покидал меня. Я никогда не смогу вернуть его назад, и, возможно, в этом была моя вина. От этого и хорошо, и плохо, и больно – все сразу, – и мне нравится думать о нем, потому что если я думаю о нем, он тоже ушел не до конца.
Просто потому, что они умерли, они не должны умереть окончательно. И мы тоже.
Я вас поздравляю! Сегодня ваш день. И вам предстоит их увидеть теперь – места столь прекрасные мира чудес…
Почему же я не смогла спасти жизнь тебе?
Единственный человек, которого я хочу сейчас видеть. Мой гравитационный эффект Юпитера и Плутона.
Ультрафиолет Марки-Ни-Одной-Помарки, мне кажется, что я люблю тебя.
Любовь – поистине великий манифест. Она вызывает желание быть, представлять собой нечто достойное, а если придет смерть, то погибнуть доблестно, как настоящий герой. Другими словами, оставить о себе светлую память
Причины, по которым не стоит прыгать: слишком отвратительное зрелище. Слишком публично. Слишком многолюдно.
Сама стена тоже имеет несколько названий. Стена мыслей. Стена идей. Стена моего мозга или просто «Стена» – не путать со «Стеной» группы «Пинк флойд».
Моя стена – это такое место, по которому я могу проследить за ходом своих мыслей, я могу вспомнить о тех, которые уже ушли.
Сюда записывается все самое интересное, необычное или даже просто то, что приносит мне некое вдохновение.
Они предпочитают хотя бы такое общение.
Я наклоняюсь вперед, как будто я – ракета. Как будто я. Сам. И есть. Автомобиль.
И я начинаю кричать, потому что отчетливо ощущаю каждое мгновение.
Ее серо-зеленые глаза заставляют меня задуматься о падении. Они завораживают. Ее глаза такие большие, что кажется, будто видят буквально все на свете.
Если тебе кажется, будто что-то не так, скажи об этом.
Я больше не ухожу корнями в землю. Вся золотая, я теку. Теперь я чувствую.
Ты всегда делал все, что мог бы сделать другой на твоем месте. Но если бы кто-то мог спасти меня, это был бы только ты.
Я чувствую, что мы уже больше не переживем очередные тяжелые времена.
Бледный, темноволосый, он идет ко мне, меланхоличный романтик. А я игривая и плавная, и еще капризная, потому что он меланхоличный, и еще он романтик. Он уже здесь…
Если все прочее сгинет, а он останется – я еще не исчезну из бытия; если же все прочее останется, но не станет его, вселенная для меня обратится в нечто огромное и чужое, и я уже не буду.
Это самый восхитительный миг моей жизни. Я трепещу. Я пульсирую. Я устремляюсь с течением, как растение, попавшее в реку. Оно просто плывет вместе с течением, сначала туда, потом сюда. Но корнями я ухожу в землю, чтобы он смог прийти ко мне. «Иди, – говорю я. – Иди»
Я чувствую, тысячи способностей возникают во мне.
Меня охватывает игривость, лукавство, потом поочередно одолевает медлительность и меланхолия.
Вся золотая, я теку.
Я хожу корнями в землю, но я теку.
Когда ты говоришь о таких понятиях, как звезды, наши земные дела, похоже, перестают…
И для чего? К чему вся эта страсть?
Мой мозг для меня является самым непонятным механизмом – всегда жужжит, трещит, рычит, то взмывает ввысь, то пикирует и зарывается.
Я раздеваюсь и залезаю в ванну, разбрызгивая немало воды.
Она покрывает пол маленькими лужицами, трепещущими, как рыбки на пляже, выброшенные из моря.
Помнишь, еще Микеланджело говорил, что статуя уже находится внутри куска глины. Она и была там с самого начала, а его работа состояла в том, чтобы извлечь ее оттуда.
Твои слова тоже уже будут присутствовать здесь.
Перед смертью я хочу узнать, что такое идеальный день.
Мы все сломаны. И именно в местах надломов мы часто сильнее всего.
Как чудесно быть чудесным Частным образом, наедине…
Вот как раз и один. Частично проблема и состоит в том, что все мы одиноки, попав в ловушку собственных тел и мозга, и та компания, которая встречается в нашей жизни – лишь проходящая и поверхностная.
Как было бы здорово, если бы мы могли вот так легко вырезать плохие места и оставлять хорошие!
Иногда на меня находит подобное настроение, и стряхнуть его с себя я не могу. – Он продолжает бренчать на гитаре, все так же улыбается, но голос его стал совершенно серьезным. – Это какие-то черные периоды в моей жизни. Как будто я утопаю.
Я стараюсь представить, каково это – находиться в эпицентре торнадо. Там и спокойно и ослепительно одновременно. Ненавижу эти минуты.
Зима кончилась. Финч, ты привез мне самую настоящую весну.
Планы меняются каждый день. Вы, конечно же, читали «По ком звонит колокол». Мама понимающе кивает. – Ну так вот. Роберт Джордан понимает, что жить ему остается недолго. И говорит, что для него существует только понятие сейчас. Если сейчас – это только два дня, значит, два дня и есть вся твоя жизнь, и все происходит соразмерно этому отрезку времени.
Никто из нас не знает, сколько ему осталось. Может, всего месяц, а может, впереди еще лет пятьдесят. Но мне нравится жить так, как будто остается всего два дня. Финч говорит, а я наблюдаю за родителями.
Он говорит тихо, но непринужденно, и я понимаю, что он делает все это из уважения к ушедшим, в частности, Элеоноре, которой досталось не так уж много времени. Папа пьет кофе, потом откидывается на спинку стула, устраиваясь поудобнее.
В индуизме считается, что жить надо, так сказать, на полную катушку. Вместо того, чтобы стремиться к бессмертию, они ведут здоровый образ жизни.
Может быть, никто больше никогда не посетит их и не оценит по достоинству и даже не задумается о том, насколько они важны, может быть, даже самое крохотное местечко имеет значение. И даже если это не так, возможно, эти места могут что-то значить для нас.
Самое малое – уехав отсюда, мы будем знать, что были там.
Я фотографируюсь с помощью своего телефона и сразу же решаю, что у меня чересчур серьезный вид, снимаюсь во второй раз – теперь я слишком уж беспечный и какой-то придурковатый. Наконец, я останавливаюсь на третьем варианте, который представляет собой нечто среднее между первой и второй фотографиями.
Мне некого и нечего бояться, даже самого себя.
Момент прошел
Он, может, и существовал, но уже прошел, и теперь все задуманное кажется глупым и бессмысленным.
Ваша надежда в том, чтобы принимать жизнь такой, какая она есть – навсегда измененной. Если вам это удастся, то вы обретете желанный покой.
Ты не можешь чувствовать себя виноватым. Это я виновата. Не пытайся это у меня отнять.
Ничто не могло заставить его держаться дольше.
И почему не рассказать, что все же там происходило?
Если вас тянет вниз какой-то груз, вы скорее всего пойдете ко дну быстрее.
Я хочу, чтобы планеты снова выровнялись.
Если ты ничего не говоришь, они начинают считать, что ты ни о чем и не думаешь, и твое поведение представляет собой только лишь то, что они могут увидеть.
Я знаю жизнь достаточно хорошо и понимаю, что нельзя рассчитывать на что-то и при этом стоять рядом и ничего не делать, как бы тебе того ни хотелось. Кроме того, многое мы вообще не в силах изменить. Люди так и будут продолжать умирать.
И уходить от вас. И вы сами когда-нибудь уйдете.
Я не испытываю радости от того, что выжил. Внутри только пустота, мокрые волосы прилипают к лицу, а легкие продолжают требовать воздуха.
Без его рук у меня мерзнут ладони.
Он встряхивает головой, чтобы волосы не лезли в глаза, и смотрит на меня долго и пристально. При этом его взгляд медленно перемещается вниз по моему лицу и задерживается на губах.
Мгновение мне кажется, что он собирается поцеловать меня. В это же мгновение мне самой хочется этого.
Неужели ты выбираешь прикид, чтобы угодить девчонке?
Ты должен одеваться так, как нравится тебе. Если ты не понравишься ей таким, какой ты есть, значит, она тебе вообще не нужна.
Я продолжаю давить на газ, теперь я уже не в силах остановиться, потому что в эти минуты я быстрее любого существа на всей планете.
Единственное, что сейчас имеет значение – это стремление двигаться вперед, ведь я лечу навстречу великому манифесту.
Небольшое исследование с помощью Интернета доказывает, что, по мнению психиатров, лишь от пяти до десяти процентов всех самоубийств совершаются путем прыжка с высоты.
Очевидно, что такой способ выбирается только из-за простоты его выполнения.
Правда, все мы понимаем, что если кто тут и ошибка, так это точно я.
В любой ситуации я должен был твердо помнить, что мне всегда следует держать язык за зубами и дважды подумать, прежде чем дать волю словам. Видимо, из-за моей несдержанной речи и начинались все мои проблемы и неприятности.
Я мог бы сделать всего один шаг. И через пару секунд все бы закончилось. Никакого больше Теодора Фрика. Никакой боли.
Может быть, на этот раз я все-таки совершу прыжок – и пусть воздушные потоки унесут меня прочь. Я буду плавать в невидимом бассейне, нестись вместе с течением до тех пор, пока от мира и меня больше ничего не останется.
Ваше «будь осторожнее» подразумевает, что счастью скоро придет конец. Может быть, это случится через час, может быть, и через пару лет, но все равно счастье оборвется.
Неужели нельзя было выразиться иначе? Трудно было, что ли, сказать нечто вроде: «Я искренне рад за тебя, Теодор. Поздравляю! Ты нашел того самого человека, который делает тебя счастливым»?
Я чувствую, что мы уже больше не переживем очередные тяжелые времена. Поэтому я поступаю так, и это, как мне кажется, будет самым лучшим выходом.
А я игривая и плавная, и еще капризная, потому что он меланхоличный, и еще он романтик.
Ты не можешь чувствовать себя виноватым. Это я виновата.
Не пытайся это у меня отнять
Гравитационный эффект Юпитера и Плутона – это жизнь.
Люди с карими глазами чаще выбирают яд или повешение.
Заметка самому себе: самоубийство – не та тема, над которой принято подшучивать.
Длину веревки следует подбирать относительно веса человека, иначе повешение окажется совсем не быстрым и не легким.
О земля, прошу тебя, поглоти меня целиком и полностью!
Я открываю дверцу, и Вайолет спрашивает: – Черт! Что происходит?! – Я не могу больше ждать. Думал, что сумею, но не получается. Прости. – Я протягиваю к ней руку и расстегиваю ремень безопасности, после чего вытягиваю ее наружу. Мы стоим лицом к лицу на этой отвратительной парковке рядом с мрачной библиотекой и каким-то дешевым кинозалом.
Тут же продают фастфуд, и мне слышно, как в микрофон по громкой связи продавец интересуется, добавлять ли к очередному заказу жареной картошки и напиток. – Финч… Я убираю с ее щеки выбившуюся непослушную прядку волос. Потом осторожно обхватываю ее лицо и нежно целую.
Поцелуй получается более страстным, чем я предполагал, и потому я сразу сбавляю темп, но тут понимаю, что она целует меня в ответ. Она обхватила меня руками за шею. Я прижимаюсь к ней, она прижимается к машине. Я поднимаю ее на руки, она обхватывает меня ногами.
Мне каким-то образом удается открыть заднюю дверцу автомобиля, и я укладываю ее на сиденье, прямо на расстеленное там одеяло. Потом закрываю все двери, быстро сдергиваю с себя свитер, она снимает кофточку, и тогда я говорю: – Ты сводишь меня с ума.
Ты сводишь меня с ума вот уже несколько недель подряд. Мои губы касаются ее шеи, она задыхается, и вот она произносит: – Боже мой, где это мы?! Она хохочет, я тоже смеюсь, она целует.
Я люблю наблюдать за тем, как она смотрит на меня. Тогда начинает казаться, будто для нее существую только я, и создается впечатление, словно она обладает способностью видеть сквозь плоть и кровь, чтобы рассмотреть непосредственно меня таким, какой я есть.
Достоверный факт: Большинство самоубийств совершается между полуднем и шестью часами вечера. Люди с татуировками чаще застреливаются. Люди с карими глазами чаще выбирают яд или повешение.
Люди, пьющие кофе, меньше склонны к самоубийству, чем те, которые кофе не употребляют.
Частично проблема и состоит в том, что все мы одиноки, попав в ловушку собственных тел и мозга, и та компания, которая встречается в нашей жизни – лишь проходящая и поверхностная.
Она представляет собой кислород, углерод, водород, азот, кальций и фосфор – все те же шесть элементов, которые содержатся в каждом человеке.
Но я не перестаю думать о том, что она гораздо больше, чем химические элементы, в ней есть и такие составные части, которых больше нет ни у кого на всем свете.
В одном, например, нет у улиц имен, В окошках тут редко, когда есть огонь, Вы броситесь в место, которое тут Всегда местом для ожиданья зовут… …и люди тут ждут… не живут.
Все это принадлежит моему собственному исключительному, бесподобному, жужжащему и гудящему, рычащему, парящему и пикирующему богоподобному мозгу.
Перед своей смертью Чезаре Павезе, верящий в великий манифест, писал: «Мы помним мгновения, а не дни».
Бледный, темноволосый, он идет ко мне, меланхоличный романтик.
А я игривая и плавная, и еще капризная, потому что он меланхоличный, и еще он романтик. Он уже здесь…
Джули Плам «Изгоняющий бесов из девушек».
Мой мозг для меня является самым непонятным механизмом – всегда жужжит, трещит, рычит, то взмывает ввысь, то пикирует и зарывается в ил.
И для чего? К чему вся эта страсть?
Не знаю. Наверное, с ним ты можешь всегда оставаться самим собой. Это означает, что ты проявляешь и положительные, и отрицательные качества.
И тебя при этом все равно продолжают любить. Ты можешь поругаться с другом, подраться, но даже когда злишься, ты понимаешь, что твой друг все равно останется твоим другом.
Ты можешь поругаться с другом, подраться, но даже когда злишься, ты понимаешь, что твой друг все равно останется твоим другом.
Джулиджонас Урбонас, человек, придумавший горки «Эвтаназия», утверждает, что они разрабатывались с идеей гуманности – изощренно, с мыслью об эйфории, чтобы человеку, решившемуся расстаться с жизнью, доставить максимум удовольствия.
Центробежная сила, возникающая на горках, таким образом действует на тело, что кровь начинает стремиться вниз, а не вверх, к мозгу, что вызывает, в свою очередь, церебральную кислородную недостаточность, и именно это влечет за собой неизбежную гибель.
Я поступаю так, потому что это служит мне напоминаем о том, что я живой, что я все еще здесь, и мне есть что сказать другим.
Она представляет собой кислород, углерод, водород, азот, кальций и фосфор – все те же шесть элементов, которые содержатся в каждом человеке.
Но я не перестаю думать о том, что она гораздо больше, чем химические элементы, в ней есть и такие составные части, которых больше нет ни у кого на всем свете, именно поэтому она и отличается от остальных людей.
Мне опытным путем (и достаточно болезненным) удалось установить, что лучше всего никому не говорить о том, что ты думаешь на самом деле. Если ты ничего не говоришь, они начинают считать, что ты ни о чем и не думаешь, и твое поведение представляет собой только лишь то, что они могут увидеть.
Меня всегда удивляло отношение людей ко сну.
Я бы вообще никогда не спал, если бы имел такую возможность.
Любовная лодка разбилась о быт. Я с жизнью в расчете и не к чему перечень взаимных болей бед и обид Счастливо оставаться.
Помнишь, еще Микеланджело говорил, что статуя уже находится внутри куска глины. Она и была там с самого начала, а его работа состояла в том, чтобы извлечь ее оттуда.
Ты должна ощущать себя на вершине нашего затраханного мира. Я живу. И ты живешь. Мало того, сейчас ты здесь со мной.
Я знаю, по крайней мере, одну девчонку, которая бы с радостью поменялась с тобой местами.
Джентльмена сейчас не часто встретишь.
Они стали такими же уникальными, как девственники или лепреконы.
Наверное, все это происходило лишь из-за того, что она оказалась первым человеком, который разговаривает со мной на одном языке. Ну, употребляя хотя бы несколько слов из него.
Вот как раз и один. Частично проблема и состоит в том, что все мы одиноки, попав в ловушку собственных тел и мозга, и та компания, которая встречается в нашей жизни – лишь проходящая и поверхностная
Ты заставляешь меня любить себя…
– Если я что-то и понял, так это то, что надо стараться жить на полную катушку и получать от нее все возможное.
Стоит запомнить: прежде чем решиться отдать Богу душу, надо непременно отлить.
В 1950 году поэт Чезаре Павезе находился на пике своей творческой карьеры. Собратья по перу и вся страна прославляли его как живого гения.
Я уже близко.
Скоро я окажусь там, и тогда все закончится – путешествие, Финч, мы с ним, вообще все.
Это место мы выбирали не вместе. Когда я это осознаю, у меня мороз пробегает по коже. Это место, которое Финч добавил, ничего мне не сказав.
Мы не можем вернуться назад. Мы не можем изменить случившееся. Я не могу вернуть ни ее, ни Финча. Я не могу изменить того, что я украдкой выбиралась из дома повидаться с ним, когда сказала вам, что между нами все кончено. Я больше не хочу осторожничать в разговорах о ней, о нем или с вами, потому что единственное, к чему это приводит – мне становится труднее запомнить то, что я хочу запомнить.
Мне становится труднее запомнить ее.
Пока я там стою, что-то меня гнетет. По-моему, самая высокая ветка. Самая высокая ветка. Я ищу телефон, но он в машине, так что я стремглав бегу к ней, распахиваю дверцу и сажусь поперек сиденья. Мои ноги торчат наружу, пока я просматриваю сообщения Финча.
Поскольку недавних немного, я быстро нахожу нужное. «Я на самой высокой ветке». Смотрю на дату. Неделя после его исчезновения. Он был здесь. Я бегло просматриваю другие тексты. «Мы написаны краской». «Я верю в знаки». «Свечение ультрафиолета». «Как чудесно быть чудесным Частным образом, наедине».
Я никогда не прощу тебе того, что ты меня покинул. Просто хочу, чтобы ты смог простить меня. Ты спас мне жизнь.
Я не знала, что моя жизнь навсегда изменится оттого, что ты любил меня, а потом ушел – безвозвратно.
Письмо человеку, совершившему самоубийство, от Вайолет Марки.
Ты даже не задумываешься о людях, которых ты покинешь, потому что думаешь только о себе.
Могу лишь сказать, как себя чувствовала я. Безобразной. Отвратительной. Тупой. Крохотной. Никчемной. Забытой. Такое чувство, что выбора нет.
Что это самый логичный выход, потому что где же другой? Ты думаешь: «Никто даже не всплакнет обо мне. Никто не узнает, что меня нет. Жизнь продолжится, и никому не будет дела, что меня нет. Может, лучше, чтобы меня вообще не было».
Дома я ложусь на кровать и прочитываю всю брошюру, благо в ней всего тридцать шесть страниц, и времени на это уходит немного.
В память врезаются два предложения: «Ваша надежда в том, чтобы принимать жизнь такой, какая она есть – навсегда измененной. Если вам это удастся, то вы обретете желанный покой». Навсегда измененной.
И, возможно, Финч чувствовал, что у него тоже нет выбора, хотя выбор был.
Мы не всегда видим то, что другие от нас скрывают. Особенно если они прилагают для этого большие усилия.
Я думаю: «Какое-то время я там и жила».
Я хотела бы жить в мире, построенном Теодором Финчем.
В газете писали, что когда Финча нашли, он, вероятно, был мертв уже несколько часов.
Я стою и размышляю о том, что это был вовсе не несчастный случай и что «жертва самоубийства» – весьма интересный термин.
В нем слово «жертва» подразумевает то, что выбора не было. Возможно, Финчу не казалось, что у него есть выбор, или же он вообще не пытался покончить с собой, а просто решил докопаться до глубин. Но я никогда этого не узнаю, так ведь?
Чарли застыл со скрещенными на груди руками, его неподвижный взгляд устремлен на гроб.
Рядом с ним Декка, Кейт и миссис Финч. Все они плачут, даже его отец.
– Миссис Финч? Это Вайолет. Я нашла его. Он оказался там, где я и думала. Мне очень жаль.
Но это ведь не он, разве ты не видишь? Люди вроде Теодора Финча не умирают. Он просто путешествует.
Если кто-то и может пробраться в другой мир, так это Теодор Финч.
Набирая «девять-один-один», я думаю: «Он не нигде. Он не умер. Он просто нашел тот, другой мир».
Я долго стою, не шевелясь. Потому что пока я не двигаюсь, Финч все еще где-то рядом.
Я могу уехать прямо сейчас. Если я это сделаю, Теодор Финч еще останется в этом мире, живой и странствующий, пусть и без меня. Мои пальцы ложатся на ключ зажигания.
Здесь выстроены две строчки, каждое слово на отдельном листке. Вот первая строчка: «не», «его», «смог», «спасти», «бы», «никто».
Потому что он сам их уничтожил.
Кейт, будь осторожна со своим сердцем и помни, что ты лучше, чем какой-то там парень. Ты одна из самых лучших. Вы все такие.
А я – это просто я, самый важный человек в его жизни.
Дело в том, что все дни были идеальными.
Я помню ее ладонь в своей руке и все ощущения, связанные с этим – как будто что-то и кто-то принадлежали только мне.
Я помню, как бежал всю дорогу к цветочному питомнику. Я помню ее улыбку и ее смех, когда я был своим лучшим «Я», а она смотрела на меня так, словно я не мог сделать ничего неправильного и был целостной личностью. Я помню, что она смотрела на меня так же и тогда, когда я был совсем другим.
Ты была тем, кем мог бы быть любой. Но если бы кто-то и мог спасти меня, то это была бы ты.
Кто-нибудь вообще интересовался, почему он вот так приходит и уходит? Вам никогда не приходило в голову, что с ним может происходить что-то серьезное?
Не надо так. Не надо быть таким. И тут улыбка исчезает с его лица. – Я ничего не могу поделать. Я такой, какой есть.
Я предупреждал тебя.
От меня одни неприятности. Я задира. Я подставляю людей и постоянно подвожу их. И не вздумайте сердить Финча, что бы вы там ни делали. Когда он не в духе, это опасно. А еще он может становиться злым. И непредсказуемым. Или вообще сумасшедшим.
Но я не коллекция симптомов. И я не жертва воспитания неадекватных родителей или тем более неких паршивых химических реакций в организме. Я не проблема, не диагноз, не болезнь. И я не являюсь чем-то таким, что требует немедленного спасения.
Я человек. Я личность. – Снова эта жуткая улыбка. – Могу поспорить, что ты уже жалеешь о том, что выбрала именно тот день и именно ту самую колокольню.
– Я пытаюсь помочь тебе. – Мне не нужна помощь. И я не Элеонора. Не пытайся спасти меня только потому, что тебе не удалось спасти ее.
– И ничего не остается. – Возможно. А может быть, там другой мир, такой, какой мы даже представить не в состоянии.
Черные дыры – это остатки бывших звезд. Они настолько плотные, что не пропускают свет. Они прячутся во всех галактиках.
Они являются наиболее разрушительной силой космоса. Двигаясь в космосе, черная дыра поглощает все, что подходит близко к ней: звезды, кометы, планеты. Буквально все.
Когда планеты, свет, звезды или что-то другое проходит эту точку невозврата, они достигают горизонта событий – такой точки, после которой спасение невозможно.
Отлично. Снимай туфли. Я послушно избавляюсь от обуви и становлюсь ниже сантиметров на пять. – Одежду тоже, мелюзга. Я делаю возмущенный вид. – Тогда попозже, но я все помню.
Он объяснил, что пришел туда после того, как наглотался снотворного, и ему пришлось ехать в больницу. Я думала, ты знаешь…
– Аманда, я так на следующий урок опоздаю.
Я ведь занималась сексом с мальчиком, с которым они запрещают мне встречаться, в стенном шкафу, где он живет.
Он пишет одно слово за другим: «я», «хочу», «заниматься», «сексом», «с», «Ультрафиолет», «Марки-Ни-Одной-Помарки». Я пишу: «возможно», и он сразу рвет эту бумажку.
Тогда я пишу другую: «о’кей».
Но если песне суждено родиться, ее вовсе не обязательно записывать, она останется внутри тебя навсегда.
– Я поступаю так, потому что это служит мне напоминаем о том, что я живой, что я все еще здесь, и мне есть что сказать другим.
– Гравитационный эффект Юпитера и Плутона – это жизнь, – добавляю я, хотя никто здесь не понимает, что это такое.
Достоверный факт: Большинство самоубийств совершается между полуднем и шестью часами вечера.
Неплохо сработано, Финч. Значит, ты еще не умер.
Я бегу по своему привычному вечернему маршруту мимо больницы, но на этот раз я сворачиваю к парковке, там я заставляю себя пройти через двери приемного отделения и обратиться к первой попавшейся медсестре: – Я наглотался таблеток и не могу теперь избавиться от них. Пожалуйста, извлеките их из моего тела.
Оставайся на месте, – словно приказывают мне таблетки. – Не двигайся. Дай нам закончить свое дело.
Я сломан. Я притворщик. Меня невозможно полюбить. Вайолет обязательно узнает про это, и теперь это только дело времени.
Домики разрушили стихия и плохая погода. Так же, как и всех нас, в конечном итоге, подумалось мне. Значит, срок их жизни подошел к концу.
Частично проблема и состоит в том, что все мы одиноки, попав в ловушку собственных тел и мозга, и та компания, которая встречается в нашей жизни – лишь проходящая и поверхностная.
Что ты знаешь о биполярных расстройствах?
Кое-кто называет это маниакально-депрессивным психозом. Это расстройство мозга, которое вызывает резкие перемены в настроении и поведении. Передается по наследству, но при этом неплохо лечится.
Заметка самому себе: самоубийство – не та тема, над которой принято подшучивать, тем более с должностными лицами, отвечающими за тебя.
Я мог бы учиться и лучше, но мне этого не надо. Будущее туманно, но в этом тоже имеется своя прелесть.
К тому времени, когда мы заканчиваем переговоры, их гости собираются на крыльце, чтобы посмотреть на парня, которому так срочно понадобились цветы для любимой девушки.
По каким-то причинам мне не очень нравятся его рассуждения. Он считает, что Вселенная не перестала бы существовать оттого, что мы бы с ним не познакомились.
Я касаюсь пальцами его шеи и сразу же ощущаю его пульс, его сердце бьется так же бешено, как и мое.
Если ты еще не заметил, Финч, у нас с тобой уже давно начались серьезные отношения. И если ты опять же не заметил, то знай, что я такая же сломанная, как и ты.
Я никогда не обижу тебя, а вот Роумера – наоборот. Но я не могу обещать тебе, что не разберу тебя на составные части, на мелкие кусочки, и тогда ты превратишься в одни осколки, которыми являюсь я сам.
Ты должна знать, во что ты ввязываешься, прежде чем ты вообще решишься на то, чтобы вступать со мной в серьезные отношения.
– Ты заслуживаешь большего. Я не могу обещать тебе, что останусь с тобой навсегда. И не потому, что я сам этого не хочу. Это очень трудно объяснить. В общем, я человек конченый. Я сломан, и никто уже не может меня починить. Я пытался. Я до сих пор пытаюсь.
Мне хочется, чтобы моя эпитафия звучала так: «Парень, которого любит Вайолет Марки».
Я снимаю обувь и шапку и иду домой пешком, потому что чувствую себя измотанным. Но мне хорошо.
Я устал, но я живой, и я нужен.
Вернувшись домой, я понимаю, что переполнен словами. Словами будущих песен. Словами о тех местах, куда мы направимся с Вайолет прежде, чем мое время закончится, и я снова засну.
Я пишу и никак не могу остановиться. Впрочем, я не хочу останавливаться, даже если бы и смог это сделать.
Она хохочет, я тоже смеюсь, она целует меня в шею, и я чувствую, как будто все мое тело сейчас взорвется. Ее кожа теплая и такая гладкая. Я провожу ладонью по изгибам ее бедер, а она покусывает меня за ухо, и потом моя рука проскальзывает между ее животом и джинсами.
Потом закрываю все двери, быстро сдергиваю с себя свитер, она снимает кофточку, и тогда я говорю…
Я убираю с ее щеки выбившуюся непослушную прядку волос. Потом осторожно обхватываю ее лицо и нежно целую. Поцелуй получается более страстным, чем я предполагал, и потому я сразу сбавляю темп, но тут понимаю, что она целует меня в ответ. Она обхватила меня руками за шею. Я прижимаюсь к ней, она прижимается к машине. Я поднимаю ее на руки, она обхватывает меня ногами.
– Ты сводишь меня с ума. Ты сводишь меня с ума вот уже несколько недель подряд.
– Ты знаешь, что мне в тебе нравится, Финч? Ты интересный человек. Ты другой. И я могу разговаривать с тобой. Только сильно насчет этого не заморачивайся.
– Хотите попробовать второй аппарат? – интересуется Джон, но я внезапно понимаю, что не хочу, что мне не терпится поскорее остаться один на один со своей девушкой.
Помнишь, еще Микеланджело говорил, что статуя уже находится внутри куска глины. Она и была там с самого начала, а его работа состояла в том, чтобы извлечь ее оттуда
– У всего в этом мире имеется свое запрограммированное окончание, так? Лампочка в сто ватт рассчитана на семьсот пятьдесят часов работы. Солнце погаснет примерно через пять миллиардов лет. У каждого есть свой срок хранения, если можно так выразиться.
На все даю тебе три минуты, потом поднимаюсь за тобой сам.
Нельзя всегда полностью доверять тому, что читаешь, – печально произношу я с долей сарказма.
Мне опытным путем (и достаточно болезненным) удалось установить, что лучше всего никому не говорить о том, что ты думаешь на самом деле. Если ты ничего не говоришь, они начинают считать, что ты ни о чем и не думаешь, и твое поведение представляет собой только лишь то, что они могут увидеть.
Я долго смотрю на нее. Я знаю жизнь достаточно хорошо и понимаю, что нельзя рассчитывать на что-то и при этом стоять рядом и ничего не делать, как бы тебе того ни хотелось. Кроме того, многое мы вообще не в силах изменить. Люди так и будут продолжать умирать. И уходить от вас. И вы сами когда-нибудь уйдете. Насчет себя могу сказать, что никто не в силах заставить меня спать или, наоборот, бодрствовать. Все это воспринимается достаточно тяжело. Но вот что мне хочется выделить особо. Ребята, послушайте, эта девушка мне действительно нравится.
