Лучшие цитаты из книги Волк с Уолл-стрит (500 цитат) 📃

Поэтому у полководца есть пять опасностей: если он будет стремиться во что бы то ни стало умереть, он может быть убитым; если он будет стремиться во что бы то ни стало остаться в живых, он может попасть в плен; если он будет скор на гнев, его могут презирать; если он будет излишне щепетилен к себе, его могут оскорбить; если он будет любить людей, его могут обессилить.

Тот, кто хорошо обороняется, прячется в глубины преисподней; тот, кто хорошо нападает, действует с высоты небес.

Если полководец разговаривает с солдатами ласково и учтиво, значит, он потерял свое войско. Если он без счету раздает награды, значит, войско в трудном положении. Если он бессчетно прибегает к наказанию, значит, войско в тяжелом положении. Если он сначала жесток, а потом боится своего войска, это означает верх непонимания военного искусства.

Идти вперед туда, где не ждут; атаковать там, где не подготовились.

Убивает противника ярость, захватывает его богатства жадность.

Если ведут войну и победа затягивается, – оружие притупляется и острия обламываются; если долго осаждают крепость – силы подрываются; если войско надолго оставляют в поле, – средств у государства не хватает.

Поэтому тот, кто хорошо ведет войну, подобен Шуайжань. Шуайжань – это чаншаньская змея. Когда ее ударяют по голове, она бьет хвостом, когда ее ударяют по хвосту, она бьет головой; когда ее ударяют посредине, она бьет и головой и хвостом.

Поэтому такой полководец, который, выступая, не ищет славы, а отступая, не уклоняется от наказания, который думает только о благе народа и о пользе государя, такой полководец – сокровище для государства.

Поэтому сначала будь как невинная девушка – и противник откроет у себя дверь. Потом же будь как вырвавшийся заяц – и противник не успеет принять мер к защите.

Поэтому самая лучшая война – разбить замыслы противника; на следующем месте – разбить его союзы; на следующем месте – разбить его войска. Самое худшее – осаждать крепости.

По этой причине по утрам духом бодры, днем вялы, вечером помышляют о возвращении домой. Поэтому тот, кто умеет вести войну, избегает противника, когда его дух бодр, и ударяет на него, когда его дух вял или когда он помышляет о возвращении; это и есть управление духом.

Сунь-цзы сказал: кто является на поле сражения первым и ждет противника, тот исполнен сил; кто потом является на поле сражения с запозданием и бросается в бой, тот уже утомлен. Поэтому тот, кто хорошо сражается, управляет противником и не дает ему управлять собой.Непобедимость заключена в себе самом, возможность победы заключена в противнике.

Избегание столкновения с большими силами свидетельствует не о трусости, а о мудрости, ибо принесение себя в жертву никогда и нигде не является преимуществом.

Война любит победу и не любит продолжительности.

Когда обороняются, значит, есть в чем-то недостаток; когда нападают, значит, есть все в избытке.

Это и есть закон руководства массой…

Поэтому, если я покажу противнику какую-либо форму, а сам этой формы не буду иметь, я сохраню цельность, а противник разделится на части.

С солдатами же обращайся хорошо и заботься о них.

Поэтому самая лучшая война – разбить замыслы противника; на следующем месте – разбить его союзы; на следующем месте – разбить его войска.

Этот компонент связан с волей и побуждением; когда люди хорошо обучены, соответственным образом накормлены, одеты и экипированы, если их дух воспламенен, они будут яростно сражаться. Однако, если физическое состояние или материальные условия притупили их дух, если в отношениях между командирами и подчиненными крен, если по какой-либо причине люди утратили стимулы, армия будет разбита.

Никогда нельзя быть слишком уверенным в том, что тебя любят. Что тебя любят, несмотря ни на что. Что может пройти ещё пять или десять лет, и тебя не разлюбят…

Я думаю о тебе так много, что мне даже странно, откуда берётся время на всё остальное. Это потому, что всё остальное — это тоже каким-то образом ты.

За горем приходит радость, за разлукой — свидание. Всё будет прекрасно, потому что сказки, в которые мы верим, ещё живут на земле…

Никогда не следует одному бродить по тем местам, где вы были вдвоём. Обыкновенный сквер в центре Москвы кажется самым грустным местом в мире. Не слишком шумная, довольно грязная улица, которых в Москве сколько угодно, наводит такую тоску, что невольно начинаешь чувствовать себя гораздо старше и умнее.

Нужно выбирать ту профессию, в которой ты способен проявить все силы души.

Юность кончается не в один день — этот день не отметишь в календаре: «Сегодня кончилась моя юность». Она уходит незаметно — так незаметно, что с нею не успеваешь проститься.

Когда работаешь целый день, разные невеселые мысли приходят и уходят: ничего не поделаешь — помещение занято.

Если быть — так быть лучшим!

Бывают такие минуты, когда жизнь вдруг переходит на другую скорость – все начинает лететь, лететь и меняется быстрее, чем успеешь заметить.

Где же ты Катя? У нас одна жизнь, одна любовь — приди ко мне Катя! Впереди еще много трудов и забот, война еще только началсь. Не покидай меня! Я знаю, тебе трудно было со мной: ты очень боялась за меня, всю жизнь мы встречались под чужой крышей. А разве я не понимаю, как важен для женщины дом? Может быть, я мало любил тебя, мало думал о тебе… Прости меня, Катя!

Мы в купе международного вагона Владивосток-Москва. Невероятно, но факт — десять суток мы проводим под одной крышей, не расставаясь ни днем, ни ночью. Мы завтракаем и ужинаем за одним столом. Мы видим друг друга в дневные часы — говорят, что есть женщины, которым это не кажется странным.

Но о чём бы я не думал — я думал о ней. Я начинал дремать и вдруг с такой нежностью вспоминал её, что даже дух захватывало и сердце начинало стручать медленно и громко. Я видел её отчетливее, чем если бы она была рядом со мною. Я чувствовал на глазах её руку.
«Ну ладно — влюбился так влюбился. Давай-ка, брат, спать», — сказал я себе.

Да спасет тебя любовь моя! Да коснется тебя надежда моя! Встанет рядом, заглянет в глаза, вдохнет жизнь в помертвевшие губы! Прижмется лицом к кровавым бинтам на ногах. Скажет, это я, твоя Катя. Я пришла к тебе, где бы ты ни был. Я с тобой, что бы ни случилось с тобой. Пускай другая поможет, поддержит тебя, напоит и накормит — это я, твоя Катя. И если смерть склонится над твоим изголовьем и больше не будет сил бороться с ней, и только самая маленькая, последняя сила останется в сердце — это буду я, и я спасу тебя.

Никогда не следует одному бродить по тем местам, где вы были вдвоём.

Собачья площадка – моё любимое место в Москве.

Бороться и искать, найти и не сдаваться.

Да, это была интересная книга, хотя она надолго отравила мне жизнь: почти полгода я не могла двинуть ни рукой, ни ногой, не вспомнив прежде, что советует по этому поводу «Любезность за любезность».

Суп, оказывается, нужно было есть совершенно бесшумно, причем ложку совать в рот не сбоку, а острым концом. Подливку не только нельзя было вылизывать языком, как я это делала постоянно, но даже неприличным считалось подбирать ее с тарелки при помощи хлеба. Пока девушка не замужем, она по возможности не должна выходить со двора одна или с двоюродным братом. Нельзя было спросить: «Вам чего?», а «Извините, кузина, я не поняла», или: «Как вы сказали, дедушка?» В спальне молодой девушки все должно, оказывается, дышать «простотой и изяществом». С родителями – вот это было интересно! – следовало обращаться так же вежливо, как и с чужими. Дуть на суп нечего было и думать, но зато разрешалось тихо двигать ложкой туда и назад для его охлаждения. Но больше всего меня поразило, что при всех обстоятельствах жизни девушка должна быть «добра без слабости, справедлива без суровости, услужлива без унижения, остроумна без едкости, изящно-скромна и гордо-спокойна». Я представляла себе жизнь по книге «Любезность за любезность»: муж в крахмальном воротничке сидит и читает газету; дети тоже сидят и молчат, потому что за столом, кроме «мерси», дети не должны произносить ни слова; никто не сопит, не зевает, не хлебает громко и не дует на суп. Вдруг приносят телеграмму: неприятное известие – мы разорены. Я читаю и остаюсь изящно-скромной и гордо-спокойной.

Андрей осторожно обошел меня и, странно улыбаясь, взял звездочета за шиворот. Никогда прежде я не видела, чтобы Андрей так улыбался. Звездочет крикнул: «Ай!» Пальто стало сниматься с него, и Андрею пришлось остановиться, чтобы свободной рукой всунуть звездочета в пальто.

Иногда он боялся, что зависть пройдет – ведь, кроме зависти, у него в душе была только скука, а от скуки недолго и умереть. Иногда принимался утешать себя: «Ты хотел стать великим – и стал, – говорил он себе. – Никто не завидует больше, чем ты. Ты – Великий Завистник. Ты – Великий Нежелатель Добра Никому».

Когда призовет Господь на свой суд праведный, Он спросит меня: «Почему ты убил одно из настоящих моих чудес?» Что я Ему скажу? Что это моя работа?

Я устал, босс. Устал быть в дороге, одинокий, как воробей под дождём. Я устал, что у меня никогда не было друга, с которым можно поговорить — куда мы идём, откуда и зачем. Я устал, что все люди жестоки и беспощадны. Я устал от боли, которую я чувствую и слышу в мире каждый день. Это слишком много. Здесь, в голове, как будто осколки стекла. Каждый день.

Если человек раскаивается в своих грехах, он может вернуться в то время, которое было самым счастливым для него. Может, это и есть рай?

— Тебя зовут Джон Коффи?
— Да, сэр босс. Как напиток, только пишется по-другому.

Каждому из нас рано или поздно придётся пройти свою зелёную милю.

И ты тоже умрешь, а я буду жить. И это моё проклятье.

Я увидел его сердце, когда он взял мою руку. Я увидел то, что он сделал. Я увидел это очень ясно. Невозможно спрятать то, что у тебя в сердце.

Сожалею, что я такой!

Своей смертью он расплатился за все свои прегрешения. Прояви теперь к нему уважение.

Все, что происходит на Миле — остается на Миле. Это закон.

Не замечаешь, как прошлое на тебя наваливается, хочешь ты этого или нет.

Их любовь погубила их. Они помогли ему убить себя. И так каждый божий день. И так происходит во всём мире.

— Как же меня… ненавидят… эти люди… Я это чувствую, как пчёлы жалят меня.
— У нас нет к тебе ненависти… Ты не чувствуешь? Ты можешь это почувствовать?

Милый, скажи мне, о чём ты думаешь, или мне придётся задушить тебя подушкой.

Узнав, чего хочет человек, ты узнаешь человека.

Время все лечит, хотите ли вы этого или нет. Время все лечит, все забирает, оставляя в конце лишь темноту. Иногда в этой темноте мы встречаем других, а иногда теряем их там опять.

Привести лошадь к водопою можно, заставить напиться — нет.

Я действительно устал от боли, которую слышу и чувствую, босс. Я устал от того, что постоянно куда-то иду, одинокий, всеми покинутый. У меня никогда не было друга, который составил бы мне компанию, сказал, куда мы идём и зачем. Я устал от людей, которые так ненавидят друг друга. Их мысли режут меня, как осколки стекла. Я устал от того, что часто хотел помочь и не смог. Я устал от тьмы, которая окружает меня. Но больше всего устал от боли. Её слишком много. Если бы я мог положить ей конец, мне захотелось бы жить дальше. Но я не могу.

Вообще, мужчина с хорошей женщиной — счастливейшее из созданий Божьих, а без оной — самое несчастное. И спасает их только одно: они не знают, чего лишены.

Планета вращается, знаете ли. Можно вращаться вместе с ней, а можно зацепиться за что-то и протестовать, но тогда тебя свалит с ног.

ВОЙНА – ЭТО МИР СВОБОДА – ЭТО РАБСТВО НЕЗНАНИЕ – СИЛА

Свобода – это возможность сказать, что дважды два – четыре. Если дозволено это, все остальное отсюда следует.

Они никогда не взбунтуются, пока не станут сознательными, а сознательными не станут, пока не взбунтуются.

Лучшие книги, понял он, говорят тебе то, что ты уже сам знаешь.

Если партия может запустить руку в прошлое и сказать о том или ином событии, что его никогда не было, – это пострашнее, чем пытка или смерть.

Кто управляет прошлым, – гласит партийный лозунг, – тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управляет прошлым.

Умный тот, кто нарушает правила и все-таки остается жив.

Если соблюдаешь мелкие правила, можно нарушать большие.

Лучшие книги, понял он, говорят тебе то, что ты уже сам знаешь.

Последствия любого поступка содержатся в самом поступке.

Правоверный не мыслит – не нуждается в мышлении. Правоверность – состояние бессознательное.

Если ты в меньшинстве – и даже в единственном числе, – это не значит, что ты безумен.

Когда любишь кого-то, ты его любишь, и, если ничего больше не можешь ему дать, ты все-таки даешь ему любовь.

Кто управляет прошлым, – гласит партийный лозунг, – тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управляет прошлым.

Массы никогда не восстают сами по себе и никогда не восстают только потому, что они угнетены. Больше того, они даже не сознают, что угнетены, пока им не дали возможности сравнивать.

Я понимаю КАК; не понимаю ЗАЧЕМ.

Может быть, человек не так нуждается в любви, как в понимании.

В некотором смысле мировоззрение партии успешнее всего прививалось людям, не способным его понять. Они соглашаются с самыми вопиющими искажениями действительности, ибо не понимают всего безобразия подмены и, мало интересуясь общественными событиями, не замечают, что происходит вокруг. Непонятливость спасает их от безумия. Они глотают все подряд, и то, что они глотают, не причиняет им вреда, не оставляет осадка, подобно тому как кукурузное зерно проходит непереваренным через кишечник птицы.

Лучшие книги, понял он, говорят тебе то, что ты уже сам знаешь.

Ему пришло в голову, что в критические минуты человек борется не с внешним врагом, а всегда с собственным телом.

Спору нет, если ищешь, то всегда что-нибудь найдешь, но совсем не обязательно то, что искал.

— Надеюсь, вы не уйдёте до ужина? — спросил Бильбо вежливо своим самым ненастойчивым тоном.
— Ни в коем случае! — ответил Торин. — Мы и после ужина не уйдём.

Странное дело: о том, что хорошо, о днях, которые провел приятно, рассказывается скоро, и слушать про них не так уж интересно. А вот про то, что неприятно, что вызывает страх или отвращение, рассказы получаются долгими и захватывающими.

Приключения — это не увеселительная прогулка в сияющий майский день.

— Доброе утро, — поздоровался Бильбо. Ведь утро и вправду было добрее некуда — сияло солнце, на дворе зеленела травка.
— И что же это означает? Желаешь ли ты доброго утра мне или хочешь сказать, что оно было добрым до моего появления? Или намекаешь, что у тебя все в порядке и ты не прочь поболтать?
— И то, и другое, и третье, — отозвался Бильбо.

— Дорога впереди еще длинная, — заметил Гендальф.
— Но это дорога домой.

Тёмные дела надо делать в темноте.

Кто ищет, тот всегда найдет. <…> Но учтите, находишь обычно не то, что искал.

Он был вполне доволен жизнью, чайник у него на очаге пел ещё музыкальнее, чем прежде, в безмятежные дни, до еры Незваных Гостей.

Бегут дороги вдаль и вдаль – через поля, через овраг, туда, где рек блестит хрусталь и где в пещерах правит мрак, через холодные снега, и по горам, и по долам, через цветущие луга, и по траве, и по камням. Бегут дороги вдаль и вдаль – и под звездой, и под луной, но сердце вдруг сожмет печаль – и ты потянешься домой! И вот, пройдя через войну, через огонь и холод тьмы, узришь родную сторону и незабвенные холмы.

— Доброго утра вам! Мы тут в приключениях не нуждаемся, благодарствуйте! Поищите компаньонов За Холмом или По Ту Сторону Реки.
— Для чего только не служит вам «доброе утро». Вот теперь оно означает, что мне пора убираться. <…> Подумать, до чего я дожил: сын Бэлладонны Тук отделывается от меня своим «добрым утром», как будто я пуговицами вразнос торгую!

Металл ярче света
Людьми не был создан.Нет золота чище,
Чем в сумерках пламя.

Ведь было бы чем перекусить, а остальное приложится, верно?

Худший довод ты привёл последним, да ещё и упираешь на него.

Покамест у вас в руках оружие, с вами я ни о чем говорить не буду.

Да не укоротится твоя тень, иначе воровство станет слишком лёгким делом.

За Синие Горы, за белый туман
В пещеры и норы уйдёт караван,
За быстрые воды уйдём до восхода
За кладом старинным из сказочных стран.

Он не мог забыть зловещего вида Горы, не переставал думать о драконе и, кроме того, был жестоко простужен. Три дня подряд он чихал и кашлял, сидел дома, а когда стал выходить, то всё равно его речи на банкетах ограничивались словами «бде очень бдиядно».

Никогда не смейся над живым драконом!

Вскоре стало ясно, что где-то внизу, в красном свете, храпит во сне какое-то гигантское животное.
В этот момент Бильбо остановился. То, что он пошёл потом вперёд, было самым мужественным поступком в его жизни. Грандиозные последующие происшествия – ничто по сравнению с этим. Подлинную битву он выиграл в туннеле в одиночку, прежде даже, чем увидел ожидающую его опасность.

Музыка — прекрасный способ стирания мыслей, плохих и не очень, самый лучший и самый давний.

Улыбка, малыш, улыбка — лучшее, что есть в человеке. Ты не совсем человек, пока не умеешь улыбаться.

Самая неприятная тишина там, где много людей молчат.

Слова, которые сказаны, что-то означают, даже если ты ничего не имел в виду.

В любом сне, детка, главное — вовремя проснуться.

Твои мысли пахнут совсем не так, как слова. И это слышно.

Нет человека счастливее, чем настоящий дурак.

Он улыбается. Как маньяк. Или влюбленный. Что, в общем-то, одно и то же.

Вокруг нас разбросаны ответы на любые вопросы, надо только суметь отыскать их.

Можно, конечно, ничего не объяснять. Но я не сторонник подобного поведения, ведь рано или поздно все мы сталкиваемся с проблемами, выросшими из недоговоренностей. Из того, что кто-то из нас не так понят.

Понимаешь, жизнь не течёт по прямой. Она — как расходящиеся по воде круги. На каждом круге повторяются старые истории, чуть изменившись, но никто этого не замечает. Никто не узнаёт их. Принято думать, что время, в котором ты, — новенькое, с иголочки, только что вытканное. А в природе всегда повторяется один и тот же узор. Их на самом деле совсем не много, этих узоров.

Бабочки, красивые при свете, в полумраке одинаково черны и похожи на крылатых тараканов.

Любовь съела тебя. Первое, что она пожирает — мозги, учти.

Никто из моих знакомых не умеет так многословно молчать, как Курильщик. Так всесторонне охватывая тему.

Самая неприятная тишина там, где много людей молчат.

Как только ты начинаешь что-то понимать, первая твоя реакция – вытряхнуть из себя это понимание.

Нет человека счастливее, чем настоящий дурак.

– Я красивый, – сказал урод и заплакал… – А я урод, – сказал другой урод и засмеялся…

И все его победы пахли поражением. Побеждая, он побеждал лишь часть себя, внутри оставаясь прежним.

Страсть жителей Дома ко всяким небылицам родилась не на пустом месте. Так они превращали горе в суеверия. Суеверия в свою очередь превращались в традиции, а к традициям быстро привыкаешь. Особенно в детстве.

Армия никогда не должна необдуманно вступать в бой, подталкиваться к войне или собираться без необходимости.

Если все же тебе предстоит вступить в бой среди болот, располагайся так, чтобы у тебя была вода и трава, а в тылу у тебя пусть будет лес. Таково расположение войск в болотах.

Поэтому у полководца есть пять опасностей: если он будет стремиться во что бы то ни стало умереть, он может быть убитым; если он будет стремиться во что бы то ни стало остаться в живых, он может попасть в плен; если он будет скор на гнев, его могут презирать; если он будет излишне щепетилен к себе, его могут оскорбить; если он будет любить людей, его могут обессилить.

Поэтому полководец, постигший, что есть выгодного в «Девяти изменениях», знает, как вести войну. Полководец, не постигший, что есть выгодного в «Девяти изменениях», не может овладеть выгодами местности, даже зная форму местности. Когда при управлении войсками он не знает искусства «Девяти изменений», он не может владеть умением пользоваться людьми, даже зная «Пять выгод».

Победу знать можно, сделать же ее нельзя.

Поэтому знают, что победят в пяти случаях: побеждают, если знают, когда можно сражаться и когда нельзя; побеждают, когда умеют пользоваться и большими и малыми силами; побеждают там, где высшие и низшие имеют одни и те же желания; побеждают тогда, когда сами осторожны и выжидают неосторожности противника; побеждают те, у кого полководец талантлив, а государь не руководит им. Эти пять положений и есть путь знания победы. 9. Поэтому и говорится: если знаешь его и знаешь себя, сражайся хоть сто раз, опасности не будет; если знаешь себя, а его не знаешь, один раз победишь, другой раз потерпишь поражение; если не знаешь ни себя, ни его, каждый раз, когда будешь сражаться, будешь терпеть поражение.

Ведя войско и зайдя с ним глубоко на землю князя, приступая к решительным действиям, надлежит сжечь корабли и разбить котлы; вести солдат так, как гонят стадо овец: их гонят туда, и они идут туда; их гонят сюда, и они идут сюда; они не знают, куда идут. Собрав всю армию, нужно бросить ее в опасность; это и есть дело полководца…

Вот дело полководца: он должен сам быть всегда спокоен и этим непроницаем для других; он должен быть сам дисциплинирован и этим держать в порядке других. Он должен уметь вводить в заблуждение глаза и уши своих офицеров и солдат и не допускать, чтобы они что-либо знали. Он должен менять свои замыслы и изменять свои планы и не допускать, чтобы другие о них догадывались. Он должен менять свое место пребывания, выбирать себе окружные пути и не допускать, чтобы другие могли что-либо сообразить.

Если у тебя тысяча легких колесниц и тысяча тяжелых , то расходы внутренние и внешние, издержки на прием гостей, материал для лака и клея, снаряжение колесниц и вооружения – все это составит тысячу золотых в день. Только в таком случае можно поднять стотысячное войск.

Если ведут войну и победа затягивается, – оружие притупляется и острия обламываются; если долго осаждают крепость – силы подрываются; если войско.

Война – это путь обмана . Поэтому, если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если ты и пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто ты этим не пользуешься; хотя бы ты и был близко, показывай, будто ты далеко; хотя бы ты и был далеко, показывай, будто ты близко; заманивай его выгодой; приведи его в расстройство и бери его.

Поэтому войну взвешивают семью расчетами и таким путем определяют положение. Кто из государей обладает Путем? У кого из полководцев есть таланты? Кто использовал Небо и Землю?

Когда такой обман хитроумно задуман и эффектно применен, противник не будет знать, где атаковать, какие силы использовать, и, таким образом, будет обречен на фатальные ошибки. Чтобы быть неизвестным для противника, следует всеми возможными способами искать и добывать сведения о нем, в том числе активно задействовать шпионов. Фундаментальный принцип состоит в том, чтобы никогда не полагаться на добрую волю других или на случайные обстоятельства, но с помощью знаний, активного изучения и оборонительной подготовки обеспечить невозможность внезапной атаки противника или добиться победы простым принуждением.

Война – это путь обмана, постоянной организации.

Когда и мне выступать невыгодно, и ему выступать невыгодно, такая местность называется пересеченной. В пересеченной местности не выступай, даже если бы противник и предоставил тебе выгоду. Отведи войска и уйди; заставь противника продвинуться сюда наполовину; и, если тогда ударишь на него, это будет для тебя выгодно.

Если противник, находясь близко от меня, пребывает в спокойствии, это значит, что он опирается на естественную преграду. Если противник далеко от меня, но при этом вызывает меня на бой, это значит, что он хочет, чтобы я продвинулся вперед. Если противник расположился на ровном месте, значит, у него есть свои выгоды.

Идти вперед туда, где не ждут; атаковать там, где не подготовились.

Никогда еще не бывало, чтобы война продолжалась долго и это было бы выгодно государству. Поэтому тот, кто не понимает до конца всего вреда от войны, не может понять до конца и всю выгоду от войны.

Убивает противника ярость, захватывает его богатства жадность.

Правило ведения войны заключается в том, чтобы не полагаться на то, что противник не придет, а полагаться на то, с чем я могу его встретить; не полагаться на то, что он не нападет, а полагаться на то, что я сделаю нападение на себя невозможным для него.

Он появился неожиданно. Но Лекарь-Аптекарь все-таки успел придумать интересный план: закрыть все окна и молчать, а когда он подойдет поближе, выставить плакат: «У нас все прекрасно». А когда подойдет еще поближе – второй плакат: «Мы превосходно спим». Еще поближе – третий: «У Заботкина – успех», еще поближе – кричать по очереди, что у всех все хорошо, а у него – плохо. В общем, план удался, но не сразу, потому что Великий Завистник сперва притворился добреньким, как всегда, когда ему угрожала опасность.
– Мало ли у меня аптекарей, – сказал он как будто самому себе, но достаточно громко, чтобы его услышали в доме. – Один убежал – и бог с ним! Пускай отдохнет, тем более, он прекрасно знает, что до первого июля чудеса в моем распоряжении.
Петька выставил в окно первый плакат.
– Ну и что же? Очень рад, – сказал Великий Завистник. – И у меня все прекрасно.
Петька выставил второй плакат – «Мы превосходно спим», и Великий Завистник слегка побледнел. Как известно, превосходно спят те, у кого чистая совесть, а уж чистой-то совести во всяком случае позавидовать стоит. Он закрыл глаза, чтобы не прочитать третий плакат, но из любопытства все-таки приоткрыл их – и схватился за сердце.
– Вот как? У Заботкина – успех? – спросил он, весело улыбаясь. – А мне что за дело? Кстати, хотелось бы поговорить с тобой, Лекарь-Аптекарь. Как ты вообще? Как делишки?
– Да-с, успех! – собравшись с духом, закричал Лекарь-Аптекарь. – Надо читать газеты! За «Портрет жены» он получил Большую Золотую Медаль. Пройдет тысяча лет, а люди все еще будут смотреть на его картину. Кстати, он и не думал умирать.
– Вот как?
– Да-с. Вчера купался. Ныряет как рыба! Что, завидно?
Великий Завистник неловко усмехнулся: – Ничуть!
– Счастливых много! – крикнул Портной, – Я, например, влюблен и на днях собираюсь жениться! Что, завидно?
– Твои чудеса никому не нужны! У нас есть свои, почище!
– Все к лучшему!
– О спутниках слышал? На днях запускаем четвертый, на Марс! Что, завидно? Потолстел, негодяй!
И они наперебой стали кричать ему о том, что все хорошо и будет, без сомнения, лучше и лучше. А так как он был Великий Нежелатель Добра Никому и завидовал всем, кто был доволен своей судьбой, зависть, которой было полно его сердце, выплеснулась с такой силой, что он даже почувствовал ее горечь во рту.

Он обрадовался, но не очень, потому что не очень поверил.

В кабинете было много книг: двадцать четыре собрания сочинений самых знаменитых писателей, русских и иностранных. Книги стояли на полках в красивых переплетах, и у них был укоризненный вид – ведь книги сердятся, когда их не читают.
– Ты любишь читать, мой милый?
Конечно, Петька любил читать. И не только читать, но и рассказывать. Старшему Советнику повезло – он давно искал человека, который прочел бы все двадцать четыре собрания сочинений, а потом рассказал ему вкратце их содержание. Он усадил Петьку в удобное кресло и подсунул ему «Три мушкетера». Петька прочел страницу, другую и забыл обо всем на свете.

— Тут нужна интрига, га-га. Например, я надену платочек и подойду к ним, знаете, вроде баба принесла им грибы. А вы спрячетесь под грибы. Вам ведь ничего не стоит. Они станут покупать, а вы – раз! И га-га!
– А нос?
– Ну и что же, у баб бывает такой нос. Или иначе: накинуть на домик сеть, чтобы они все попались, а потом вынимать по очереди Лекаря-Аптекаря, Лошадь и Петьку.
Великий Завистник поморщился: он не любил дураков.

«Я запутался, – думал он через час, пугаясь и холодея. – Мне грозит опасность. Вот что нужно сделать прежде всего: подумать не о себе. Это освежает».
Ему всегда было трудно думать не о себе и главное – неинтересно. Но все-таки он подумал: «Нет, Лекарь-Аптекарь не посмеет приготовить лекарство без моего разрешения. Ведь он знает, что до первого июля я распоряжаюсь чудесами. И Заботкин умрет».
Улыбаясь, Великий Завистник потер длинные белые руки.
«Да, но его отнесут во Дворец Изящных Искусств. Духовой оркестр будет играть над его гробом похоронный марш, и не час или два, а целый день или, может быть, сутки. Самые уважаемые в городе люди», – думал он с отчаянием, чувствуя, как зависть просыпается в сердце, – будут сменяться в почетном карауле у гроба».

Широко известно, что, как только происходит что-нибудь не совсем обыкновенное, сразу же появляются слухи. В тот же день весь город заговорил о том, что некий Персональный Пенсионер, почтеннейший человек со множеством медалей, своими глазами видел девочку в легком платье, которая катилась по улице, как на коньках, а потом — раз! — и взлетела. Не высоко и не из шалости, полагал Персональный Пенсионер, а просто потому, что не могла не взлететь. Его спрашивали: «Почему же все-таки не могла?» Он отвечал, подумав: «Видите ли, она так плавно шла, что положительно не могла не взлететь».

Но ведь нужно уметь любить так, как это нужно тому, кого ты любишь.

Григорьев — яркая индивидуальность, а Диккенса не читал!

Бороться и искать, найти и не сдаваться.

Все было впереди. Я не знал, что ждет меня. Но я твердо знал, что это навсегда, что Катя — моя, и я — её на всю жизнь.

И вдруг происходит то, что казалось невозможным, невероятным. Происходит очень простая вещь, от которой всё становится в тысячу раз лучше-погода, здоровье, дела. Он возвращается…

Если быть — так быть лучшим!

Наблюдательность обостряется от страданий.

Женщина шевельнула губами. Она ничего не сделала, только шевельнула губами. Она была почти не видна за снежным, матовым, мутным стеклом. Но я узнал её. Это была Катя.

Да спасет тебя любовь моя! Да коснется тебя надежда моя! Встанет рядом, заглянет в глаза, вдохнет жизнь в помертвевшие губы! Прижмется лицом к кровавым бинтам на ногах. Скажет, это я, твоя Катя. Я пришла к тебе, где бы ты ни был. Я с тобой, что бы ни случилось с тобой. Пускай другая поможет, поддержит тебя, напоит и накормит — это я, твоя Катя. И если смерть склонится над твоим изголовьем и больше не будет сил бороться с ней, и только самая маленькая, последняя сила останется в сердце — это буду я, и я спасу тебя.

И как видны были в его лице, во всех движениях, даже в том, как он ел, это счастье, эта удача! У него блестели глаза, он держался прямо и вместе с тем свободно. Если б я не была влюблена в него всю жизнь, так уж в это вечер непременно бы влюбилась.

Он взмахнул фуражкой, когда тронулся поезд, и я шла рядом с вагоном и все говрила: «Да, да».
— Будешь писать?
— Да, да!
— Каждый день?
— Да!
— Приедешь?
— Да, да!
— Ты любишь меня?
Это он спросил шепотом, но я догадалась по движению губ.
— Да, да!

Хорошо скользить, когда есть высота.Плохо выравнивать на уровне крыши!
Саня, не нужно собой рисковать, —
Тетушка просит летать пониже.

Юность кончается не в один день — этот день не отметишь в календаре: «Сегодня кончилась моя юность». Она уходит незаметно — так незаметно, что с нею не успеваешь проститься.

— Катя, — сказал я вдруг, — ты меня не любишь?Она вздрогнула и посмотрела на меня с изумлением. Потом она покраснела и обняла меня. Она меня обняла, и мы поцеловались с закрытыми глазами — по крайней мере я, но, кажется, и она тоже, потому что мы одновременно открыли глаза.

Все было кончено. Мы в очередной раз успешно справились с разрушением того, что не можем создать.

Крыса, загнанная в угол, тоже не сдаётся.

Иногда на вопрос «почему» нет ответа. И это страшно.

Никто из нас не жаловался — бесполезно. Планета вращается, знаете ли. Можно вращаться вместе с ней, а можно зацепиться за что-то и протестовать, но тогда тебя свалит с ног.

В кино спасения достичь легко. Как и подтвердить свою невиновность. Ты платишь четверть доллара за билет и получаешь правды ровно на эту сумму. В настоящей жизни все дороже, и на те же вопросы даются совсем другие ответы.

Если женщина действительно помнила бы, как было больно при родах первого ребенка, сказала однажды моя мать, она никогда не родила бы второго.

Он всегда предлагал бодро смотреть на жизнь. И каждый раз, когда он упоминал про оптимизм, мне очень хотелось двинуть ему в челюсть.

Я ничего не мог изменить. Я пытался всё исправить, но было уже поздно…

Злобный, трусливый, глупый человек — это плохая комбинация для такого места.

Я встаю на колени! Я молюсь! Я молюсь: «Господи Иисусе, пастырь мой добрый, прости меня за всё дерьмо, которое я сделал. За то, что издевался над людьми, надеюсь, они меня простят. Я больше так не буду. Это уж точно».

Будь я проклят, он здесь, как член на лбу.

Так странно, боль оставляет следы на наших лицах и делает нас похожими друг на друга.

Мир рушится на наших глазах, а тут ведутся одни разговоры как бы потрахаться.

Идешь вот по жизни, делаешь, что положено, а потом одна ошибка — и все летит в тартарары.

Иногда нет абсолютно никакой разницы между спасением души и осуждением её на вечные муки.

Людям нравятся лицемеры. Это правда, они узнают в них самих себя, ведь так приятно, когда со спущенными штанами и в полной боевой готовности застанут кого-то, а не тебя.

И он расплакался, куда там – разрыдался, повергнув меня в тихий ужас, пусть я и жалел его всем сердцем. Страшно, знаете ли, наблюдать, как человек, всегда державший себя в руках, полностью теряет контроль над собой. Я постоял у двери, потом подошел к нему и обнял за плечи. Он схватился за меня обеими руками, как утопающий за брошенный спасательный круг, и, по-прежнему рыдая, уткнулся мне в живот. Потом, совладав с нервами, Мурс извинился. Он не решался встретиться со мной взглядом, стыдясь, что позволил себе распуститься до такой степени. Не любят люди, когда их видят в таком состоянии. Могут даже возненавидеть того, кто стал невольным свидетелем открытого проявления чувств.

Боль помечает наши лица, меняет внешность, превращая в близких родственников.

— Он сказал одной из них: «Если будешь шуметь, я убью твою сестру, а не тебя». То же самое он сказал другой. Понимаешь?
— Да, — прошептал я. <…>
— Он убил их любовью, — объяснил Джон — Их любовью друг к другу. Теперь-то ты понимаешь, как все было?
Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова.
— И вот так каждый день, — сказал он, — по всему миру.

— Как вы думаете, мистер Эджкомб, — спросил он меня, — если человек искренне раскаивается в содеянном, может ли он вернуться в то время, когда чувствовал себя на вершине счастья, и жить в нем вечно? Может, это и есть рай?
— Именно так я себе его и представляю, — солгал я.

Если ты в меньшинстве – и даже в единственном числе, – это не значит, что ты безумен. Есть правда и есть неправда, и, если ты держишься правды, пусть наперекор всему свету, ты не безумен.

Приходилось жить – и ты жил, по привычке, которая превратилась в инстинкт, – с сознанием того, что каждое твое слово подслушивают и каждое твое движение, пока не погас свет, наблюдают.

Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека – вечно.

Историю, как старый пергамент, выскабливали начисто и писали заново – столько раз, сколько нужно. И не было никакого способа доказать потом подделку.

Умереть, ненавидя их, – это и есть свобода.

И если все принимают ложь, навязанную партией, если во всех документах одна и та же песня, тогда эта ложь поселяется в истории и становится правдой.

Будущему или прошлому – времени, когда мысль свободна, люди отличаются друг от друга и живут не в одиночку, времени, где правда есть правда и былое не превращается в небыль.

Здравый рассудок – понятие не статистическое.

Мыслепреступление не влечет за собой смерть: мыслепреступление ЕСТЬ смерть.

Твой злейший враг, подумал он, – это твоя нервная система. В любую минуту внутреннее напряжение может выразиться в каком-то видимом симптоме.

Будущему или прошлому – времени, когда мысль свободна, люди отличаются друг от друга и живут не в одиночку, времени, где правда есть правда и былое не превращается в небыль. От эпохи одинаковых, эпохи одиноких, от эпохи Старшего Брата, от эпохи двоемыслия – привет!

Цель высших – остаться там, где они есть. Цель средних – поменяться местами с высшими, цель низших – когда у них есть цель, ибо для низших то и характерно, что они задавлены тяжким трудом и лишь от случая к случаю направляют взгляд за пределы повседневной жизни, – отменить все различия и создать общество, где все люди должны быть равны.

Сущность войны – уничтожение не только человеческих жизней, но и плодов человеческого труда. Война – это способ разбивать вдребезги, распылять в стратосфере, топить в морской пучине материалы, которые могли бы улучшить народу жизнь и тем самым в конечном счете сделать его разумнее. Даже когда оружие не уничтожается на поле боя, производство его – удобный способ истратить человеческий труд и не произвести ничего для потребления.

Твой злейший враг, подумал он, – это твоя нервная система.

На поле боя, в камере пыток, на тонущем корабле то, за что ты бился, всегда забывается – тело твое разрастается и заполняет вселенную, и, даже когда ты не парализован страхом и не кричишь от боли, жизнь – это ежеминутная борьба с голодом или холодом, с бессонницей, изжогой и зубной болью.

В конечном счете иерархическое общество зиждется только на нищете и невежестве.

Конец уже содержится в начале.

Если соблюдаешь мелкие правила, можно нарушать большие.

Нет ничего твоего, кроме нескольких кубических сантиментов в черепе.

Всегда ори с толпой – мое правило. Только так ты в безопасности.

В те далёкие дни случались славные битвы и совершались необыкновенные подвиги, память о которых ныне осталась только в легендах.

Я точно неумелый взломщик, который не знает, как выйти, и с тоски грабит один и тот же дом день за днём.

Надо же, какая это грустная штука – победа…

В земле была нора, а в норе жил хоббит. Нора была вовсе не грязная и совсем не сырая; не копошились в ней черви, не лепились по стенам слизняки, нет – в норе было сухо и тепло, пахло приятно, имелось там на что присесть и что покушать, – словом, нора принадлежала хоббиту, а стало быть, само собой, была уютной во всех отношениях.

Бей посуду! Бей стекло! Бей тарелки и бутылки! Бильбо Торбинсу назло Гни ножи, уродуй вилки! Мы весь дом – кверху дном, Стол, скамейки, табуретки! А потом каждый гном Швырь ему в постель объедки! По горшку да кочергой! Где моя большая палка? Палки нет – лупи ногой, Ведь не наше, нам не жалко! Бильбо Торбинсу назло… Эй, полегче – тут стекло!

Из земли торчит лес Выше всех древес, Поднялся до небес, А сам не растет. Что такое?

Когда бы все мы ценили не только золото, а еду, веселье и песни, этот мир был бы гораздо приятнее.

Кто ищет, тот всегда найдет – приблизительно так высказался Торин, напутствуя молодых гномов. Но учтите, прибавил он, находишь обычно не то, что искал.

На пяти деревьях пятнадцать птах!Вишь, пятнадцать птичек на пяти кострах,А у них, у пташек, крылышков-то нет!Знатная цыплятина будет на обед:Заживо поджарим, а потом – в котел!Подадим горяченьких птенчиков на стол!

Ведь эльфам ведомо многое – обо всем, что творится на свете, они узнают так же быстро, как течет вода в реке, и даже быстрее.

Но гномы – вовсе не герои, ими движут жадность и расчет; конечно, среди них попадаются лгуны и негодяи, но достойных гномов, вроде Торина и компании, гораздо больше. Главное – не предъявлять к ним слишком высоких требований.

Удача – штука капризная, не стоит ее искушать.

Без голоса ревет, Без крыльев летит, Без зубов грызет, Без языка говорит.

Пусссть он сначала скажет, кто он такой, моя прелесссть.

В битве на Зеленых полях Быкобор в одиночку пробился сквозь ряды гоблинов с горы Грэм и снес дубинкой голову их предводителю Голфимбулу. Пролетев сотню ярдов по воздуху, голова Голфимбула упала наземь и закатилась в кроличью нору. Так была одержана победа и – изобретена игра в гольф.

Доброе утро, – поздоровался Бильбо. Ведь утро и вправду было добрее некуда – сияло солнце, на дворе зеленела травка. Гэндальф пристально поглядел на хоббита, погладил свою длинную и пушистую седую бороду и сдвинул кустистые брови, выдававшиеся из-под широких полей шляпы. – И что же это означает? – осведомился он. – Желаешь ли ты доброго утра мне или хочешь сказать, что оно было добрым до моего появления? Или намекаешь, что у тебя все в порядке и ты не прочь поболтать? – И то, и другое, и третье, – отозвался Бильбо. – Присаживайтесь, господин.

И стоило ему только лечь, он тут же крепко заснул. Кстати сказать, снилась хоббиту сочная грудинка с яичницей.

— Если вы когда-нибудь будете проходить мимо моего дома, — сказал Бильбо, — входите не стучась. Чай подается в четыре, но милости прошу во всякое время.

— Значит, пророчества древних песен по-своему сбылись! – сказал Бильбо.
— Конечно! – ответил Гэндальф. – А почему они не должны сбыться? Ты ведь не перестал верить в пророчества только потому, что сам помогал их осуществить?

В тебе больше хорошего, чем ты думаешь, дитя доброго запада. В тебе смешались храбрость и мудрость. Если бы мы тоже ценили еду, веселье и песни больше золотых сокровищ, мир стал бы веселее.

В Доме горбатых называли Ангелами, подразумевая сложенные крылья, и это была одна из немногих ласковых кличек, которые Дом давал своим детям.

Если много часов сидеть неподвижно, природа включит тебя в свой круговорот, как если бы ты был деревом.

Нет страшнее участи, чем знать о том, что будет завтра.

За каждым окном – своя комната, и в ней живут люди. И для них комната – это дом. Для всех, кроме меня. Моя комната для меня не дом, потому что в ней живет слишком много чужих. Людей, которые меня не любят. Которым все равно, вернулся я к ним или нет. Но ведь Дом большой. Неужели в нем не найдется места для человека, который не любит драк? Для двоих…

Выяснилось, что всякий человек, пытающийся привлечь к себе внимание, есть человек самовлюбленный и нехороший, способный на что угодно и воображающий о себе невесть что, в то время как на самом деле он просто-напросто пустышка. Ворона в павлиньих перьях. Или что-то в этом роде.

Никогда – это слишком долгое слово. Ты их любишь, такие дурацкие слова. Лучше думай о том, что мы сильнее. Просто их больше. Когда-нибудь мы вырастем, и они пожалеют, что нас доставали.

Я сделал что-то выходящее за рамки. Повел себя, как нормальный человек. Перестал подлаживаться под других. И чем бы все это ни кончилось, знал, что никогда об этом не пожалею.

Выяснилось, что всякий человек, пытающийся привлечь к себе внимание, есть человек самовлюбленный и нехороший, способный на что угодно и воображающий о себе невесть что, в то время как на самом деле он просто-напросто пустышка. Ворона в павлиньих перьях.

К входяшему Дом поворачивается острым углом. Это угол, об который разбиваешься до крови. Потом можно войти.

Он протягивает себя на раскрытой ладони – всего целиком – и вручает тебе, а голую душу не отбросишь прочь, сделав вид, что не понял, что тебе дали и зачем.

Нет страшнее участи, чем знать о том, что будет завтра.

Он боролся с застенчивостью – грубыми шутками, с нелюбовью к дракам – тем, что первым в них ввязывался, со страхом перед смертью – мыслями о ней. Но все это – забитое, загнанное внутрь – жило в нем и дышало его воздухом. Он был застенчив и груб, тих и шумен, он скрывал свои достоинства и выставлял недостатки, он прятался под одеяло и молился перед сном: «Боже, не дай мне умереть!» – и рисковал, бросаясь на заведомо сильного.

Забудем того тебя, который живет в зеркале. – По-твоему, это не я? – Ты. Но не совсем. Это ты, искаженный собственным восприятием. В зеркалах мы все хуже, чем на самом деле, не замечал?

Сфинкс не ответил. Вздохнул, еще раз почесался и ушел. В мокрой по пояс рубашке, с пятнами зубной пасты на заду. Паста не просматривалась, а мокрая рубашка только придала ему крутизны. Так что дело было не в одежде, а в Сфинксе. В его самоощущении.

Однажды – фантазировал я – они, вконец озверев от скуки, придумали сценарий Игры и поклялись следовать ему при любых обстоятельствах. Каждому своя роль, каждому – свое место в игре. Так с тех пор и живут. Притворяясь и придерживаясь сценария. Иногда с охотой, иногда кое-как, но всегда и везде, особенно в столовой, где больше зрителей. Некоторые – как Фазаны – заигрались до потери человеческого облика.

В зеркалах мы все хуже, чем на самом деле, не замечал?

Могильник – это Дом в Доме. Место, живущее своей жизнью. Он на много лет моложе – когда его строили, Дом успел обветшать. О нем рассказывают самые страшные истории. Его ненавидят. У Могильника свои правила, и он заставляет им подчиняться. Он опасен и непредсказуем, он ссорит друзей и мирит врагов. Он ставит каждого на отдельную тропу: пройдя по ней, обретешь себя или потеряешь. Для некоторых это последний путь, для других – начало пути. Время здесь течет медленно.

И еще я знаю, что когда твой подлинный цвет рвет тебя изнутри, можно завернуться в десять слоев белого или черного, ничего не поможет. Все равно что пытаться заткнуть водопад носовым платком.

То, что для тебя ничего не значит, для кого-то — всё.

Некоторые живут как будто в порядке эксперимента.

Поэтому, если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если ты и пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто ты этим не пользуешься; хотя бы ты и был близко, показывай, будто ты далеко; хотя бы ты и был далеко, показывай, будто ты близко; заманивай его выгодой; приведи его в расстройство и бери его; если у него все полно, будь наготове; если он силен, уклоняйся от него; вызвав в нем гнев, приведи его в состояние расстройства; приняв смиренный вид, вызови в нем самомнение; если его силы свежи, утоми его; если у него дружны воины, разъедини; нападай на него, когда он не готов; выступай, когда он не ожидает.

Мощь – это умение применять тактику.

Напасть и при этом наверняка взять – это значит напасть на место, где он не обороняется; оборонять и при этом наверняка удержать – это значит оборонять место, на которое он не может напасть. Поэтому у того, кто умеет нападать, противник не знает, где ему обороняться; у того, кто умеет обороняться, противник не знает, где ему нападать. Тончайшее искусство! Тончайшее искусство! – нет даже формы, чтобы его изобразить. Божественное искусство! Божественное искусство! – нет даже слов, чтобы его выразить. Поэтому он и может стать властителем судеб противника.

Не обладая совершенным знанием, не сможешь пользоваться шпионами; не обладая гуманностью и справедливостью, не сможешь применять шпионов; не обладая тонкостью и проницательностью, не сможешь получить от шпионов действительный результат. Тонкость! Тонкость! Нет ничего, в чем нельзя было бы пользоваться шпионами.

Собрав всю армию, нужно бросить ее в опасность; это и есть дело полководца.

Самое худшее – осаждать крепости.

Двигаются, взвесив все на весах. Кто заранее знает тактику прямого и обходного пути, тот побеждает. Это и есть закон борьбы на войне.

Когда уходят из своей страны и ведут войну, перейдя границу, это будет местность отрыва; когда пути открыты во все стороны, это будет местность-перекресток; когда заходят глубоко, это будет место серьезности положения; когда заходят не глубоко, это будет местность неустойчивости; когда сзади – неприступные места, а спереди – узкие теснины, это будет местность окружения; когда идти некуда, это будет местность смерти.

Вообще правила ведения войны в качестве гостя заключаются в том, чтобы, зайдя глубоко в пределы противника, сосредоточить все свои мысли и силы на одном, и тогда хозяин не одолеет.

В равнинной местности располагайся на ровных местах, но при этом пусть справа и позади тебя будут возвышенности; впереди у тебя пусть будет низкое место, сзади высокое

Поэтому у полководца есть пять опасностей: если он будет стремиться во что бы то ни стало умереть, он может быть убитым; если он будет стремиться во что бы то ни стало остаться в живых, он может попасть в плен; если он будет скор на гнев, его могут презирать; если он будет излишне щепетилен к себе, его могут оскорбить; если он будет любить людей, его могут обессилить.

Эти пять опасностей – недостатки полководца, бедствие в ведении войны. Разбивают армию, убивают полководца непременно этими пятью опасностями. Надлежит понять это…

Мощь – это как бы натягивание лука, рассчитанность удара – это как бы спуск стрелы…

Непобедимость есть оборона; возможность победить есть наступление.

Поэтому знают, что победят в пяти случаях: побеждают, если знают, когда можно сражаться и когда нельзя; побеждают, когда умеют пользоваться и большими и малыми силами; побеждают там, где высшие и низшие имеют одни и те же желания; побеждают тогда, когда сами осторожны и выжидают неосторожности противника; побеждают те, у кого полководец талантлив, а государь не руководит им. Эти пять положений и есть путь знания победы.

Поэтому сто раз сразиться и сто раз победить – это не лучшее из лучшего; лучшее из лучшего – покорить чужую армию, не сражаясь.

Если солдаты еще не расположены к тебе, а ты станешь их наказывать, они не будут тебе подчиняться; а если они не станут подчиняться, ими трудно будет пользоваться. Если солдаты уже расположены к тебе, а наказания производиться не будут, ими совсем нельзя будет пользоваться.

Поэтому и говорится: если знаешь его и знаешь себя, сражайся хоть сто раз, опасности не будет; если знаешь себя, а его не знаешь, один раз победишь, другой раз потерпишь поражение; если не знаешь ни себя, ни его, каждый раз, когда будешь сражаться, будешь терпеть поражение.

Война – это путь обмана, постоянной организации ложных выпадов, распространения дезинформации, использования уловок и хитростей.

Целью всей фундаментальной стратегии должно стать создание условий для того, чтобы население процветало и было довольным, дабы его желание подчиняться правителю не могло быть даже поставлено под сомнение.

Мы съели по яблоку и угостили соседа, маленького, небритого, сине-черного мужчину в очках, который все гадал, кто мы такие: брат и сестра — не похожи! Муж и жена — рановато!

Но о чём бы я не думал — я думал о ней. Я начинал дремать и вдруг с такой нежностью вспоминал её, что даже дух захватывало и сердце начинало стручать медленно и громко. Я видел её отчетливее, чем если бы она была рядом со мною. Я чувствовал на глазах её руку.
«Ну ладно — влюбился так влюбился. Давай-ка, брат, спать», — сказал я себе.

И вдруг происходит то, что казалось невозможным, невероятным. Происходит очень простая вещь, от которой всё становится в тысячу раз лучше-погода, здоровье, дела. Он возвращается…

И как видны были в его лице, во всех движениях, даже в том, как он ел, это счастье, эта удача! У него блестели глаза, он держался прямо и вместе с тем свободно. Если б я не была влюблена в него всю жизнь, так уж в это вечер непременно бы влюбилась.

Хорошо скользить, когда есть высота.
Плохо выравнивать на уровне крыши!
Саня, не нужно собой рисковать, —
Тетушка просит летать пониже.

Мы съели по яблоку и угостили соседа, маленького, небритого, сине-черного мужчину в очках, который все гадал, кто мы такие: брат и сестра — не похожи! Муж и жена — рановато!

Самые интересные мысли приходят в голову, когда тебе восемнадцать лет.

То разгорается, то гаснет фонарик, то горе, то радость освещает его колеблющийся свет.

Наблюдательность обостряется от страданий.

Этого не бывает, чтобы женщина хоть раз в жизни не пожалела того, кто любит её так долго.

Все было впереди. Я не знал, что ждет меня. Но я твердо знал, что это навсегда, что Катя — моя, и я — её на всю жизнь.

Женщина шевельнула губами. Она ничего не сделала, только шевельнула губами. Она была почти не видна за снежным, матовым, мутным стеклом. Но я узнал её. Это была Катя.

— Между прочим, замечено, Иван Павлыч, что я всю жизнь прислоняюсь к чужим семействам. Когда маленький был — к Сковородниковым, — помните, я вам рассказывал. Потом к Татариновым. А теперь к доктору.
— Пора, брат, уже и свое завести, — серьезно сказал Кораблев.
— Нет, Иван Павлыч.
— Почему так?
— У меня не идет это дело.
Кораблев помолчал.
Он налил себе, мы чокнулись, выпили, и он снова налил.

«Милый Пира-Полейкин, — было торопливо написано на голубоватом листке из его блокнота, — обнимаю тебя. Помни, ты веришь».

Каждый военный труд тяжел, но труд подводников, особенно на «малютках», таков, что я бы, кажется, не согласился променять на один поход «малютки» десять самых опасных полётов.

Как ни сложна жизнь личности, жизнь человека ещё сложнее.

И всё это лишь промежуток затянувшийся, как затягивается бессонная ночь. Но ночь никогда не переходит в ночь. Ночь кончается и наступает утро…

Потом я поняла: у неё никого не было — ни друзей, ни знакомых. Она была одна, как бывает один-одинёшенек человек в пустыне, раскинувшейся вокруг на тысячи километров…

Не тaк уж много нa свете людей, без которых хотя и можно, но не очень хочется жить.

Не все люди могут любить, потому что любовь – это такой же талант, как художество или наука.

Вот где настоящий цирк, подумал я, закрывая глаза. Настоящий цирк здесь, а мы группа дрессированных мышей.

Нелепая любовь лучше, чем вообще никакой.

Мышь остановилась на своем обычном уже месте обвив хвостиком лапки, и уставилась на нас. И опять я вспомнил картинки, где судьи выносили приговор беззащитным заключенным… впрочем, видел ли кто хоть когда-нибудь заключенного столь маленького и столь бесстрашного, как этот? Конечно он был не совсем заключенным, он мог приходить и уходить когда вздумается. Но эта мысль не покидала меня, и снова я представил, что мы все будем такими маленькими перед Божьим Судом, когда жизнь окончится, но мало кто из нас сможет смотреть так смело.

Язык зачастую приносит человеку гораздо больше неприятностей, чем его половой орган.

Иногда людям помочь нельзя. Лучше даже не пытаться.

Добро никогда не останется безнаказанным.

С испуганным человеком легче договориться.

Романтика не умирает и для тех, кому больше восьмидесяти…

Иногда угли лучше костра.

Боже кроткий, появись,
За сиротку помолись,
Пожалей в последний раз,
Будь со мною в смертный час.
Аминь.

Если у мужчины хорошая жена, он счастливейшее из созданий Божьих, а если такой жены нет, мне его жаль, единственное утешение состоит в том, что он не знает, сколь жалка такая жизнь.

Почему люди вообще убивают друг друга? Газом. Электричеством. Какое-то безумие. Ужас.

Когда-нибудь я умру. В этом я уверен, я не питаю иллюзий относительно бессмертия. Но я захочу умереть намного раньше, чем смерть придет ко мне…<…> Каждый из нас должен умереть. Исключений нет. Но, Господи… Иногда Зеленая Миля кажется такой длинной…

Только в конце концов плохое случается с каждым из нас, не так ли?

— Она уходит, — донесся до меня едва слышный голос.
Уходит. Так говорят о тех, кто ещё не умирает, но уже и не живёт.

— Люди не всегда понимают, что красивые слова не означают, будто у человека, который их говорит, мягкое сердце. Поэтому я счел нужным высказаться. Мне красивости ни к чему. Я привык говорить прямо. Поэтому послушай меня. Если ты нарушишь свое обещание, мы хором выдерем тебя в жопу. Если ты даже убежишь в Россию, мы найдем тебя и там. А потом выдерем, да не только в жопу, но и во все остальные дырки. И будем драть до тех пор, пока ты не захочешь умереть, лишь бы это все прекратилось. После чего нальем уксуса в те места, откуда будет течь кровь. Ты меня понял?

Моё чувство времени как будто тает, словно детский снеговик в январскую оттепель.

Телевидение — хорошая штука, я ничего не имею против, но мне не нравится, что оно отвлекает от остального мира, приковывает к своему стеклянному окну. В этом смысле радио лучше.

Со временем надо бороться.

В любом возрасте одиночество и испуг не в радость, но особенно они ужасны в старости.

Сущность войны – уничтожение не только человеческих жизней, но и плодов человеческого труда. Война – это способ разбивать вдребезги, распылять в стратосфере, топить в морской пучине материалы, которые могли бы улучшить народу жизнь и тем самым в конечном счете сделать его разумнее.

Если ты чувствуешь, что оставаться человеком стоит – пусть это ничего не дает, – ты все равно их победил.

Если ты в меньшинстве – и даже в единственном числе, – это не значит, что ты безумен. Есть правда и есть неправда, и, если ты держишься правды, пусть наперекор всему свету, ты не безумен.

Ежедневно и чуть ли не ежеминутно прошлое подгонялось под настоящее.

Привычка не показывать своих чувств въелась настолько, что стала инстинктом.

Власть состоит в том, чтобы причинять боль и унижать. В том, чтобы разорвать сознание людей на куски и составить снова в таком виде, в каком вам угодно.

Приходилось жить – и ты жил, по привычке, которая превратилась в инстинкт, – с сознанием того, что каждое твое слово подслушивают и каждое твое движение, пока не погас свет, наблюдают.

Покуда человек остается человеком, смерть и жизнь – одно и то же.

Сегодня есть страх, ненависть и боль, но нет достоинства чувств, нет ни глубокого, ни сложного горя.

Когда спишь с человеком, тратишь энергию; а потом тебе хорошо и на все наплевать. Им это – поперек горла. Они хотят, чтобы энергия в тебе бурлила постоянно. Вся эта маршировка, крики, махание флагами – просто секс протухший. Если ты сам по себе счастлив, зачем тебе возбуждаться из-за Старшего Брата, трехлетних планов, двухминуток ненависти и прочей гнусной ахинеи?

Человеку свойственно жить мгновением, он согласится продлить жизнь хоть на десять минут, даже зная наверняка, что в конце его ждет пытка.

Если ты чувствуешь, что оставаться человеком стоит – пусть это ничего не дает, – ты все равно их победил.

Лучшие книги, понял он, говорят тебе то, что ты уже сам знаешь.

Твой злейший враг, подумал он, – это твоя нервная система.

Скрывать чувства, владеть лицом, делать то же, что другие, – все это стало инстинктом.

Они никогда не взбунтуются, пока не станут сознательными, а сознательными не станут, пока не взбунтуются.

Мы встретимся там, где нет темноты

Под развесистым каштаном Продали средь бела дня — Я тебя, а ты меня…

Диктатуру учреждают не для того, чтобы охранять революцию; революцию совершают для того, чтобы установить диктатуру.

Правящая группа теряет власть по четырем причинам. Либо ее победил внешний враг, либо она правила так неумело, что массы поднимают восстание, либо она позволила образоваться сильной и недовольной группе средних, либо потеряла уверенность в себе и желание править.

Ваша колыбельная разбудила бы и пьяного гоблина!

Бильбо внезапно понял, каково это — жить в беспросветном мраке, без надежды на лучшую долю. Кругом камень и тьма, промозглая сырость… Тут не только зашипишь, тут взвоешь. Это сочувствие было сродни озарению.

Всегда быть точным утомительно.

Бейте рюмки и бутылки,
Бейте хрупкое стекло!
Жгите пробки, гните вилки
Бильбо Бэггинсу назло!

Надо же, какая это грустная штука – победа…

— Что произошло? — спросил он себя. — К числу павших героев меня как будто пока не отнесешь. Хотя еще не все потеряно.

Я точно неумелый взломщик, который не знает, как выйти, и с тоски грабит один и тот же дом день за днём.

Вскоре стало ясно, что где-то внизу, в красном свете, храпит во сне какое-то гигантское животное.
В этот момент Бильбо остановился. То, что он пошёл потом вперёд, было самым мужественным поступком в его жизни. Грандиозные последующие происшествия – ничто по сравнению с этим. Подлинную битву он выиграл в туннеле в одиночку, прежде даже, чем увидел ожидающую его опасность.

В те далёкие дни случались славные битвы и совершались необыкновенные подвиги, память о которых ныне осталась только в легендах.

Да не укоротится твоя тень, иначе воровство станет слишком лёгким делом.

Он был вполне доволен жизнью, чайник у него на очаге пел ещё музыкальнее, чем прежде, в безмятежные дни, до еры Незваных Гостей.

Ведь было бы чем перекусить, а остальное приложится, верно?

Металл ярче света
Людьми не был создан.
Нет золота чище,
Чем в сумерках пламя.

Покамест у вас в руках оружие, с вами я ни о чем говорить не буду.

Никогда не смейся над живым драконом!

Худший довод ты привёл последним, да ещё и упираешь на него.

— Доброго утра вам! Мы тут в приключениях не нуждаемся, благодарствуйте! Поищите компаньонов За Холмом или По Ту Сторону Реки.
— Для чего только не служит вам «доброе утро». Вот теперь оно означает, что мне пора убираться. <…> Подумать, до чего я дожил: сын Бэлладонны Тук отделывается от меня своим «добрым утром», как будто я пуговицами вразнос торгую!

Бегут дороги вдаль и вдаль —
Через поля, через овраг,
Туда, где рек блестит хрусталь
И где в пещерах правит мрак.

Мощь городов, власть королей
Его могущества слабей.

Ярость его не поддается описанию; такую ярость испытывают лишь купающиеся в роскоши богачи, если у них внезапно пропадет вещь, которой они обладают давно, но которая не понадобилась им ни разу в жизни.

Я не люблю истории. Я люблю мгновения. Люблю ночь больше утра, луну больше солнца, а здесь и сейчас, больше любого где-то потом.

Дождь я вообще люблю больше всего. И весенний, и летний, и осенний. Любой и всегда.

И ещё он вдруг понял, что это лето будет замечательным.
Оно и было замечательным. И розово-золотые утра, и тёплые дожди и запахи, витавшие в зашторенных комнатах. И птица.
Они увидели её однажды на спинке скамейки под дубом. Красивую и яркую, как игрушка, полосатую, с оранжевым хохолком и кривым клювом. Всё лето было как та птица.

Его давно предупредили, что он помрет от первой же затяжки, с тех пор он экспериментирует ежедневно и все бесится, что его надули.

У обоих всё запредельно и нараспашку, ловите кислород и прячьте посуду.

– Ты с этим парнем еще наплачешься, – предупредил я.
– Знаю, – сказал он. – Я знаю. Просто хочется, чтобы он полюбил этот мир. Хоть немного. Насколько это будет в моих силах.
Может, это было жестоко, потому что он уже ничего не мог изменить, даже если бы захотел, но я сказал:
– Он полюбит тебя. Только тебя. И ты для него будешь весь чертов мир.

Трудно отказаться от мечты. Легче усложнить путь к ней, чем поверить, что задуманному не осуществиться.

— Эй-эй… Ты чего это, в обморок падаешь?
— Нет. Это у меня так душа в пятки уходит. Зримо.

Он протягивает себя на раскрытой ладони — всего целиком — и вручает тебе, а голую душу не отбросишь прочь, сделав вид что не понял, что тебе дали и зачем. Его сила в этой страшной открытости.

Бывают на свете такие люди. А может, вид у них такой. Они редко, но встречаются, люди, у которых не бывает проблем. Которые так себя ведут, как будто у них нет проблем.

Весна – страшное время перемен…

Есть такие фразы, против которых мозг вырабатывает защитные реакции, и первая из них — ни о чем больше не спрашивать.

Я был, как птица. Как птица, которая может летать. Она ходит по земле, потому что ей и так хорошо, но если захочет… как только захочет, тогда взлетит.

По мне, так ты лучше переживай себе потихоньку, чем веселиться от каких-то невеселых вещей. Это будет более нормально.

Эмоции Лорда незаменимы. Они удивительно насыщали пространство. Не заползи на его плед, не дыхни на его подушку, не пукни у него под ухом!

Никогда — это слишком долгое слово.

Есть множество способов послать человека к черту, не прибегая к открытому хамству.

Зеркала — насмешники. Любители злых розыгрышей, трудно постижимых нами, чье время течет быстрее. Намного быстрее, чем требуется для того, чтобы по достоинству оценить их юмор. Но я помню. Я, несчетное число раз смотревший в глаза забитого мальчугана, шепча: «хочу быть как Череп»… встречаю теперь взгляд человека, намного больше похожего на череп, чем носивший когда-то эту кличку. И, словно этого мало, я — единственный владелец безделушки, благодаря которой его так прозвали. Я могу оценить зазеркальный юмор, потому что помню то, что я помню, но многие ли тратили такую уйму времени на общение с зеркалами?
Я знаю красивейшего человека, который шарахается от зеркал, как от чумы.
Я знаю девушку, которая носит на шее целую коллекцию маленьких зеркал. Она чаще глядит в них, чем вокруг, и видит все фрагментами, в перевернутом виде.
Я знаю незрячего, иногда настороженно замирающего перед собственным отражением.
И помню хомяка, бросавшегося на свое отражение с яростью берсеркера.
Так что пусть мне не говорят, что в зеркалах не прячется магия. Она там есть, даже когда ты устал и ни на что не способен.

Те, кто будут жить, не теряя веры в чудо, обретут его.

Что это два совершенно разных понятия. Делаясь пациентом, человек утрачивает свое «я». Стирается личность, остается животная оболочка, смесь страха и надежды, боли и сна. Человеком так и не пахнет. Человек где-то за пределами пациента дожидается возможного воскрешения. А для духа нет страшнее, чем стать просто телом.

Мало сил у того, кто должен быть всюду наготове; много сил у того, кто вынуждает другого быть всюду наготове.

Беспорядок рождается из порядка, трусость рождается из храбрости, слабость рождается из силы. Порядок и беспорядок – это число; храбрость и трусость – это мощь; сила и слабость – это форма.

Первое – Путь, второе – Небо, третье – Земля, четвертое – Полководец, пятое – Закон.

Находясь в порядке, ждут беспорядка; находясь в спокойствии, ждут волнений; это и есть управление сердцем.

Война – это путь обмана, постоянной организации ложных выпадов, распространения дезинформации, использования уловок и хитростей. Когда такой обман хитроумно задуман и эффектно применен, противник не будет знать, где атаковать, какие силы использовать, и, таким образом, будет обречен на фатальные ошибки.

Война любит победу и не любит продолжительности.

Основной принцип следующий: «Идти вперед туда, где не ждут; атаковать там, где не подготовились».

Поэтому на войне слышали об успехе при быстроте ее, даже при неискусности ее ведения, и не видели еще успеха при продолжительности ее, даже при искусности ее ведения.

Если все сосредоточены на одном, храбрый не может один выступить вперед, трусливый не может один отойти назад. Это и есть закон руководства массой.

Фундаментальный принцип состоит в том, чтобы никогда не полагаться на добрую волю других или на случайные обстоятельства, но с помощью знаний, активного изучения и оборонительной подготовки обеспечить невозможность внезапной атаки противника или добиться победы простым принуждением.

Правило ведения войны гласит: если у тебя сил в десять раз больше, чем у противника, окружи его со всех сторон; если у тебя сил в пять раз больше, нападай на него; если у тебя сил вдвое больше, раздели его на части; если же силы равны, сумей с ним сразиться; если сил меньше, сумей оборониться от него; если у тебя вообще что-либо хуже, сумей уклониться от него. Поэтому упорствующие с малыми силами делаются пленниками сильного противника.

Идти вперед туда, где не ждут; атаковать там, где не подготовились.

В войне самое главное – быстрота: надо овладевать тем, до чего он успел дойти; идти по тому пути, о котором он и не помышляет; нападать там, где он не остерегается.

Если он то наступает, то отступает, значит, он заманивает. Если солдаты стоят, опираясь на оружие, значит, они голодны. Если они, черпая воду, сначала пьют, значит, они страдают от жажды. Если противник видит выгоду для себя, но не выступает, значит, он устал.

Вот дело полководца: он должен сам быть всегда спокоен и этим непроницаем для других; он должен быть сам дисциплинирован и этим держать в порядке других. Он должен уметь вводить в заблуждение глаза и уши своих офицеров и солдат и не допускать, чтобы они что-либо знали. Он должен менять свои замыслы и изменять свои планы и не допускать, чтобы другие о них догадывались. Он должен менять свое место пребывания, выбирать себе окружные пути и не допускать, чтобы другие могли что-либо сообразить.

Поэтому, если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если ты и пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто ты этим не пользуешься; хотя бы ты и был близко, показывай, будто ты далеко; хотя бы ты и был далеко, показывай, будто ты близко; заманивай его выгодой; приведи его в расстройство и бери его; если у него все полно, будь наготове; если он силен, уклоняйся от него; вызвав в нем гнев, приведи его в состояние расстройства; приняв смиренный вид, вызови в нем самомнение; если его силы свежи, утоми его; если у него дружны воины, разъедини; нападай на него, когда он не готов; выступай, когда он не ожидает.

Поэтому у того, кто умеет нападать, противник не знает, где ему обороняться; у того, кто умеет обороняться, противник не знает, где ему нападать.

Поэтому кто не знает замыслов князей, тот не может наперед заключать с ними союз; кто не знает обстановки – гор, лесов, круч, обрывов, топей и болот, – тот не может вести войско; кто не обращается к местным проводникам, тот не может воспользоваться выгодами местности.

Поэтому и сказано: если знаешь его и знаешь себя, победа недалека; если знаешь при этом еще Небо и знаешь Землю, победа обеспечена полностью.

Знание наперед нельзя получить от богов и демонов, нельзя получить и путем заключения по сходству, нельзя получитъ и путем всяких вычислений.

Нет, просто надоели эти скоты, которые мешают жить и работать! Надоели карьеристы, доносчики, лицемеры! И знаешь, кто виноват в том, что они командуют нами? Мы! Мы слишком вежливы, мы обходим скользкие места, мы боимся говорить правду. Мы терпим и учим других терпеть, а они тем временем действуют – и решительно, умело!

Когда в жизни случается неприятность, нужно только объяснить себе ее причину — и на душе станет легче.

Правду трудно доказать именно потому, что она не требует доказательств.

Все люди как люди. Один я, как собака.

Думать — это упорно исследовать предмет, подходить к нему с той и с другой стороны, собрать все доводы в пользу того или другого мнения о нем, устранить возражения, признать пробелы там, где они есть, и доказать, что их нет там, где находят другие.

Египетским фараонам казалось, что они совершают великое, воздвигая пирамиды. Мы убеждены, что великое — это то, что совершается во имя и для счастья народа. В основе одиночества лежит разочарование, ненависть, злоба. Чтобы совершить великое, надо любить.

В конце концов доказано, что любовь — это состояние, зависящее от прилива крови к продолговатому мозгу. И мне, например, не ясно, почему из-за этого факта, имеющего место в организме моего старшего брата, весь дом должен переворачиваться вверх ногами.

Она была совершенно синяя — над нами горела синяя лампочка, и должно быть поэтому я так осмелел. Мне давно хотелось поцеловать ее, еще когда она только что пришла, замерзшая, раскрасневшаяся, и приложилась к печке щекой. Но тогда это было невозможно. А теперь, когда она была синяя, — возможно. Я замолчал на полуслове, закрыл глаза и поцеловал её в щеку.

А в соседней комнате сестра перебирает карточки.
«Карточка — смерть, карточка — жизнь».